Журнал Русская жизнь - Первая мировая война (август 2007)
Еще больше обогатились московские банки. Только банкиры Рябушинские в 1915 году получили 400 млн рублей чистой прибыли (в 1914 году - 150 млн).
Но главное - московское общество потребления нисколько не осуждало гонку за прибылями, оправдывая ее традиционно присущим городу «купеческим духом». А вот в Питере даже робкие попытки наладить бизнес встречали отпор, в первую очередь интеллигенции и аристократии. Показателен пример сына Льва Николаевича Толстого, тоже Льва, надумавшего открыть в Петрограде ресторан «Очаг». Обозреватель журнала «Ресторанное дело» в 1915 году писал о своем визите в этот ресторан: «По дороге туда мы ломали голову над вопросом: каким образом столь именитое лицо, носитель всемирно известного имени, очутился в рядах представителей трактирного промысла. Мы ожидали встретить в устройстве и постановке дела что-нибудь особенное, идейное. Ну, на почве трезвости, что ли… И что же? - ничего подобного не оказалось. Ни малейшей «идеи», кроме разве обыкновенной коммерческой: создать торговое предприятие и иметь от него доход. Наша аристократия, конечно, туда ходить не будет, она же не может без надушенного платка у носа слышать слово «трактир», а представителей этого промысла презрительно именует «трактирщиками». Толстой-трактирщик, что может быть печальнее для этого именитого рода?»
III.
А простому народу в «потребительском» смысле в обоих городах жилось одинаково несладко. И если москвичи еще могли полузаконным способом экспроприировать что-то у немцев или евреев или перепродать, то питерцы сами чаще всего оказывались в роли экспроприируемых. После введения в 1914 году сухого закона уровень преступности практически по всей территории России поначалу сократился на 50%. Однако уже в 1915 году греки и персы наладили поставку в Россию опия, а союзники по Антанте - кокаина. В Москве наркомания вследствие домостроевских привычек почти не прижилась, а интеллигентный Питер, наоборот, ухватился за «виртуальную реальность». К концу 1915 года по улицам столицы стало страшно ходить вечерами, и Петроград прочно занял место лидера по уровню преступности в России на душу населения. Особую лепту внесли в криминальный мир города матросы. По донесениям полиции, в 1916 году на них приходилось до 40% всех преступлений. Генерал-губернатор Кронштадта Вирен писал в Главный морской штаб в сентябре 1916 года: «Крепость - форменный пороховой погреб. Мы судим матросов, уличенных в преступлениях, ссылаем, расстреливаем их, но это не достигает цели. Восемьдесят тысяч под суд не отдашь!»
Кроме того, питерцы начали массово травиться алкогольными суррогатами. «До сведения столичного врачебного инспектора дошло, что за последнее время в аптеках г. Петрограда появились подложные рецепты о требовании спирта за подписью д-ра Михайлова. Ввиду того, что в Петрограде находится много врачей с означенными фамилиями, врачебный инспектор предложил полиции отобрать у всех врачей, носящих фамилию Михайлов, их подписи… Провизор Липатов торговал отравой под видом водки. Окружной суд приговорил его к 6 годам каторги. От употребления его отравы умерли 14 человек. Вскрытие и химический анализ обнаружили отравление смесью из денатурата, керосина и эфирного масла. Смесь эта продавалась под названием «Рижский бальзам». По словам свидетелей, торговля этими «бальзамами» велась в аптеке “широко, как на ярмарке”», - писала в 1915 году газета «Земское дело».
Особенно тяжело питерцы переживали подкрадывавшийся к столице голод. В отличие от московских рабочих, которые постоянно, пользуясь зависимостью фронта от поставок оружия и боеприпасов с завода, добивались прибавки зарплаты, столичные чиновники сидели на твердом окладе. Как свидетельствовало городское попечительство о бедных, до войны чиновники получали от 50 до 150 рублей жалованья; к 1916 году оно вместе с прибавками военного времени возросло всего до 60-250 рублей. «Семья из четырех человек не может нормально существовать на такие средства!» - выносило вердикт общество. К 1916 году большая часть чиновничества или голодала, или хронически недоедала. В еще худшем положении оказались лица интеллигентных и свободных профессий - артисты, музыканты, писатели, репортеры. Сводки полиции отмечают сильное повышение преступности именно среди интеллигенции. «Сплошь да рядом попадаются они на кражах, подлогах, вымогательствах; в театрах среди наемных клакеров, в кофейнях среди темных личностей, на бегах среди «подсказчиков» и в других сферах криминальной среды. Массы женщин-интеллигенток предлагают свой труд в конторы, магазины, мастерские, но многие из них так и не находят заработка, а потому тоже принимаются за преступления», - свидетельствовало питерское попечительство о бедных.
