Майя Кучерская - Наплевать на дьявола: пощечина общественному вкусу

Всем, кто приезжает в Таганрог, показывают флигелек, в котором писатель родился. А потом и большой дом, в котором он вырос. Еще Чехов учился в гимназии. Она теперь тоже его музей. Ходил в театр. Теперь это театр имени Чехова. Вот лестница – по ней юный Чехов спускался к набережной удить рыбу. А вот библиотека имени угадайте кого – в нее Чехов всю жизнь присылал книги.

Так и представляешь себе памятник Антону Павловичу, изображенному в виде бездонного колодца, к которому выстроились в очередь актеры, учителя, библиотекари, писатели, городское начальство… И всех Антон Павлович поит, всем подает. Кому кружку, кому ведерко, а кому и бочку. Повезло Таганрогу!

Но что делать, если никто из великих в городе не родился? В Мышкине догадались. Нет, я не про мышку, с которой здесь обращаются примерно так же, как в Таганроге с Чеховым. Я про мышкинские музеи. В одном из них, народном, помимо традиционных прялок и веялок хранятся каски и гильзы времен Второй мировой, послевоенная швейная машинка, деревянный пропеллер от самолета. Во дворе старые автомобили, «уазик» послевоенных времен. Такая куча мала, уравнивающая самолет и прялку в правах.

Похоже устроен и этнографический музей в деревне Мартыново, расположенный от Мышкина в 40 километрах.[2] Он удивляет еще сильней. Сам музей – обычная изба. Горницы с ткаными половичками, печью, люлькой, иконами, горшками, стеной фотографий. Все выглядит примерно так, как в крестьянской избе в начале прошлого века.

Музей организовали совсем недавно, в 2000 году, молодые ребята, учителя из местной школы, жители того же Мартынова. Сначала они записывали местный, кацкий (по названию протекающей здесь речки Кадки), фольклор, занимались краеведением. Потом решили опубликовать собранные данные в журнале, который, раз уж такое дело, сами и начали издавать. Ну а дальше купили у бабушки, навсегда уезжавшей из деревни к детям, дом, потом прикупили второй…

В прошлом году в маленьком Мартынове побывали 17 тысяч туристов. Гостям показывают избу, амбар во дворе, мохнатых овечек в загоне, рассказывают о крестьянском хозяйстве и быте, но совсем не уныло, а грамотно, остро, живо. После экскурсии гостей ведут в другую избу, сажают за длинный стол и начинают комменничать. То есть ломать комедию. Из записанных по окрестным деревням народных драм эти веселые музейщики составили представление. Мы как раз на такое попали. Как же все хохотали! Как бурно помогали растяпе Титу выбрать невесту! Одна туристка настойчиво предлагала себя ему в жены. То, что роль Тита играла девушка, ее совершенно не смущало. Успокоились все только за отличным обедом, приготовленным в русской печи.

В общем сама изба – только верхушка. Ее по-умному подают, иначе народ ни за что бы сюда не повалил. А еще в фондах музея хранятся не только письма, тетради, личные вещи крестьян, но и автобусные билеты, и квитанции 1990-х. Потому что скоро все тоже забудут, как они выглядели. Жителям Мартынова не нужно рыть колодцы, искать знаменитостей – они и так ощущают себя стоящими по колено в реке истории. И черпают из нее горстями.

А мы монтажники-высотники

За последнее время вышло сразу несколько книг, сочетающих свойства высокой и массовой литературы. Вот, например, свежий роман Алексея Слаповского «Пересуд» – по наружным признакам чистейшей воды триллер, зато по внутренним… Полифоническая драма, намного более глубокая, чем того требует жанр триллера. Слаповский, автор нескольких сценариев, давно уже и в прозе мыслит как сценарист, но этот его роман не так легко будет поставить: каждый из 23 героев, пассажиров рейсового автобуса, слишком много для камеры думает, вспоминает и проживает за краткие автобусные часы. По законам триллера выстроен и последний роман Дмитрия Быкова «Списанные». Хотя в результате он оказывается вообще никаким не триллером, но внешняя канва событий надолго запутывает читателя. Вот и в романе Анатолия Королева «Stop, коса!» за фасадом детектива и страшной истории скрывается философский трактат о смерти и бессмертии. Наконец, недавний роман Александра Архангельского «Цена отсечения» – тоже практически детектив, но, как опять же выясняется, детективная интрига здесь лишь приятный на ощупь футляр для публицистического романа о судьбах России, сшибке вяловатых, но не потерявших сердце интеллигентов и реально-конкретных, но мало что смыслящих в человеческих отношениях бизнес-мужиков.

