Газета День Литературы - Газета День Литературы # 130 (2007 6)
Именно вопрос Ивана Никонова, "одного из миллионов", вопрос, заданный более чем через 20 лет после детской беседы о Всевышнем, помогает Самсонову найти недостающее – главное – звено в его человеческих и творческих поисках. Знаменательно, как Влад и герой романа, над которым Самсонов работал, выходят на путь истинный: "Он вдруг озарённо зашёлся: "Да что же это я до сих пор гадаю, а ведь тут и гадать нечего: что значит "у кого", у Господа, у кого же ещё!" И концовка вещи вылилась тут же, на одном дыхании: "Василий Васильевич... рухнул на подоконник, и, наверное, только земля слышала его последний хрип: "Господи..."
Лишь длительное, сложнейшее, неоконченное сражение Самсонова с самим собой (гордыней и страстями, в первую очередь) приводит к христианскому мировосприятию, к смирению, покаянию, благодарности, прощению и состраданию. С высоты этих ценностей и написано произведение, в котором различные проблемы решаются с христианской любовью, что особенно наглядно проявилось во "вставных главках", где автор-повествователь, совпадающий с автором-создателем, обладающий знаниями о последующих событиях, открыто выражает своё отношение ко всему и всем.
В.Максимов не раз говорил, что путь, по которому идёт Россия – гибельный, ведущий к самоубийству. Болезненное осознание этого, думаю, предопределило его преждевременную смерть. Владимир Емельянович стал очередной жертвой невидимого демократического ГУЛАГа. Признание же Максимова как писателя первого ряда, думаю, впереди. Сегодня в атмосфере "интеллигентского беспредела", когда в литературе и культуре "кто есть кто" определяют, по мягкому выражению Максимова, "эстеты с коммунальной кухни", это произойти не может. Не к ним, конечно, обращены слова писателя, которые и через 14 лет звучат актуально: "Сколько же можно терпеть это унижение? Почему же у нас не находится мужественных и действительно ответственных людей, которые скажут: "Хватит, господа! Хватит!" Уверяю вас, сейчас надо спасать страну. Физически спасать. Она погибает".
Игорь Малышев СВЯТИЛИЩЕ
Полуостров представляет собой большую равнину, покрытую травой и ровную, как стекло. Над ней висит маленькое раскаленное солнце, на которое больно смотреть. От него жухнет трава и покрываются белой пылью дороги, похожие на нити, связывающие стороны горизонта. Иногда дороги пересекаются и, видимо, поняв, что идут в разные стороны, разбегаются дальше. Сверху они похожи на огромную сеть, настолько редкую, что поймать в нее можно только что-то очень большое. Большое, как небо, степь или полуостров.
По дороге шли двое, похожие на монахов. Шли они давно, их волосы выгорели, одежда и ноги были покрыты пылью. Никто не знал, куда они идут, и даже они сами уже не помнили. Глядя на них, подчас вообще складывалось впечатление, что оба они не более, чем непременная принадлежность дороги.
Известно, что одного из них звали Хорхе, а другого Хенаро. Хорхе меньше ростом, выглядит чуть более ребенком, чем Хенаро, с чужими робеет, стесняется и часто беспокоится по пустякам. У него пухлые румяные щёки, лишь слегка покрытые легким пухом. Он часто щурится, разглядывая что-нибудь вдалеке, поскольку имеет слабое зрение. У Хенаро зрение лишь немногим лучше, но он старается скрывать недостаток зоркости. Хенаро выше и, может быть, оттого его волосы, бывшие некогда тёмно-русыми, и одежда выгорели сильнее, чем у спутника. Расстояние до солнца часто имеет значение. Хотя никто не поручится, что это не более, чем случайность. Хенаро стройный и сероглазый, как пыль, по которой он неутомимо вышагивал. Глубоко внутри он считает себя старшим и старается по мере сил покровительствовать Хорхе, делая это однако же незаметно, чтобы не обижать друга. Лицо Хенаро немного вытянутое и оттого имеет выражение постоянного удивления. При этом нужно признать, что и тот и другой глядели так, словно готовились сию же секунду удивится чему-то замечательно светлому, что несказанно обрадует их и едва ли не сделает на всю жизнь счастливыми.
Они шли и между ними происходил следующий диалог:
– Хенаро, что сказал нам Тео? Куда мы идём?
– Я забыл, Хорхе.
– Ты всегда всё забываешь, – пробурчал Хорхе, а тот смотрел на солнце и улыбался.
– Да к чему мне?
– Ты ничего не знаешь!
