Газета Завтра - Газета Завтра 157 (49 1996)
Батальон отдыхал после сегодняшнего боя перед завтрашним: уставшие вусмерть бойцы храпели, постанывали и что-то вскрикивали во сне среди развешенных для просушки маскхалатов, разгрузников, тельников, рукавиц, в черной тесноте своей фронтовой “казармы” — то ли бывшего склада, то ли гаража, заполненного от земляного пола до ветхой крыши испарениями потных тел и влажной солдатской одежды и обувки, запахами ружейного масла и пороховой гари. Несколько бойцов не спали, и комбат не стал их ругать — они все крутили и крутили до затмения своей душевной боли хрипловатый раздрызганный магнитофон, из которого под гитару пел их друг Мишка Рогозин, убитый сегодня. Вчера еще балагур-неунывака отправлен уже домой “грузом-200”. Мы с комбатом присели в каптерке, выкурили с мальчишками еще по одной сигарете, помолчали…
Пора было на боковую. Оглядываю “спальню” комбата, где вместо гобеленов красуются плакаты с правильными девизами. Над койкой командира: “В жизни есть две ценности — русская женщина и автомат Калашникова”. Четко и недвусмысленно — и то, и другое создания совершенные и могут сразить наповал. “Если не знаешь, что делать, — делай шаг вперед!” — это над замполитовской лежанкой. И еще несколько афоризмов — для всех: “Воин! Не забывай, что женщины в большинстве своем отдают предпочтение тем, кто умеет добиваться успеха. Воин! Множь свои ратные успехи, не останавливайся на достигнутом!”, “Кроме мишени, у воина должны быть и другие цели”, “Душу — Богу, сердце — даме, жизнь — Отечеству, а честь — никому!”
Стали разоблачаться перед сном. Я увидел, что плечо комбата залеплено лоскутами пластыря, а его ватная куртка, летний камуфляж и тельник — как решето.
“Это что, осколками?!” “Да, еще когда первый раз пытались к комендатуре прорваться… Ничего страшного, так — мелочь, хорошо, что по башке не сильно досталось”. Комбат поднял руку, ощупывая припухшее подглазье и висок. Ссадины от мелких осколков уже подживали, синяк, расплывшийся в пол-лица, из фиолетового становился желтым…
Вспомнили с комбатом сегодняшнее телефонное объяснение по поводу этого фингала. “Да ну их в … — унял мое негодование подполковник, — сявки эти не стоят того, чтоб о них говорить. Наплевать и забыть! Давайте лучше поспим, а то ведь завтра работать”.
Назавтра он повел свой батальон в бой, и однополчане, осажденные в гудермесской комендатуре, были освобождены…
* * *
Из офицеров с большими звездами комбат, если успел вырасти до майора или подполковника, — последний, кто делит со своим солдатом и окоп, и миску каши, и последний цинк патронов. Комбатам, наряду с их достаточной жизненной умудренностью, солидностью должности, масштабом выполняемых задач, еще в полной мере свойственны и нерастраченное лейтенантское бурливое озорство, и готовность ротного командира подняться в атаку первым и по-молодецки взять на себя ношу поболе других. В Чечне всякое случалось. К примеру, лейтенант-первогодок не может запустить заглохшую БМП: “ЗИЛ знаю, БТР знаю, а “бээмпэшку” — не очень, только раз в училище водил!” Рядом ротный, вчерашний конвойник, вертит в руках трофей — то ли советский “Фагот”, то ли американский “стингер” бандиты оставили. Полковые специалисты далеко, а комбат — вот он, рядом, такой же грязный и взмыленный после боя, так же на брюхе поползал. Во всем разберется, все точки над “i” расставит.
На комбатовском уровне проходит тот рубеж, где мужество и отвага достигают высших пределов в своем изначальном романтическом смысле, истинном боевом качестве, в кристальной чистоте. Командиры полков, бригад и дивизий пусть не обижаются — многие из них по праву носят свои медали “За отвагу” и ордена Мужества. Но на широком размахе их действий проявляются уже другие нужные военному человеку качества — тактическая и стратегическая прозорливость и инициатива, способность аккумулировать и анализировать разноречивые данные. И умение распорядиться своими батальонами, командовать своими комбатами. Несомненной для этих категорий становится и оглядка: налево, направо, в тыл, и наверх — не на Бога, на начальство. Оглядка расчетливо-трезвая, по-командирски грамотная, но иногда и сугубо лично охранительная, когда не интересы дела в фокусе, не жизни людей, а свое кресло и то, что в нем уютно помещается.
