Наталья Иванова - Ностальящее. Собрание наблюдений
Практически все новомодные и пикейножилетные предложения по «русской идее» тоже были реанимационными, гляделись эдакой «белибердяевщиной», если вспомнить словцо Геннадия Сергеевича из «Предварительных итогов» Юрия Трифонова, кинутое пренебрежительно не в сторону Николая Бердяева, а в сторону его «продолжателей» и интерпретаторов.
«После Бердяева» страна прошла через не один исторический перелом, существенно скорректировавший разнообразные идеи русских философов — и Бердяева, и Федотова, и Ильина… А их упрощение все продолжалось.
Проект — слово звучало более технологично, чем идея. Идею предложить обществу невозможно, не получится, общество ее отторгнет, если оно не едино, и если само ее не предложит.
А проект — что ж, почему нет?
Но проекты разочаровали — непосредственной практикой своего воплощения.
На смену слову проект пришло слово стандарт. «Русский стандарт» — чем еще объединить и вдохновить Россию, если не общенациональным напитком?
Не лишенная остроумия мысль посетила Никиту Михалкова. «Русский стандарт» выступил спонсором его новой телепрограммы. Россия может обрести себя в «Русском стандарте», если «стандартом» посчитать — вместе с напитком, разумеется, — русскую культуру. В Российском фонде культуры, особняке XVIII века, Михалков собрал настоящих, высоких профессионалов искусства — артистов, музыкантов, режиссеров. Казачий хор, чтение басни Сергея Михалкова Геннадием Хазановым, балерина Ульяна Лопаткина, исполняющая романс Вертинского, Юрий Башмет и Алексей Петренко, Петр Тодоровский и Станислав Любшин, Михаил Пуговкин и Олег Янковский, Сергей Овчаров и Зураб Соткилава — таланты, таланты, истинные таланты. Русский талант — вне зависимости от этнического происхождения: потому что все они наследуют великой русской культуре, сокровищу, которое никакой кризис у нас отнять не может. В идеологии создателя «Русского стандарта» уникальность отдельного дарования умножает национальное достояние — в общем «доме» русской культуры, основой, фундаментом, которого является общая история. В программу — не без саморекламы — входят клипы из собственных фильмов, подкрепленные еще и историей семьи Михалковых: от прадедушки Сергея Владимировича до маленькой Саши. Жена, отец, дети, внуки, хозяин дома. Хозяин — барин: русский барин, принимающий гостей. И реплика у одного из гостей, а в юные годы — близкого приятеля, Евгения Стеблова, прозвучала: мол, тогда мы мечтали, воображая себя помещиками, у которых много крепостных… особенно девушек. Шутка шуткой, но сама идея «Русского стандарта» заключается и в том, что кто-то барин, кто- то гость, а кто-то… Не буду продолжать, лучше процитирую газетную заметку в подтверждение своих слов: «И цыгане поют. И Михалков выходит танцевать с ними. И сердца наполняются радостью. И певец из казачьего хора склоняется вдруг ко мне и доверительно говорит: «Чем не барин?»» («Дворянское гнездо». «Коммерсантъ», 1998, 29 декабря). Басня, которую с блеском исполнил Хазанов, между прочим, из времен «холодной войны» и «железного занавеса», но в общем веселье и это было смешно. Не смешно другое: идеология общей русской истории, в которой при поддержке «Русского стандарта» пьют водку за помин всех в гражданских войнах и революциях погибших, и «красных», и «белых», к финалу передачи аккумулировалась в нарезке документальных кадров — со Сталиным крупным планом.
Все пляшут и поют.
И немножко плачут. Никита Михалков под конец прослезился, то ли по-актерски, то ли всерьез.
Его дочь Анна задавала всем гостям один и тот же вопрос: что такое, по вашему мнению, русский стандарт?
Водочная марка.
Вот он, ответ на вызов истории.
Сериал по-русски
Модель жизни насаждается телевидением отнюдь не только через рекламу и заставки, но и через сериалы, подключающие зрителя к протяженному повествованию, как бы дублирующему или, лучше сказать, замещающему реальное существование.
