Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

«А я до сих пор его не расклевала! — Елена Денисовна бережно складывает пожелтевшее на сгибах письмо. — Да, тяжело мне, что-то я никак с собой не совладаю?! Может быть, и правда переменить обстановку? Поедем с Наташкой к Вареньке и Ивану Ивановичу. У них теперь сынок растет. — Елена Денисовна достала из шкатулки письмо Вари с фотокарточкой Мишутки, долго смотрела на здоровенького мальчугана с чернущими, чуть раскосыми глазенками. — На Варю похож! Вот и внучек! Ах ты, милый! Не зря говорят: первый ребенок — последняя кукла, а первый внучонок — последний ребенок. Да неужели мы сможем перебраться в Москву?»

Иван Иванович внимательно просмотрел свой набор зондов — тонких и гибких трубок из пластмассы длиною до метра. Вот, пожалуй, подходящий! Хирург отложил самый тонкий, не толще полутора миллиметров, и так же внимательно стал выбирать оливу — похожий на маленькую пульку, полый внутри наконечник из нержавеющей стали. Олива помогает проследить под рентгеном движение зонда, когда его вводят в сердце, чтобы точно установить характер и место сердечного порока.

Выбрав оливу, Иван Иванович надежно укрепил ее на конце зонда с помощью проволочки, пропущенной через трубку по всей длине.

Пока сестра кипятила собранный им зонд, он посмотрел, как укладывали на стол больную Лиду Рублеву, крошечную девочку с совершенно синим личиком. Ей никак нельзя дать более двух лет. На самом деле Лиде уже исполнилось пять, но врожденный порок сердца затормозил ее рост и развитие. Всячески отвлекая внимание ребенка, хирурги смазали йодом операционное поле — левое предплечье и плечо, устроили вытянутую ручку на специально подставленном столике.

Операция исследования сердца, которая производилась сейчас в рентгеновском кабинете клиники, — новый метод в хирургии. За разработку этого метода Иван Иванович два года назад получил звание профессора, несмотря на возражения видных терапевтов, считавших варварством такое грубое вторжение в область сердца.

Пока один ассистент хлопотал, присоединяя к телу больной провода от сложных и чутких электроаппаратов, контролирующих работу сердца и легких, второй сделал разрез над локтевым сгибом руки ребенка и приступил к выделению вены. По этой вене и нужно было ввести зонд.

Иван Иванович взял нагретую кипячением трубку, изогнул и подержал, пока она не остыла, сохранив форму, необходимую для введения в сердце.

Следя за прикреплением ее к трехходовому крану, который соединяет зонд то с системой, откуда поступает в вену физиологический раствор и раствор гепарина, предупреждающий свертывание крови, то со шприцем, вводящим контрастное вещество для снимка, Иван Иванович с тяжелым чувством вспомнил о новых сплетнях, переданных ему Варей. Конечно, это ложь, что дети прячутся от него при обходе. Но случай с мальчиком, который спрятался перед операцией, действительно был, хотя спрятался ребенок не под койку, а за кресло в коридоре. Что же тут особенного? Если операционной боятся взрослые люди, то отчего должен в нее стремиться семилетний мальчик? Теперь, после операции, он стесняется вспоминать о своем поступке. Хуже, гораздо хуже то, что Варя сама не уверена ни в чем.

Разногласия между нею и Иваном Ивановичем начались, когда он занялся хирургией сердца.

— Я была уверена, что ты возьмешь для докторской диссертации тему по нейрохирургии, — сказала она однажды. — Профессор Медведев говорит, что в науке надо быть однолюбом, иначе нельзя разрешить по-настоящему поставленную задачу: жизни не хватит.

— Ты тоже так думаешь? Почему ты ссылаешься на Медведева? Неужели ты не понимаешь, как мне это неприятно?

Варя немножко смутилась: она совсем не хотела противопоставлять ему своего нового учителя. Но…

— Медведев прекрасно преподает и по-настоящему влюблен в науку.

— Да, он действительно знает предмет и умеет приковать к нему внимание молодежи. Но из любви к своей работе нельзя умалять значение чужих поисков. Такое смахивает на консерватизм.

— Мы этого не замечаем. Нас он вдохновляет, — с невольным задором сказала Варя. — Я, например, окончательно решила посвятить себя изучению только глазных болезней.

«Медведев теперь ее вдохновляет, а не я…» — с ревнивой горечью отметил Иван Иванович.

— Если я займусь только глазными болезнями, — увлеченно продолжала Варя, — то и тогда мне вряд ли хватит жизни, чтобы освоить все связанное с этой проблемой.

