Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2001)
Как искренна и горяча была его речь на отчетном собрании Вологодской писательской организации в 1984 году! Он критиковал писателей-вологжан за то, что снизили требовательность к художественному уровню своих произведений:
— Учтите: нам нужен уровень не вологодский, а общесоюзный. И за счет притока новых сил, и за счет повышения требовательности к себе.
Чем старше становился В. И. Белов, тем большее место в его жизни занимала общественная деятельность. В июле 1987 года я пришел в писательскую организацию, где сидели В. Шириков, В. Оботуров, А. Петухов и В. Белов. Не помню детально, с чего начался разговор, вызвавший у Василия Ивановича прямо-таки вспышку гнева и возмущения:
— Не хочу я больше ничего писать! Не хочу и не буду! Зачем мне быть писателем? Я лучше плотником пойду работать! Еще хоть бы писать то, что хочется, а я вместо литературы двадцать лет занимаюсь голой политикой! Кому это нужно? Теперь вон все о демократии говорят, о свободе слова. А публиковать по-прежнему ничего нельзя. Дописал я ко второй части “Канунов” восемь глав, отправил в “Новый мир”. Четыре раза уже звонили — то убери, это исправь. Самовольно убрали абзацы об О. Ю. Шмидте. Ведь прежде чем стать полярником, он аграрными делами занимался, громил крестьянские кооперативы, созданные еще до революции...
— Какие кооперативы? — спросил Петухов.
— Те самые, что на паях объединялись земельным банком. Шмидт, возглавляя комиссию, отнял у банка и у крестьян их паевые деньги. Мне говорят: там, где дело касается исторических личностей, мы обязаны консультироваться в Институте марксизма-ленинизма. И послали главы на рецензию к Данилову, — я его знаю — старый и очень умный еврей. Тот дал заключение, что Шмидт крестьянскими делами не занимался. Я потребовал личной встречи, ведь у меня неопровержимые документы есть.
И кроме... Требуют убрать сцену, где крестьяне читают Библию и сравнивают апостолов с Лениным, Сталиным. Вот тебе и свобода слова. Свобода есть для таких, как Вознесенский, Евтушенко и прочие, а к нам придираются по-прежнему...
В годы изломов и перестроек, в годы ельцинской “капиталистической революции” Белов занимался общественной деятельностью с еще большей интенсивностью: часто выступал перед публикой, в том числе и в Верховном Совете, написал множество публицистических статей, публиковавшихся в периодической печати.
Приближалось время его 60-летия — октябрь 1992 года. Мы в “Красном Севере” тоже готовились к этому юбилею. Я заказал большую статью о Белове поэту Александру Романову, разыскал около десятка фотографий, в том числе снимки Белова с Гагариным и Шолоховым. Подготовил выдержки из выступлений и статей Ю. Селезнева, С. Залыгина, В. Кожинова, В. Распутина. Из вологжан, кроме Романова, написал статью прозаик В. Шириков. В номер не хватало “малости” — публицистической статьи самого юбиляра. Правда, Василий Иванович сказал мне, что оставил статью для “Красного Севера” в редакции Харовской райгазеты по пути в Тимониху, с просьбой переслать ее нам. Каково же было мое разочарование, когда за несколько дней до юбилея я увидел эту статью в конкурирующей с нами газете “Русский Север”! Снова позвонил Белову. Он тоже был озадачен:
— Да не хотел я печататься в “Русском Севере”! Это, наверное, редактор харовский перепутал, не в ту газету послал. Ладно, у меня тут есть стихи разных лет. Напишу вводку и сегодня же занесу тебе. Устроит?
Поразмыслив, я остался даже доволен — стихами Белова не могло похвалиться в ту пору ни одно издание. Так и появилась в “Красном Севере” за 23 октября 1992 года большая подборка его стихотворений. Из рукописи, которую принес Белов, не вошло в подборку лишь одно маленькое стихотворение. Вот оно:
Ходил бы я на врага
И были бы мы с ним квиты —
В песчаные берега
Мои друзья зарыты...
И стало мне тяжко вдруг.
Оружием враг бряцает,
Хотя стремится Юг
И Пинега мерцает.
1985 г.
Суть стихов понятна — горечь об ушедших друзьях — Яшине и Абрамове — и острое чувство одиночества на пронизывающем ветру истории...
Кстати сказать, названием этого очерка послужила строка из стихотворения В. И. Белова, вошедшего в ту газетную подборку. Стихотворение называется “Надпись на книге для Станислава Куняева”:
О Родине душа моя болит.
Она скорбит по вырубленным сечам,
По выкачанным недрам и названьям
Засохших рек и выморочных сел.
