Глеб Павловский - Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля

От Кремля до Белого дома все согласны насчет пользы ухода государства с рынка. Путин время от времени говорит о том же. Но всякий раз, «подвигаясь», власть остается рядом. Тот факт, что наше государство — рыночный игрок, делает ее опасной в нерыночном смысле слова. Сталкиваясь с проблемой, государство не может понять, где оно в данный момент — на рынке или среди врагов? Должно ли оно как рыночный субъект минимизировать издержки, или в роли обороняющегося защищаться?

Власть дозировщика растет, пока он договаривается, как себя ограничить. Ограничения власти определяются властью. Власть сама решает, насколько уйдет с рынка. Такие решения — акт власти, и ее не становится меньше.

Реформы, предназначенные отделить государство от бизнеса и производства, производят лишь власть. Стихийный процесс не создаст рынок гарантий. Строительство институтов плодит суррогаты, обслуживающие интересы тех, кто черпает из него власть.

Что стало с патентованным институтом антимонопольного регулирования, о котором все 1990-е годы мечтал бизнес? Когда это ведомство наконец создали и главой его стал либерал Артемьев, явилась система, тут же накинувшаяся на бизнес: дав центральной власти новый рычаг давления, она взбодрила атмосферу монополизма.

Тандем и тут образцовый случай. Вот факт — у тандема нет политической программы. Он не выработал таковую за все три года, пока политики, казалось, работали в тесном союзе. Почему тандем не объявлял общую политическую программу союзников Путина и Медведева? Потому что он вам намекает: его политическая программа и не будет ясна. Будущий образ власти зависит от ее решения, а решение будет связано с нашим хорошим поведением. Но если поведение будет нехорошо, то и программа, боюсь, нам не понравится. Путин так и сказал задумчиво: «Поглядим, как это будет работать»©. А что — это? Медведевско-коноваловское облегчение жизни заключенным, весьма умеренное.

Это запугивание двуликостью сулит угрозу — стране намекают, что она не заслуживает определенности. Это нагнетание искусственной тревоги мы оплачиваем десятками миллиардов оттока капитала. Вот точная рыночная самооценка стратегии оборотня — во столько именно мы оцениваем свое умение внушать страх.

Вот история про ворюгу Евстратова в Росатоме, который долго курировал ядерную и радиационную безопасность России. В дни японской катастрофы, пока Сергей Кириенко объяснял Путину и стране, что Фукусима нам нипочем, куратор Евстратов воровал, за пять лет украв 110 миллионов. А по радиационной безопасности отчитывался копипейстом из Интернета.

Есть вариант покрупнее — с Банком Москвы, укравшим 15 миллиардов, которые повисли на ВТБ. А ВТБ — государственный институт развития. Объясняя, как такое случилось, заместитель руководителя Банка России Улюкаев, сказал, что банк был матрешкой. Внешне все в порядке, а внутри сидело нечто прожорливое, сожравшее 15 миллиардов долларов. Сколько еще во власти таких хищных матрешек? Участниками любого общественного договора в России окажутся те же субъекты-матрешки. Что они прячут? Они прячут самих себя — устроенных совершенно иначе, чем возможно с точки зрения права и нормы. Отсюда уклончивость нашей системы. Откупаясь от требований раскрыться, она идет ради этого на многомиллиардные потери.

Власть не отдает места арбитра между бюджетозависимыми социальными группами («путинским большинством») и людьми, производящими добавленную стоимость (бизнес, рабочие, инженеры). Она сохранит центральное положение и останется «круглым столом» всякого внутреннего договора. Идеология власти: без нас вы не договоритесь! Проверить это нельзя, так как мы всегда тут как тут. И никому еще не удавалось рассортировать реальность угроз, от которых защищает гениальная власть. Иные угрозы производны от нее же самой.

Пока власть балансирует между полюсами сегрегированной страны, невозможен никакой договор; ведь балансировать можно лишь до тех пор, пока договора нет.

Все, что еще работает у нас, в экономике и в политике, несет обременения. Остатки советской инфраструктуры обременены расходами по ремонту, которые не производят. Ужасный пример — история с затонувшей «Булгарией». То же самое — с энергетической инфраструктурой и со всем остальным. Не производятся необходимые траты. Если траты не произведены, они переложены на кого-то в виде его скрытых рисков. В конечном счете издержки несут граждане в виде техногенных катастроф и опасностей для жизни, здоровья. А власть из этих катастроф черпает доказательства и, выступая Спасателем, освежает свою легитимность.