Впрочем, не так и важно, о чем именно эти книги, важно, что все четыре автора использовали для решения задач, которые ставит перед собой высокая литература, формы литературы массовой. А именно: сделали свои книги остросюжетными. Исследователи рукописной литературы давно заметили: часто самый полный вариант манускрипта – самый древний. При переписывании какого-нибудь авантюрного романа, например, от копии к копии, от десятилетия к десятилетию роман худел. Убирались длинноты: не имеющие прямого отношения к ходу действия описания экзотических стран, природы, диалоги, шутки, философские рассуждения. Оставался голый сюжет. И роман становился доступен максимально широкому читателю.

Понятно, что, когда современный автор делает ставку только на энергичный сюжет, это значит одно: он стремится захватить как можно более массовую аудиторию. Других целей у него нет. Искусство начинается дальше, на следующем этаже, с которого видно бесчисленное множество деталей, совершенно не нужных для развития действия – оттенки предгрозового неба, силуэт парусника на горизонте, откуда слышна забавная острота или какой-нибудь парадокс о нынешней политической ситуации.

Но значит ли это, что названные выше авторы потянулись к массовому читателю, забыв о мечтах поэзии, не желая дивиться божественным природы красотам? Совсем нет. Ведь сюжет во всех трех случаях оказывался лишь упаковкой и дружелюбным жестом по отношению к читателю. Что мне, например, как читателю только приятно.

Кстати, если бросить взгляд на европейскую литературу, мы увидим, что она-то всю эту науку освоила: Букеры-Гонкуры достаются сплошь остросюжетным историям, детективным или полудетективным, кружащим вокруг таинственного самоубийства, убийства, исчезновения…

Тут важно лишь помнить, что придумать динамичный сюжет – это как сдать вступительный экзамен. Потому что для языка, стиля, для умения убедительно описывать, как цветет лилия или смеется ребенок, нужен талант; для выстраивания сюжета достаточно хороших аналитических способностей. Однако и без увлекательной сцепки событий поезд не пойдет, никакой стиль и меткость описаний роман не спасут, он развалится. Пруст прекрасен в единственном числе, а других не надобно. И поэтому, пожалуй, хорошо, что наша высокая словесность перестала стесняться брать уроки у словесности массовой, и экзамен по сюжетосложению успешно сдала. После этого можно жать на кнопку и отправляться выше.

Возвращение к собственным коровам

Каждую осень в тихом университетском городе Айова собираются писатели. Они слетаются сюда со всех концов света. В этом году слетелось 32 человека. И это звучит почти как 44 чижа. Есть какая-то легкая ирония в том, что поэты, прозаики и драматурги, заклинатели звуков и жрецы букв, каждый из которых втайне мыслит себя единственным и неповторимым, оказываются в столь многолюдном собрании себе подобных.

Айова собирает такие певческие команды с 1967 года. Сейчас всем гостям выдаются ноутбуки – интересно, в 1967-м выдавали пишущие машинки?

И вот все эти люди вдруг оказываются вместе, в соседних комнатах и домах. Темнокожая красавица из Уганды, пишущая трогательные истории для детей, веселый, вечно напевающий что-то поэт с Кубы, впрочем, давно живущий в Испании, молчаливый переводчик из Бирмы, четырнадцать лет преведший в тюрьме, сочинительница стихов на персидском, новозеландец, прославившийся романами для подростков, сценарист и режиссер из Венесуэлы. Немец-романист, киприот-новеллист (в мирной жизни обычный адвокат), македонец-стихотворец.

Все тут как-то почти гиперболизированно разные – по цвету кожи, разрезу глаз, возрасту и заслугам перед Парнасом. Кто-то недавно разменял третий десяток, кому-то хорошо за шестьдесят. У того десять книг, у этой – ноль. Для одних участие в писательской программе – рутинная привычка, для других – первый выход в свет.

Зачем же все мы здесь собрались? Чтобы поучаствовать в уютно организованных еженедельных чтениях, которые проходят в книжном магазине «Prairie Lights» (между прочим, отличном)? Чтобы послушать, как мелодично и обжигающе поет песни собственного сочинения гостья из Бангладеш? Вдохнуть свежесть молодой китайской поэзии? Посмеяться остротам главного редактора выходящего в Айове «толстого» журнала, смахивающего на героя вестерна в отставке? (В ответ на вопрос, чем его журнал отличается от других таких же в Америке, он мужественно усмехнется: «Тем, что он – наш».) Чтобы покататься на лодках по озеру, отражающему голубое айовское небо? Сходить на десяток приемов в собственную честь? Да, и за всем этим тоже. За публичностью, за социализацией, за осознанием, что мир еще ярче и бесконечнее, чем ты думал буквально вчера. И все же это то, что лежит на поверхности, что можно прочесть в интервью любого выпускника программы.