– Вот тут ты, пожалуй, угадал, сознаюсь. Но я не вижу в этом большой беды.
– Как же так можно? Если не знаешь куда идёшь, то можешь попасть куда угодно.
– А разве это не здорово, мочь попасть куда угодно?.. Понимаешь, мне кажется, что когда мы окажемся там, куда должны в конце концов попасть, я сразу это пойму, – он немного помолчал, затем добавил, – да и, потом, мне больше нравится идти, чем приходить.
Лицо Хорхе хмурилось, на лбу залегали продольные морщины.
Налетел ветер, сухая трава закачалась, пытаясь поймать его. Трава вообще похожа на море, окружающее полуостров, только море не выгорает на солнце, хотя оно и жжёт его очень давно. Трава любит колыхаться под ветром, становясь еще более похожей на волны. Любому известно, что трава любит ветер, а он траву. Наверное, он любит её потому, что, глядя на нее и море, он всегда может понять, что он существует, жив и дышит. Он делает одинаковые волны на море и на траве. Никто не знает, зачем он хочет уподобить их друг другу, но многим из людей это нравится и они с удовольствием наблюдают за этим красивым действом.
В сущности, двое, идущие по дороге, ничего не значат. Это просто двое, которые откуда-то ушли, чтобы оказаться где-то в другом месте. Все остальное зависит от упорства и знания пути. Одно и то же расстояние может быть пройдено разными людьми за любое количество времени: и за долю мгновения, неотличимую от остановки времени, и за бесконечность, если только она существует в природе. Хотя, если все же существует, то тоже, наверняка, неотличима от остановки времени.
Так вот эти двое, по-видимому, не знали, куда идут и уж конечно неведомо было им, куда они попадут в итоге. У них были серьёзные лица, точнее им казалось, что у них серьезные лица. На деле же в каждой чёрточке проглядывала та счастливая улыбка, с которой некоторые младенцы имеют счастье родиться, а совсем удачливые даже сохраняют её на всю жизнь, а потом, умерев, лежат всё с тем же радостным выражением, с каким и явились на свет. К этим счастливчикам, похоже, принадлежали и наши герои. Как бы ни хмурились они, пытаясь вспомнить о серьёзности напрочь забытой ими миссии, ничего у них не получалось, улыбка проглядывала сквозь ветошь серьёзности, как солнце сквозь белые пушистые облака. Обтрёпанные за время пути одежды путников выгорели на солнце и были белесого цвета, говорящего о том, что раньше они могли быть любыми. Солнце не любит цвета. Единственная, кому позволено быть неизменно черной на протяжении миллионов лет, – это земля, да и та неумолимо сереет, если засуха стоит долго. Таким же образом море не выгорает и всегда остается собой. Цвета стихий вечны.
Если идти очень долго, то обязательно дойдёшь до края чего-нибудь. Так и наши друзья после продолжительного перехода вышли к морскому берегу. Они встали на краю обрыва, под которым плескались синие волны, выбегая на узкую полоску песка шуршащими змейками и оставляя на нём волнистые полоски. Шум волн отчётливо достигал ушей путников, хотя они и стояли на высоте чуть не в полсотни локтей.
– Как странно, – сказал Хенаро. – Море начинается именно там, где кончается берег. Странно…
– Ты, как видно, решил сегодня говорить глупости. Ничего в этом нет странного. Просто когда кончается что-то одно, сразу же начинается что-то другое. Так устроена Вселенная. Здесь нет пустоты.
Хорхе помолчал, а потом добавил:
– А если и найдётся где-нибудь то, что мы зовем пустотой, то кто поручится, что она не является таким же особого рода строительным материалом Вселенной, что она так же осязаема для Господа и его ангелов, как камни и трава.
Хорхе кинул камушек, он поскакал кузнечиком по крутым бокам камней, прыгая всё вниз и вниз, пока не упал на песок у самой кромки прибоя. Волны, обрадовавшись добыче, облизали его, но не найдя в этом ничего нового, отступили обратно. Путники стояли на высоком, поросшем травой берегу. И вправо и влево простирался обрыв. Впереди была морская поверхность, у горизонта плавно переходящая в небо. Над морем висел такой простор, что Хорхе даже задохнулся, почувствовав его величие. Ему захотелось стать чайкой или ещё какой крылатой тварью, чтобы взлететь и парить в воздухе, наслаждаясь свободой, рассекая солнечные лучи и восходящие потоки, опускаться к самой воде, ловить узких прозрачных рыбок и в брызгах взлетать с победным кличем вверх, к другому морю, что раскинулось там с золотой рыбой солнца посередине.