Черная метафора американского краха с дешевым кредитом — затонувшая «Булгария». Ведь такие радости для народа, от паленой водки до смертоубийственных туров — приветствуются, они дешевы и позитивны. Партия «Единая Россия» ими отчитывается — глядите, не все у нас для буржуев, есть и для народа.

Антонов вышел с «Булгарией» на рынок дешевых бюджетных круизов. Это небольшой рынок, и он оказался монополистом. То, что пожарный и техинспекция не придут к нему, связано с позицией местной власти, а не с частной коррупцией. К другому могут прийти, а к нему — нет, ведь Антонов выступает «государственно». Но кем и в роли кого? Тонкий вопрос: в качестве одного из кредиторов всенародной страховки и развития человеческого капитала! Приедет Путин, спросит губернатора — что у тебя сделано для народа? А ему скажут: вот у нас для народа дешевые круизы, а вот — их хозяин, уважаемый член партии.

В результате — немыслимые вещи, теплоход тонет в реке с океанским количеством жертв! Но риски накапливаются и поглубже, их прячут, а они растут. Эта система не продаст себя, пока не спрячет риски в позитивный формат. Почему? Потому что иначе ее начнет рвать гарантиями — их больше не купят.

В чреве матрешки «стабильности» — мир нелокальных рисков. Нельзя сказать, что их не видят — всякий хочет от них защититься. Тандем стал проблемой, когда перестал защищать от рисков и отвечать по своим обязательствам. Это непрозрачный пакет ценных бумаг разной надежности. Внутри пакета, между прочим, и кавказский бюджет России. Деньги, ушедшие в Чеченскую Республику, не произвольные траты — траты необходимые. Но — необходимые в рамках системы, не смеющей допустить публичного спора о Кавказе, пока не нашла решения. Бюджет Кавказа это бюджет отсрочки; заглушка на месте договоренности.

Нам важен (повсюду, не только на Кавказе) местный субподрядчик для показа того, что «проблема решается». Да, это страшно дорогая заглушка. Но субподрядчик знает свое дело — Грозный с самолета это почти Кувейт. Увы, «Кувейт с самолета» вынужден экспортировать своих лихих ребят с оружием и деньгами. Взгляд на Кавказ с самолета — производимый нами вид безопасности, красив, как бланк дорогой страховки. А в поле риска — вся остальная страна. То есть риск не удалось спрятать достаточно глубоко, и он к нам вернулся.

Отсрочка

Мерой стабильности еще недавно была свобода власти создавать события, выбирая для этого время. Привычка к власти над временем перешла в тайну тандема, ведь есть он, тандем, или нет — вопрос веры в руководство.

Наша политическая система конституционна, но полностью управляется из тандема — неформальной группы, лишенной регламента и плана действий.

Турбулентность вскипала вокруг неизвестности дня, когда тайным образом (и по неясным для самих же мотивам) президент и премьер примут решение о власти.

Тандем вынудил всех жить в зоне Отсрочки. Здесь не принимали решений — их откладывали на завтра. До этого попытки обсуждать варианты пресекались. Люди, чьи решения влияют на все процессы в стране, заранее объявили день, место и основание важнейшего выбора тайной. Все графики сломаны. В ранее запущенных действиях закладывалась возможность резкого разворота вспять. Решение, которое нельзя не принять, принимали таким, чтобы оно ни к чему не обязывало.

Паралич обоих незаменимых людей России — яркий штрих к портрету гениальной власти. Безальтернативность, заложенная в идею тандема власти, повела обоих к стратегическому запаздыванию.

Возникла футурология низкой лояльности «кого ни назовут» — по отношению к любому решению о кандидате. Отсрочка стала наркотиком для тандема, а ломку оставили для остальных. Рабы отсрочки и дуумвиры. Ни один не смел упразднить тандем, вслух сказав правду: «Я желаю быть кандидатом!» Ведь это объявление войны, чуть ли не coupd’etat! Физиологичная грязь положения с мечтами о дне, когда «все закончится», у Путина вырвалась памятным: «Пойду умываться!»