— Поэтому ты решила, занявшись проблемой глаза, остаться слепой по отношению к другим областям медицины? — спросил Иван Иванович, озадаченный тем, что она, будучи лишь студенткой третьего курса, пытается утвердить свое мнение в споре с ним, человеком, который отдал медицине добрую половину жизни. — Хорошо иметь свою точку зрения, но в дискуссии должна быть не только убежденность в собственной правоте, но и широта кругозора.

— Ты находишь меня ограниченной? — смущенно и все-таки упрямо спросила Варя.

— Если ты останешься при своем мнении о моей работе, то да.

— Я остаюсь. Не обижайся, пожалуйста, но меня поразило определение Медведева. Он сказал: «Специалист — это человек, который все в меньшем и меньшем познает все большее и большее». А ты… раньше был общим хирургом, потом переключился на нейрохирургию, а теперь хочешь заняться лечением сердца.

— Ну и что же?

— Разве это не значит разбрасываться? Каких высот ты мог бы достигнуть, если бы отдался одной проблеме!

Несколько минут Иван Иванович молча смотрел на жену. Она совсем недавно родила ребенка и продолжала учиться, успев наверстать все, что прошел курс за время ее декретного отпуска. Веселые искорки вспыхнули в глазах хирурга: он должен был ждать от нее такого упорства, ведь это одна из основных черт ее характера.

— Упорства — да, но не упрямства, — невольно вслух вырвалось у него.

— Я не из упрямства, — сразу уловила Варя ход его мыслей. — Ты пойми: ведь я так мечтала о нашей будущей совместной работе! Как это было бы интересно! Тебе-то это, возможно, ничего не дало бы, а мне…

— Я сумею помогать тебе, над чем бы ни работал.

— Это не то.

Иван Иванович рассердился.

— Почему я должен подчинять свою работу твоим интересам? Каких высот ты ждешь от меня в нейрохирургии? Чтобы я возглавлял нейрохирургическое отделение или институт? Для этого у нас достаточно замечательных нейрохирургов. А в лечении сердца разрабатывается новая глава, и я не могу упустить возможность принять участие в разработке этой главы.

— Потом еще что-нибудь появится, — сказала Варя тихим, ровным голосом.

— Знаешь что, — так же тихо ответил доктор, — это попросту бабье упрямство!

— Ну и пусть. Если бы не это упрямство, я до сих пор сидела бы в юрте.

— Нашла чем похвалиться! Конечно, хорошо, что ты настойчивая. Но нельзя все приписывать только силе своего характера. А разве не помогли тебе условия, созданные на Севере советской властью? Разве ничего не значила поддержка и повседневная помощь в учебе, которую я тебе оказываю? Ведь я помогаю тебе… А ты, еще ничему не научась, учишь меня!

Варя побледнела.

— Неужели это дерзость с моей стороны — рассчитывать на то, чтобы сделаться твоим другом и помощником в работе?.. Но теперь я чувствую: мне за тобой никогда не угнаться!

— Еще бы! Дилетант. Непоследовательный человек. Интересно, какие еще выводы ты сделаешь из поучений Медведева?

Больше они с Варей по этому поводу не разговаривали. Он занялся разработкой методики исследования сердца, делая опыты над собаками; она продолжала учиться. Внешне все оставалось по-прежнему, и самые близкие их знакомые Решетовы не заметили первой, очень серьезной размолвки между супругами. Решетов, работавший в травматологическом отделении той же клиники, наоборот, горячо поддержал Аржанова.

— Это великое дело! — сказал он с воодушевлением. — Хирургия сердца — поистине вопрос будущего.

Когда во время защиты диссертации два виднейших профессора-терапевта — Медведев и его бывший шеф — обрушились на Ивана Ивановича с возражениями против «механического, грубого вторжения в сердце», Решетов волновался больше самого диссертанта.

Первый опыт, проведенный Аржановым в присутствии оппонентов, не получился: у собаки оказались тонкие вены: кроме того, возникли спазмы сосудов, и зонд не прошел. Больше всех возражений, больше неудачи с зондом потрясло хирурга нескрываемое торжество его противников, когда они выходили из рентгеновского кабинета.

— Они рады неудаче! — вне себя воскликнул он, оставшись в тесном дружеском кругу. — Но ведь это не просто моя личная неудача. Нельзя же превращать борьбу мнений в мелкое злорадство!

А Варя молчала. Молчала в институте, где проходила защита диссертации, после которой Ивану Ивановичу было присвоено звание доктора медицинских наук, молчала и дома.