Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6476 ( № 34 2014)
ЛИТКРИМИНАЛ
Активистка организации «Конгресс неграждан» Елена Бачинская обратилась в Полицию безопасности (ПБ) Латвии с жалобой на писателя Антона Ранцанса, который, по её мнению, разжигает межнациональную рознь и унижает честь и достоинство русских людей. В интервью газете «Неаткарига» Ранцанс заявил недавно, что в русском менталитете присутствует «ген разбойника». «Они в основном созданы не для труда, а для грабежа», – сказал латышский писатель.
Сны с ангелами
4 августа прекрасному поэту, прозаику, эссеисту, мифотворцу и мемуаристу, многолетнему обозревателю "Литературной газеты", коренному москвичу, члену Союза писателей СССР с 1974 года Сергею Мнацаканяну исполнилось 70 лет. «ЛГ» от своего имени и от имени читателей всея Руси от души поздравляет своего коллегу, друга и автора с юбилеем и желает ему здоровья и творчества.
* * *
Мой ангел, пролетая напролом,
задел меня таинственным крылом.
На улицах качнулись фонари,
и что-то словно дрогнуло внутри.
Невидимая свистнула свирель,
с тех пор я потерял покой и цель.
И словно бы теперь живу во сне,
и в этом сне мой ангел снится мне[?]
Я б закричал в садах, объятых тьмой,
но знаю: не вернётся ангел мой.
Тоскую о единственной душе, -
мне с ней, увы, не встретиться уже.
* * *
Любе Всё, казалось бы, славно на старости лет,
временами фартило,
есть в кармане валюта на хмель и обед,
а любви не хватило.
Ты запоем пролистывал тысячи книг.
Не похож на кретина.
Но зачем-то под рёбрами мечется крик,
что любви не хватило…
Изнутри, ниоткуда такая тоска –
как волна, накатила!
между тем на земле просквозили века,
а любви не хватило…
Ты-то думал, что жизнь хороша и легка…
Ухмыльнись некрасиво:
слава богу, что жизнь до того коротка,
что любви не хватило.
80-е. ОТТЕПЕЛЬ
Весна – невыразимо нежная!
Предвестьем радости иной
по склонам выползли «подснежники»,
из-под ресниц сочится гной...
* * *
...плещет век за спиною – любимый, отпетый, проклятый,
поразвеялись там и любовь и Советская власть...
ну, давай, пацаны, засыпай его грязной лопатой,
чтобы здесь от тоски и напасти иной не пропасть...
Мы ужо над судьбой спохмела нахохочемся всласть!
* * *
Так вот – смещаются критерии,
не выполняются гарантии –
и расползаются империи,
и разбегаются галактики...
А также более иль менее –
и под шумок, и под овации –
претерпевают изменения
устойчивые репутации...
Сомнительное мнётся кружево,
как снег над старою калиткою,
и судьбы, словно сумрак, рушатся,
и правда шьётся белой ниткою.
Пока идёт распад материи
и ломка старого сознания,
осуществляются мистерии
и отзываются рыдания...
Уходит будущее в прошлое,
а настоящее в грядущее,
пока поются песни пошлые
и строятся квартиры душные.
Неужто же венец творения
в руках всевышнего редактора,
который бешенство материи
выплёскивает из реактора?
Ужель промчится жизнь истошная,
по слякоти прощально шаркая?
Но нет – ревёт процесс истории,
и это рушит иерархии...
Покуда ставим многоточие,
учитывая бесконечное,
а также прочее и прочее –
сиюминутное и вечное!..
90-е. НАЧАЛО
Без бога в душе, без царя в голове
Россия летит в океане лавэ –
хрустит мировая валюта…
Куда ты попал, на «Титаник» какой,
а впрочем, махни на всё это рукой,
подумаешь – морок и смута.
Чиновные свечи в ладонях горят,
как будто открылся бы временный ад
в старинной Елоховской церкви,
стоят партократы, не веря в Христа,
но пуза и плечи истошно крестя,
и в чёрных костюмах, как черти…
Вот так промелькнули они по ТэВэ,
вот так-то прошлись колесом по тебе,
твои девяностые годы,
метут сквозняки, только тень на лице,
вот так-то навек обмишурились все,
кто жаждал любви и свободы.