IV.
Простые питерцы, в отличие от интеллигенции, находили утешение в других занятиях. С конца 1915 года среди населения начинает распространяться эсхатологическое видение происходящего в России. Например, рассказывали, что многим государственным деятелям явился во сне некий святой старец и объявил, что русские победят лишь тогда, когда вся страна будет поститься месяц, уничтожит масонские выдумки, в первую очередь Думу и Союз городов, и повесит всех атеистов. Иначе Антихрист (император Вильгельм) завладеет Россией и будет царствовать 33 года, после чего случится светопреставление. Особенно активно разносили эти слухи последователи Иоанна Кронштадтского. Полицейское управление Петрограда летом 1916 года доносило, что послушать старцев в потаенных местах собирались до 500-600 человек, такие «творческие встречи» происходили в городе через каждые день-два.
Пока питерцы ждали конца света, москвичи усиленно совершенствовали собственные тела. С началом войны первопрестольную охватил спортивный бум. Например, «Список кружков и клубов и организаций - членов Всероссийского футбольного союза», вышедший в 1915 году, сообщает, что в России на тот момент насчитывалось 155 футбольных клубов в 33 городах, в их рядах состояли более 8 тыс. футболистов. На одну только Москву приходилось около 4 тыс. футболистов и более 50 клубов. И это без учета так называемых диких команд, не входивших в футбольный союз и не плативших взносов. Фактически каждая фабрика или банк имели свою команду. Доходило до абсурда: футбольная команда появилась даже в духовной семинарии. Одно из самых ярких событий осени 1915 года для города - первый в истории проигрыш сборной Москвы сборной Петербурга 27 сентября со счетом 1:2. Журнал «К спорту!» писал тогда: «На две недели вся Москва погрузилась в траур».
Для спортивных развлечений в ход шли любые площадки. Например, с 1914-го по 1917 год Сандуновские бани оккупировали ватерполисты. Радости всей Москвы не было предела, когда команда Шуваловской школы в 1916 году обыграла московских англичан со счетом 5:4 (питерцам за время Первой мировой выиграть у москвичей так ни разу и не удалось). Московские купцы внезапно увлеклись скачками, а барышни - фигурным катанием. На первых страницах московских газет под шапками передовиц о неудачах наших войск на фронте публиковались обширные интервью с силачами и борцами - гламурными кумирами тех лет.
Москва, в отличие от Питера, в то время любила простой жанр. И если здешние мещане собирались за 3-5 копеек смотреть на площадях постановки кукольного театра на злободневные темы, то интеллигенция увлеклась аналогом современной «Смехопанорамы» - театрами миниатюр. Эмиль Кио в книге «Фокусы и фокусники» упоминал о том, что только в течение 1915 года в Москве появились 14 таких театров. Популярность их была такова, что спекулянты заламывали за трехрублевый билет тройную цену. Но публика не скупилась: Кио в книге хвастается, что в «Одеоне» - театре, где он выступал, - от одного сеанса в день перешли к двум, а потом и к трем. Хитом этого заведения была постановка «Вова приспособился» - ежедневно обновляемые миниатюры со сценками из повседневной жизни.
В Петрограде спекулянты тоже сбывали билеты на культурно-массовые мероприятия, самыми популярными из которых были лекции заезжих французов - Шарля Рише на тему «Храбрость», Жоржа Лакур-Гайе «Битва на Марне и на Изере» и графа Фредерика де Шевийи «Французский солдат». На французов толпами валили дворяне и чиновники (те самые, недоедавшие), а интеллигенция ломилась на выставки футуристического и беспредметного искусства «Трамвай Б» и «0,10».
Неудивительно, что обе революции запалили тоже в Петрограде. Причиной тому была не только большая концентрация большевиков в столице (1200 членов РСДРП против 500 московских). При первых настоящих трудностях «европейская цивилизация», построенная в отдельно взятом Петербурге, быстро начала сливаться с окружающей город Евразией, тогда как Москва всегда чувствовала себя в ней уютно и органично. 200-летний эксперимент к концу Первой мировой показал, что национальная элита все это время своими руками готовила собственную гибель. Внук Льва Толстого, парижский врач, лет тридцать назад заметил в своих записках: «Вся подготовительная работа для большевиков была сделана вековыми усилиями интеллигенции; потому-то, вероятно, Ленин и изображается в монументах в позе срывателя спелой груши: вытянутая кверху рука, слегка откинутый назад корпус и сладострастный оскал лица, ожидающего струю сладкого сока». Наибольшее количество сока досталось Ленину впоследствии, в Москве, но это уже совсем другая тема.
