Нина Молева - История новой Москвы, или Кому ставим памятник
1. Просить Министерство культуры Российской Федерации рассмотреть проект установки монументальной скульптурной композиции „Древо жизни“, выполненный скульптором Э. Неизвестным, архитектором Солоповым Д.С. и дать экспертное заключение.
2. Москомархитектуре совместно с Комитетом по культуре Москвы в соответствии с Законом города Москвы от 13 ноября 1998 г. № 30 „О порядке возведения в городе Москве произведений монументально-декоративного искусства городского значения“ представить предложения о сооружении монументальной скульптурной композиции „Древо жизни“ в Комиссию по монументальному искусству Мосгордумы до 01.03.2001 г. с учетом экспертного заключения Министерства культуры Российской Федерации и обеспечения финансирования проектно-художественных работ, изготовления скульптурной части, архитектурных деталей из долговечных материалов и строительно-монтажных работ из средств федерального бюджета.
3. Руководителю Комплекса архитектуры, строительства, развития и реконструкции города по результатам рассмотрения вопроса в Министерстве культуры Российской Федерации и в Мосгордуме подготовить соответствующий распорядительный документ Правительства Москвы.
4. Контроль за выполнением настоящего распоряжения возложить на первого заместителя Премьера Правительства Москвы Ресина В.М.
Мэр Москвы
Ю.М. Лужков
Естественный вопрос: какие материалы были представлены всем вышеназванным организациям? Оказывается, тоже никаких.
Столь же естественный ответ: проект не может рассматриваться вслепую, до предоставления обязательных изобразительных материалов. 22 января 2002 года.
В январе 2002 года – меньше чем через месяц – вопрос повторно выносится на Комиссию, правда, с существенно изменившимся раскладом сил. Исчезает Комитет по архитектуре и градостроительству. Остается один Комитет по культуре с многозначительным уточнением в скобках „в связи с поручением Мэра Москвы и обращением Некоммерческой организации Общественно-культурный фонд „Древо жизни“. И едва ли не самое главное – больше не упоминается в качестве источника финансирования бюджет Российской Федерации. Все расходы берет на себя Некоммерческая организация Общественно-культурный фонд „Древо жизни“. Появляется и пара невыразительных фотографий маленького макета, по которым судить об архитектурно-скульптурной композиции невозможно.
Заключение Комиссии: „В повторно внесенном предложении все позиции остались прежними, поэтому у Комиссии нет оснований выносить новое решение“. Ссылка на решение от января 2002 года, где, между прочим, приводилось соображение о неудачной образной трактовке, поскольку „композиция воспринимается как „атомный гриб“, вырвавшийся из-под пешеходной платформы здания Правительства Москвы, что особенно прослеживается с дальних точек обзора и не гармонирует с расположенным вблизи зданием Правительства Российской Федерации“.
В третий раз композиция Д. Солопова – Э. Неизвестного, в мае 2003 года, представляется уже без ссылки на государственные и городские организации – только от лица Некоммерческой организации Общественно-культурный фонд „Древо жизни“, но по-прежнему без положенного набора материалов, хотя (впервые!) с указанием высоты – 150 метров (высота пятидесятиэтажного дома) и диаметром более 100 метров. Что же касается изобразительного материала, то в отношении него последовало разъяснение от и.о. председателя Комитета по культуре A.M. Лазарева: „Поскольку скульптурно-архитектурная композиция „Древо жизни“ задумывалась Э. Неизвестным в органичной связи с близкорасположенными зданиями современной архитектуры, АВТОР НЕ СОГЛАСЕН ВЫСТАВЛЯТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ ДО ПРОВЕДЕНИЯ ТОРЖЕСТВЕННОГО ОТКРЫТИЯ МОНУМЕНТА.
Считаем аргументы автора убедительными и просим согласовать установку скульптурно-архитектурной композиции „Древо жизни“, передаваемой в дар городу, БЕЗ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЭКСПОНИРОВАНИЯ“. Руководитель Комитета по культуре добавлял, что в настоящее время композиция уже отливается в бронзе в США, „будет доставляться в Москву и монтироваться на месте сооружения по частям“.