Песка не хватает в песочных часах,
отечество спит – и в его небесах
уже не хватает озона,
под сенью знамён и газетных икон
в России отныне единый закон –
кирзовый закон Черкизона…
* * *
Из коммунального уюта
мы прорвались в капитализм…
…и всё понятней почему-то
тоска перемещённых лиц.
РОКОВОЙ СОНЕТ
...меня Москва с рожденья окружила,
мне подмигнула и заворожила...
Завьюжила окрест – белым-бела,
и закружила и приобняла...
Я поглядел окрест – ну и дела,
такая неприличная морока,
по воле века, а скорее, рока
смыкается немыслимая мгла...
Давным-давно на тыщи мелких льдин
распалась жизнь, которая пленяла...
Ты оглянись – окрест такая синь,
как будто в небесах – и горя мало,
…а я ещё живу – неверный сын
московского Интернационала…
ЮБИЛЕЙ
Я скоро стану стариком,
и остро в горле встанет ком,
что ты в больнице, а не дома,
такой дурак, такой бедняк,
но всё же, господи, не рак,
а язва или аденома...
Теперь живи – иллюзий без,
наперекор, наперерез,
но волею не Бога – чёрта:
вся жизнь – химический процесс,
да, этот мир придумал бес,
дерьмом полна его реторта!..
Природа всё-таки глупа –
готовит старикам гроб[?],
когда бы ими восхищаться,
носить с любовью на руках,
хотя б за то, что знают, как
на свете жить или прощаться.
Ты собирался долго жить,
и горевать, и ворожить,
приняв за чистую монету
весь этот мир, весь этот мрак,
где глаукома или рак, –
ну а зачем? ответа нету...
Я скоро стану стариком,
об этом ведаю тайком,
что вскоре мне взметнуться дымом
в родное небо, но о том,
что близко с вечностью знаком,
не призна ю сь своим любимым.
* * *
В этой повести без названья,
где несбыточный брезжит свет,
на земное существованье
отпускают немного лет…
Скоро кончится эта квота –
замираю на сквозняке:
ослепительная свобода
зябко чудится вдалеке…
* * *
Памяти Ст. Л. Это русский Египет, это сфинксы в ночах Ленинграда,
и потрёпанный Питер, объятый силками скорбей,
это сон Эрмитажа и сумерки Летнего сада,
где проносится «бентли», округлый, что тот скарабей.
То ли власть виновата, то ли просто плохая погода?
То ли в душах опять алкоголь разжигает пожар,
это русский Египет – великое время исхода:
миллионы сограждан заселяют замшелый Земшар.
Русский мiр пирамид и предательства слуг фараона –
вспоминается то, что не высказать в трепетных снах,
это было когда-то – во время, как водится, оно,
но опять повторится, коль дело – ну, попросту швах…
Между тем указует костистая кисть демиурга
в направленьи болот, на холмы и на топи Москвы,
это русский Египет – и магия Санкт-Петербурга,
что расходится снами и с нами выходит на «вы».
Это отсветы мумий витают в ночах Эрмитажа,
как летучие мыши в пещерах ушедших держав,
это русский Египет – утрата, потеря, пропажа,
но за то воровство не схватить никого за рукав…
Распадается мир, в запредельные дали угл[?]бясь,
и – откуда неясно – прощальный доносится вой,
и на это с презреньем взирает бессмертный Анубис,
чуть качая бесстрастно собачьей кривой головой…
МЕЖИРОВ
Мне помнится бильярдный стол в мансарде,
и на сукне тяжёлые шары,
которые в немыслимом азарте
сшибались, словно в космосе миры...
Планеты эти из слоновой кости
и плотное зелёное сукно...
И сам я, бильярдистом званый в гости,
смотрел на мир, как в тёмное окно...
Он был поэт и гений биллиарда,
мистификатор и интеллигент,
один из тех столпов, кто послезавтра
войдёт в число таинственных легенд.
Меняет жизнь свои ориентиры,
и в этом ей подыгрывает власть.
Гудят пиры, взрываются квартиры,
и ослепляют деньги, а не страсть.
Но вечный бой затронул не кого-то,
и почему-то багровеет снег,
и вот уже с разбитого капота
сползает тихо сбитый человек…
