Журнал Современник - Журнал "Наш Современник" #3 (2006)
Шок же, всвою очередь, обезоруживает. Человек не знает, как реагировать, затормаживается,тупеет, а то и вовсе отключается. То есть делается более пригодным дляпоследующего давления на его психику. Именно поэтому в информационных войнахтак стремятся вызвать у противника шоковые реакции.
Еслисостояние шока длительное, то в эмоционально-волевой и интеллектуальной сферепроисходит серьезный, подчас непоправимый слом. Подобный эффект, кстати,наблюдался в концлагерях. Правда, там психическое насилие не сопровождалосьсмеховым компонентом.
Тут, междупрочим, тоже “все не так однозначно”. Можно, конечно, сказать, что смешноенесколько анестезирует психический удар. Но, с другой стороны, не ощущая силыудара, не видишь и необходимости защищаться. Все равно как обезболивающеесредство притупляет неприятные ощущения, и человек может не осознавать тяжестисвоей болезни и не будет лечиться.
Смех -вообще оружие очень коварное и (нечаянный парадокс!) серьезное. То, что смехзаразителен и порой даже вспыхивают своего рода “эпидемии смеха”,общеизвестно. Но есть и другой эффект. Как можно симулировать болезнь, такможно изобразить и зараженность смехом. В современном обществе считаетсянеприличным не понимать юмора, быть слишком серьезным, чуждым игривости. Еслине хочешь прослыть белой вороной, занудой, стать изгоем, ты обязан адекватнореагировать на “прикол”. То есть гоготать. И хотя в стебе, между нами говоря,ничего смешного нет (наоборот, от него часто бывает тошно), все равно надовыдавить из себя это подростковое “гы”. А выдавив “гы” или хотя бы улыбнувшись,ты практически неизбежно присоединяешься к “юмористам”, встаешь на их сторону.Такова уж человеческая природа.
Поэтому вважнейшей операции информационной войны, в захвате и присоединении аудитории,так часто используются смеховые приманки.
И еще однадогадка посетила нас во время написания этой статьи. Сколько бы мы нирассуждали про грубый стеб, все же пока трудно себе представить, что нынешняявласть потерпит матерные оскорбления в свой адрес на транспарантах в центреМосквы. Значит, ее — а заодно и всех нас! — нужно заранее к этому приучить.Чтобы никто не дергался и не рыпался. Так вот, наша догадка состоит вследующем: не для психологической ли подготовки публики режиссеры “оранжевых”революций предоставляют нецензурной лексике все более престижные площадки?Может, в этом и есть, как говорил Станиславский, сверхзадача постановки вБольшом театре оперы на либретто Сорокина? Намерение поставить эту оперувызвало редкий по своему единодушию протест. Все были против: богатые и бедные,консерваторы и либералы, молодые и старые. Взбунтовались даже артисты Большоготеатра (которые, казалось бы, за последние годы ко многому приучены и всеготовы были стерпеть: и уродование старых классических спектаклей, и свежиеновации типа “Палаты N 6”, где на сцене не по-балетному натуралистично изображалсяполовой акт, и много других современных веяний в искусстве). Однако Сорокинавсе равно поставили, и никакие рыночные соображения, на которые теперь таклюбят ссылаться, не остановили. Сборы нулевые, зал пустой, а все равно идет.
Ну,предположим, это еще можно было бы списать на чудачества руководителя Большоготеатра и на особое расположение к нему Швыдкого, выделившего деньги напостановку. Но когда узнаешь, что вскоре после этого и в Питере, причем негде-нибудь, а во дворах петербургской Капеллы, будет выступать скандальноизвестная группа “Ленинград”, в этом уже проглядывает некая закономерность.Группа собирается презентовать новый альбом с изысканно-эстетским названием“Помой ж…у”. Как заявил лидер группы Сергей Шнуров, “мы матом не ругаемся, мына нем поем”.
Кто-то,наверное, возразит, что мы делаем чересчур поспешные, далеко идущие выводы.Сейчас всяких безобразий полно, чего только не увидишь. При чем тут подготовкамассовых беспорядков? Но сцена Большого театра — это не любая сцена, а петербургскаяКапелла — не джазовая площадка и даже не Дворец культуры. Речь идет о двухэталонах высокого искусства. Причем искусства (во всяком случае, это касаетсяБольшого театра) весьма идеологичного. Из классики в Большом всегда шли толькошедевры. А те немногие современные произведения, которые там ставились, являлив оперной и балетной форме квинтэссенцию советской идеологии: прославлялигероев настоящего (Зоя Космодемьянская, Алексей Мересьев) и прошлого (Спартак),с которых народу предлагалось брать пример. Если в других театрах (конечно, вопределенных рамках) допускалось разномыслие, которое тогда называли“проблемностью”, то в Большом это было невозможно. Там в спектаклях насовременную тему торжествовал махровый соцреализм. И хотя советские временаминовали, массовое сознание, которое меняется достаточно медленно, сохранилопредставление о том, что новинка в репертуаре Большого театра выражаетустановочную официальную идеологию. Нам кажется, именно поэтому вспыхнул такойвсенародный протест и именно поэтому в преддверии “оранжевых” безобразий “ДетиРозенталя” отпраздновали в Большом свою премьеру.