2. Пересменка
на Лысой горе (Бамут)
Раненого накануне начальника штаба батальона (семь ранений и контузий за Чечню!) увезли в госпиталь. На Лысой горе у Бамута было тридцать семь бойцов, фельдшер Людмила Михайловна и два корреспондента с фотоаппаратом и диктофоном. Невеликое войско в окружении лесных “духов”. Если бы не комбат. “Комбат будет с нами! Комбат остается!” — Эти короткие слова-инъекции, передаваемые полушепотом, на всех подействовали вдохновляюще. Владимир Николаевич обошел кольцо окопов, заглянул в каждую стрелковую ячейку и землянку. Когда на высотку были подняты привезенные боеприпасы, продукты, вода, подполковник сказал словами фронтовой песни: “Пусть солдаты немного поспят”. А уж потом пошла неспешная, но кропотливая подготовка к ночному бою, хотя никто не мог сказать наверняка — будет он или нет. Саперы ставили мины, расчет малой артиллерии — 82-мм миномета — оборудовал основную и запасную позиции, проверял боеприпасы, солдаты углубляли окопы и укрепляли брустверы. Комбат нарезал секторы ведения огня “агээсникам”, велел протереть ссыпанные в ящик пулеметные патроны: “Под дождем намокли, от налипшей земли и ржавчинки может заклинить. Это кажется, что подвезли много, а вот этой горстки как раз может и не хватить”. И уже не бойцам, а нам, вполголоса: “Не дай-то Бог…”
“Духов” той ночью отбили. Уже на рассвете, когда на крик: “Аллах акбар!” была выпущена последняя автоматная очередь и я уселся на дне окопа, вытянув уставшие ноги (всю ночь на полусогнутых), и закрыл глаза, расслабившись в наступившей тишине, кто-то об меня все ж-таки запнулся. То был комбат, решивший после боя обойти кольцо окопов, чтобы еще и еще раз поглядеть-проверить своих бойцов. “А, это вы, — Владимир Николаевич был еще возбужденно-энергичен, — ну как, все нормально?” — “Порядок, командир!” — Я не скрывал своего удовлетворения исходом боя, в котором с нашей стороны было лишь двое легкораненных, что по тогдашним бамутским меркам считалось вполне терпимым…
* * *
Начальник штаба батальона, капитан по имени Вячеслав, наверняка станет комбатом — какие наши годы! (Пусть только поскорее выздоравливает после ранения на Лысой горе.) Познакомиться нам не вышло, но, судя по отзывам сослуживцев, офицер этот не только боевой, прошедший огни и воды, но и думающий, грамотный, о каких говорят — перспективный.
Батальон — такое подразделение, что командиру не справиться без толковых замов, которым можно довериться “от” и “до”. Через сутки после боя на Лысой случилось еще более крутое дело в самом Бамуте. Ротный старлей, действовавший за комбата, был ранен в начале боя. Вертелся несколько суток как белка в колесе, но… Кроме него в боевых порядках батальона не осталось ни одного офицера. Ситуация!
Прежде уже приходилось рассказывать о том, как вели в бой батальоны начальники штабов, замполиты, то есть замы по РЛС, даже училищные преподаватели. Если несли они ту ношу достойно, то со временем их стали привычно называть комбатами, причем и подчиненные, и начальство. Были, хотя и реже, другие примеры, когда временщики не удостаивались столь высокого звания, именно звания — “комбат”. Высокое это звание…
3. Борода и Азиат
(Ножай-Юрт)
Несколько офицеров-”афганцев” в разное время и в разных районах Чечни настойчиво повторяли мне одно и то же — офицеры подразделений должны находиться на войне со своими солдатами от звонка до звонка. В Афгане два года с перерывом на очередной отпуск были нормой. В Чечне поначалу установили 45-суточный срок, вне зависимости от должностей и званий. Эти вредные издержки войны в собственной стране, где домашний очаг для многих совсем рядом и кавказский поход стал “спецкомандировкой”, не то чтоб расхолодили офицеров, но заставляли их считать дни до пересменки, раздирая сердце между семьей и подразделением. А у солдат-то замены не было! Из месяца в месяц в боевых порядках офицеров становилось все меньше и меньше: многие оставались на зимних квартирах после ранения, контузии, для реабилитации, по семейным обстоятельствам, написав рапорт о переводе в другое ведомство, об увольнении под разными предлогами и т. д. и т. п.
Вообще афганский опыт внедрялся в повседневную жизнь как бы неофициально, исподволь. Носителями его, бесценного, являются сегодня как раз комбаты, бывшие “за речкой” взводными и ротными (а кое-кто и там, и здесь батальонами командовал, не поднявшись в должности по причине перестроечных пертурбаций, сокращений, перевода из армейского или пограничного ведомств в наше или бегства из ближнего зарубежья).