Сериалы вошли практически в каждый дом во второй половине 80-х, и сейчас многие выстраивают свой день по расписанию — от одного сериала к другому. Или, вернее, сами сериалы выстраивают жизнь. По симпатиям зрителей сериалы латиноамериканские опережают американские, английские или австралийские — видимо, спуск России в страны третьего мира, стремительная латиноамериканизация страны в подсознании общества способствуют такому выбору. Американцы или англичане все-таки остаются не очень понятными, их цивилизационные привычки — слегка отталкивающими для нашего зрителя. Нельзя не учитывать и такую вещь, как повышенная эмоциональность, — она тоже роднит нас с персонажами какой-нибудь «Просто Марии». А еще — бедность, которая не порок; жертвенность, которая лучше, чем разумный эгоизм… Совпадений в поведенческих стереотипах довольно много, и объясняются они, увы, не только во многом сходными традиционными клише, сходством национальных кодов, но и сходством исторических судеб, отсталостью и той и другой стороны (и производящей, и потребляющей).
Но предмет нашего анализа — не демонстрации зарубежных сериалов, с персонажами которых наши сограждане себя отождествляют (например, дают их имена родившемуся и ни в чем не повинному ребенку), а сериалы отечественного производства. В них тоже, как и в рекламе, заложена модель, апеллирующая не только к сознанию, но и к подсознанию публики. А также в них закладывается — сознательно или подсознательно — модель (схема, сюжет, назовите как хотите), которую выбирают из множества возможных, предлагаемых реальностью, сами создатели сериала. Сериал — как массовая культура — провоцируется творческим импульсом масс, отвечает их жажде, их желаниям, удовлетворяет их потребности и в свою очередь моделирует это массовое сознание.
Сериал «Зал ожидания» интересен тем, что помещает традиционную для русской культуры модель в новорусский контекст. Здесь представлены два оппозиционных начала: статическое (провинциальный городок, затерявшийся в Центральной России) и динамическое (поезд с «новыми русскими», который должен промчаться сквозь него).
Городок старинный, может быть и постарше столицы, — заколдованный «кружок» на карте, символизирующий застывшее российское прошлое. Жизнь здесь никуда не движется, все идет по привычному кругу: дома- развалюхи, местный базарчик, попивающее население, милиция, магазин, железнодорожная станция. В центре городка — бывший монастырь, в котором располагается детский дом. Дети — единственная живая часть городка; у дома замечательный директор (Вячеслав Тихонов), который дружит с руководителем местной администрации (Михаил Ульянов), тоже хорошим человеком. Они вместе потихоньку выпивают, а мэр (в кепке, конечно) поет с сиротами в хоре. У городка нет никакой промышленности и никакой перспективы.
Мимо должен пронестись поезд, в одном из вагонов которого едет со съемок очередного фильма киногруппа вместе с богатым спонсором (крупная женщина, лучше сказать — баба, красивая традиционной зрелой русской красотой). Подросток из детского дома, влюбленный в девочку, мечтающую о кинокарьере, останавливает поезд — ложным сообщением, что на рельсах заложена мина: а вдруг девочку ждет судьба — вдруг ее заметят и возьмут в артистки?
Поезд — это новый мир, динамично врезающийся в мир старый.
Спонсора сопровождают два человека с семитской внешностью (вспомним: умный еврей при губернаторе), молодых, с компьютером, решающие срочную задачу: найти место для осуществления проекта, на который дает деньги крупный западный инвестор. Место должно быть а) экологически чистым, б) исторически привлекательным. Проект может быть претворен в жизнь, если население и администрация примут новую концепцию (и получат акции участия — нечто вроде ваучеров).
Интеллектуальные поиски молодых советников-аналитиков продолжаются, и вдруг их осеняет: а почему же не осуществить проект в городе Зареченске, где их и остановила судьба (т. е. мальчик-сирота)?
Не буду пересказывать сюжет дальше: скажу лишь, что население акции берет, а мальчик умирает (куда ж без слезинки ребенка). Необходимо только освободить бывший монастырь — для будущего туристического центра; приходится жертвовать сложившимся укладом сказочно хорошего детского дома и распределить детей по другим детским домам, разорвав их почти семейную связь (много слезинок).
И на это тоже, после всех переживаний, соглашаются. И директор, и дети (радостно поедающие спонсорские апельсины).
Но главным персонажем, душой и защитником детей, отказывающим кинозвезде в своей любви, является загадочный бомж (Робин Гуд, не меньше), красавец и интеллектуал.
Итог: новое рождение (возвращение) России пройдет через провинцию, лишенную промышленности. Россия ценна своей древней культурой (монастырь) и природой. Народонаселение (детей) можно куда-то разбросать, на месте России открыть Международный турцентр. А «новые русские» снимут про это новое кино.