Нет,конечно, наивно было бы рассчитывать, что, прозвучав со сцены Большого театра,матерные ругательства моментально станут новым языковым эталоном. (Хотя,конечно, это еще больше расшатало границы нормы, и без того порядкомрасшатанные беспрепятственным употреблением мата в общественных местах и впечатных изданиях.)
Но главнаяцель будет достигнута. Не посмеют люди восстать против матерных политическихлозунгов, если даже в Большом театре уже допущено ТАКОЕ. “Вы что, с Лунысвалились? — скажут им распорядители “оранжевого” шоу. — Живете, как в каменномвеке, а на дворе совсем другие времена. Сходите в Большой, приобщитесь ккультуре, а потом вякайте”.
И человексникнет, потому что, действительно, снявши голову, по волосам не плачут. И емузахочется только доползти до своей малогабаритной норки, забиться в угол иничего не видеть, не слышать, не знать. А еще лучше — не жить…
Так чтонеслучайно, наверное, и небезызвестный политтехнолог Марат Гельмандемонстративно переключился с политики на искусство. И устроил — опять-таки негде-нибудь, а в помещении новой Третьяковки, где висят шедевры отечественнойживописи, — глумливую богомерзкую выставку “Россия-2”. А в Музееизобразительных искусств, где собраны шедевры зарубежных мастеров,демонстрируют графические порнофантазии Феллини. Как-то уж очень все этонапоминает психическую атаку…
А теперьвернемся к моменту в статье К. Черемных, который мы не прокомментировали вовсене потому, что он не важен (тогда зачем бы мы его приводили?), а потому что онзаслуживает отдельного разговора. Диктатор выпускает полицию, а онаотказывается стрелять, так как впереди — дети. Что ж, пришло время поговорить одетях.
Осторожно: НЕ дети!
Начнем ссамого этого слова. Правильно выбранные слова играют, как вы понимаете,важнейшую роль в информационно-психологической войне. Когда мы слышим “дети”,то представляем себе маленьких, беспомощных и безвредных существ, которые нуждаютсяв защите взрослых. И, соответственно, не могут подвергаться тому, чтопротивоположно защите (то есть агрессии). Но в данном случае это типичнаяманипулятивная семантика, подмена смысла. Если в толпе дети, то у них еще носне дорос решать вопросы смены власти. В нашей стране человек получаетизбирательные права с 18 лет, но тогда он перестает считаться ребенком и несетвзрослую ответственность за свои поступки.
Кроме того,беспомощные и безвредные существа не бесчинствуют, не ругаются матом, не оскорбляютпрезидента, не громят, как в Киргизии, ларьки и магазины. А если они это иличто-то подобное вытворяют, даже находясь в детском (вернее, в подростковом)возрасте, то их называют малолетними хулиганами, малолетними правонарушителями,а то и несовершеннолетними преступниками. И опекают уже другим, особымобразом.
XX векпоказал, что именно дети, втянутые в недетские военно-революционные “игры”,проявляют жестокость, которая не снилась никаким взрослым. Для примеравспомним зверства юных полпотовцев в Кампучии. Их средний возраст составлял11-13 лет, а порой попадались и семилетние палачи, которые прекрасно освоилишироко применявшуюся красными кхмерами казнь: связанному человеку надевали наголову полиэтиленовый пакет, и он умирал от удушья. С одной стороны, этоэкономило пули, а с другой, не требовало большой физической силы и такимобразом позволяло эффективно использовать “детский труд”.
А вотнебольшой отрывок из статьи западной журналистки Кэролайн Мурхед: “Африкапревратилась для детей в школу войны. Уганда, Бурунди, Заир, Ангола, Мозамбик,Либерия и Судан прошли через горнило гражданских войн… Детей, дажесемилетних, вербуют, похищают, насильно заставляют служить в вооруженныхотрядах… По слухам, в Либерии треть солдат составляют дети… Послушные,запуганные, зависимые, они становятся превосходными убийцами… Подрастая, этидети с каждым днем становятся все сильней и безжалостней” (журнал “Индекс”,1998 г.)