Болит душа...
И странен отголосок
Душевной боли — мой веселый смех
Среди друзей, среди живых и павших,
Сплоченных снова вражеским кольцом.
1982 г.
Во второй половине девяностых годов я редко встречался с Беловым. Он почти не появлялся на писательских собраниях, а я в середине 1996 года ушел на пенсию, так что в редакции газеты столкнуться мы уже не могли. Но остались у меня многочисленные блокноты из командировок, поездок, записи встреч. Я не стенографирую, но пытался по мере сил подробно записывать выступления Белова, которые удавалось услышать. Конечно, там не дословно все, что говорил Василий Иванович, но могу поручиться, что ход мыслей его уловлен довольно точно. Выступления его были чаще всего экспромтами и, по-видимому, нигде не публиковались. Так что мои записи, надеюсь, кое-что добавят к творческому наследию писателя.
Жизнь подарила мне многолетнее знакомство с одним из интереснейших и талантливейших людей двадцатого столетия, и за этот подарок я бесконечно благодарен судьбе.
Сибиряк
(Виктор Астафьев в Вологде)
В 60-е годы я представлял себе Астафьева молодым. Оттого, наверное, что он только-только появился на литературном небосклоне, но появился не как-нибудь, а сразу в “Новом мире” у Твардовского. Рассказы его, социально острые, колющие в самую душу, и угнетали, и радовали: появился новый большой талант! Многие из авторов: Шукшин, Белов, Рубцов, Лихоносов, Селезнев были тогда молодыми, с ними, видимо, ассоциировался для меня и Виктор Астафьев. А первая встреча с ним состоялась случайно, летом 1968 года, когда я уезжал в Москву. Вечером, на посадке у своего вагона я попал в густую писательскую толпу: много было “своих”, вологодских писателей, много и незнакомых.
В сутолоке, неразберихе я тоже с кем-то прощался, обнимался, в том числе и с Виктором Астафьевым, с которым десять минут спустя мы оказались в одном купе. Он вместе с женой Марией Семеновной тоже ехал в Москву улаживать какие-то свои дела. Виктор Петрович представился, и я с удивлением убедился, что это уже сравнительно пожилой, порядком измученный человек с неподвижным, искусственным левым глазом. Лицо его показалось мне добрым, сам он был настроен мягко, слегка возбужден проводами, и мы разговорились. Вопросов к Астафьеву, разумеется, была уйма, жаль, что многое из того длинного ночного разговора забылось. Помню только, как он, одного за другим, развенчивал тогдашних литературных знаменитостей, и я, пораженный, спросил:
— Выходит, у нас вообще нет литературы?
— А разве есть? — вопросом на вопрос ответил он.
Утром мы распрощались. Несколько лет спустя, когда Виктор Петрович перебрался на жительство в Вологду, я рассказал ему о нашей первой встрече, но он не мог вспомнить этой поездки, да и удивительно ли при его-то бесконечных скитаниях, бесчисленных дорожных ночах!
На постоянное жительство в Вологду Астафьев переехал в конце 1970 года. Я тогда работал редактором “Последних известий” на областном радио и обратился к нему с просьбой дать интервью. Он, хотя и не очень охотно, согласился. Так я и оказался у него в квартире в блочной пятиэтажке на улице Урицкого. Вернувшись в радиокомитет, “снял” запись с пленки на бумагу. Это непременный процесс при подготовке радиопередачи, причем текст переписывается дословно, со всеми стилистическими огрехами и оговорками. Сохранившиеся в моем архиве листки интервью именно тем и ценны, что позволяют почти фотографически воспроизвести речь Астафьева того времени, когда еще не было ни “Царь-рыбы”, ни “Пастуха и пастушки”, ни “Печального детектива”. Привожу отрывки из этого интервью, не искажая ни одного слова, надеюсь, что оно позволит ощутить интонационные особенности астафьевской речи.
“...Очень богатую поездку я совершил по нижней Оби, от Салехарда вверх по Оби по Малой и затем вниз по Большой Оби. 800 километров на рыбнадзоровском катере, вот... Катер был в нашем распоряжении. Видели очень много, порадовались просторам северным, первозданной природе. Бывали у хантов в гостях. В общем, архибогатая поездка, потому что была как раз золотая осень, и вся тундра была облита как будто огненной лавой. Карликовая березка была в желтом листе. А обратно уже ехали, — эта же тундра была как вспаханная пашня, черной. В общем, чрезвычайно богатая, эмоциональная поездка, я сразу после нее как-то жадно начал работать, хотелось работать, отдохнул очень хорошо...