Итак, дар из Соединенных Штатов должен был занять свое место в центре Москвы безоговорочно и безоглядно. Москомархитектура в лице заместителя ее председателя И.Н. Воскресенского считала „возможным и ЦЕЛЕСООБРАЗНЫМ“ разместить композицию у Мэрии. Главное управление охраны памятников Москвы в лице своего начальника В.И. Соколовского заявляло, что подобное размещение „не противоречит законодательству в сфере охраны памятников“ (вот только каких?). Муниципальное собрание „Арбат“ „поддерживает установку скульптурной композиции“, по утверждению председателя муниципального собрания Л.В. Буркиной. Вопрос художественного решения, естественно, не поднимался, если не считать дополнительного заключения А.И. Лазарева „в соответствии с поручением мэра“: „Оригинальность образного и пластического решения объемно-пространственной скульптурно-архитектурной композиции и профессиональное выполнение автором передаваемого в дар произведения СООТВЕТСТВУЮТ ХУДОЖЕСТВЕННО-ЭСТЕТИЧЕСКИМ ТРЕБОВАНИЯМ“ (!).
Вот только Государственный экспертно-консультативный совет по монументально-декоративному искусству при Правительстве Российской Федерации предпочел безо всяких оценок передать вопрос „на рассмотрение Московской Городской Думы“, то есть все той же Комиссии. Круг замкнулся.
В июне 2003 года Комитет по культуре в ПЯТЫЙ раз выносит на Комиссию вопрос о произведении Солопова – Неизвестного. Только на этот раз источник финансирования не оговаривается вообще (нетрудно себе представить размеры трат в у.е.), а будущий памятник так и не материализуется даже в авторских набросках. В очередном заключении Комиссии было записано: „перенести рассмотрение вопроса до предоставления более полной информации о памятнике, фотографий, видеофильма“.
Вседозволенность бывшего советского скульптора входила в своеобразный политический розыгрыш. Его выезд из Советского Союза в 1974 году истолковывался официальными СМИ как род диссидентства, вызванного неким спором с Хрущевым в Манеже. Но правда заключается в том, что никакого спора с генсеком не существовало. Идеологической комиссией ЦК партии была приглашена присоединиться к проходившей в Манеже выставке Московского союза художников („30 лет МОСХа“) студия профессора Э.М. Белютина „Новая реальность“, с которой был связан скульптор. 26 ноября 1962 года „белютинцы“ выступили на так называемой Таганской выставке – первой после 20-х годов экспозиции русского абстрактного искусства. В ночь на 1 декабря той же группе из 62 живописцев и одного скульптора было предоставлено помещение на втором этаже Манежа. 62 живописца с 200 работами заняли спешно переоборудованный под экспозицию зал буфета. Скульптор получил соседнее узкое помещение буфетной подсобки, где можно было на низком столе расставить десяток маленьких фигурок.
По хронологическому протоколу, который вели стенографистки, в зале „Новой реальности“ Хрущев провел больше получаса, расспрашивая художников. В „подсобке“ он провел около 4 минут, взорвавшись на единственном вопросе о происхождении меди для скульптур. Дискуссии и не было и попросту не могло быть. Для Хрущева главным стало существование массового и неуправляемого партией движения в среде художников (хотя большинство из участников экспозиции были членами творческого союза). На художников обрушились все меры административного воздействия вплоть до исключения из творческого союза, лишения заказов, мастерских, права выставляться на выставках и черные списки „заговора молчания“, распространенные по всем СМИ. Правда, из 62 живописцев эмигрировала только одна художница, все остальные продолжали жить и работать на родине. Сегодня их работы хранятся в десятках ведущих и региональных музеях России от Калининграда до Южно-Сахалинска и от Махачкалы до Ханты-Мансийска и Якутска, не говоря о зарубежных музеях. Просто можно иметь родину, а можно обходиться и без нее. Все зависит от внутреннего склада человека. Но создавать и развивать искусство своей страны за ее пределами невозможно. Участие в культуре, принадлежность к ней – это участие в повседневной жизни страны, в процессах, стремительно развивающихся, будь они положительными или отрицательными. Без подобной сопричастности национальное искусство теряет свое существо, особенно если это относится к нашей стране и ее традициям.
Среди возражений Комиссии против композиции Солопова – Неизвестного фигурировал и активно выраженный принцип погребальной пластики определенной конфессии. Идея, перенесенная с кладбища на решение неких общечеловеческих принципов, когда смысловым центром композиции становится экуменическая библейская фраза, написанная на иврите, английском, китайском и русском языках: „Люди, живущие во времена разрушенного храма, подобны людям, живущим во время разрушения храма“.
