Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты

Еще одна интересная особенность в рукописи. Выбегалло говорит не об идеальном человеке, а о человеке будущего, имея в виду, конечно, третье условие построения коммунизма: воспитание нового человека. Будущее и новый человек, Человек Будущего, как он называет в своих речах третью модель, постоянно присутствуют в высказываниях Выбегаллы. Не Идеальный Человек, а Человек Будущего, не «наш идеал», а «наше будущее». Из отповеди Выбегаллы: «Вот я, Роман Петрович, давно на вас смотрю и не могу понять, как вы, член партии, можете употреблять такие выражения к человеку будущего. Человек будущего ему, видите ли, опасен!» И далее — уже на полигоне: «Мы будем иметь здесь наш образец, наш символ, нашу крылатую мечту! И мы, товарищи, должны встретить этого гиганта потребностей и способностей соответствующим образом, без дискуссий, мелких дрязг и других выпадов. Чтобы наш дорогой гигант увидел нас, какие мы есть на самом деле в едином строю и сплоченными рядами. Спрячем же, товарищи, наши родимые пятна, у кого они еще пока есть, и протянем руку своей мечте!»

Восклицание Выбегаллы в первоначальном варианте было не «Мои труды читать надо!», а «Классиков читать надо!». Из речи Выбегаллы: «Главное, чтобы человек был счастлив! К этому мы все стремимся, за это мы все, значить, сражаемся. <…> счастливыми не рождаются, а счастливыми, эта, становятся. Благодаря заботам и правильному к тебе отношению. <…> Не будем отвлекаться от главного — от практики. Оставим теорию лицам, в ней недостаточно подкованным. <…> Вы что же хотите сказать, товарищ Ойра-Ойра? Что в светлом будущем, к которому мы все идем, может наступить момент, кризис, регресс, когда нашим потребителям станет не хватать продуктов потребления?» И далее, во время совещания у директора, Выбегалло дает отповедь Киврину: «Хотите отгородить нашу науку от народа. Тогда уж, может быть, не на десять километров, а прямо на десять тысяч километров, по ту сторону Ледовитого океана, Федор Симеонович? Где-нибудь на Аляске, Кристобаль Хозевич, а мы запишем!», а затем и Хунте: «Это вам не Эскуриал. Критики не любите. Лет двадцать назад я бы с вами тоже не особенно церемонился».

Знаменитая фраза Киврина после завершения эксперимента с моделью была немного другой: «Вы, м-милейший, использовали с-свой талант не по назначению. В-вам бы надо было ус-си-лить отдел Об-боронной М-магии. У вас и х-характер соответствующий, з-знаете ли… В-ваших л-людей будущего н-на неприятельские б-базы сбрасывать только…»

Из рассказа человека за Железной Стеной: «Есть еще области, порабощенные разумными паразитами, разумными растениями и разумными минералами, а также коммунистами». Естественно, окончание фразы было исключено из изданий и восстановлено только в 1992 году («Terra Fantastica»).

Известное стихотворение «Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим…» Об этом БНС в «Комментариях» пишет: «Так, цензор категорически потребовал выбросить из текста какое-либо упоминание о ЗИМе. Дело в том, что в те времена Молотов был заклеймен, осужден, исключен из партии, и автомобильный завод его имени был срочно переименован в ГАЗ (Горьковский автомобильный завод), точно так же как ЗИС (завод имени Сталина) назывался к тому времени уже ЗИЛ (завод имени Лихачева). Горько усмехаясь, авторы ядовито предложили, чтобы стишок звучал так: „Вот по дороге едет ЗИЛ, и им я буду задавим“. И что же? К их огромному изумлению Главлит охотно на этот собачий бред согласился. И в таком вот малопристойном виде этот стишок издавался и переиздавался неоднократно».

Привалов о Хунте: «Глядя мне в ноги, голосом сухим и неприятным он осведомился, с каких это пор я перестал разбирать его почерк. Это чрезвычайно напоминает ему саботаж, сообщил он, в Мадриде в 1936 году за такие действия он приказывал ставить к стенке». Когда они начали разбирать новую задачу, Хунта в рукописи «сказал, что в бытность свою великим инквизитором он по первому же удобному доносу без всякой жалости сжег начальника своей канцелярии, который взял писцом одного юнца, как две капли воды похожего на меня».

В середине восьмидесятых из характеристики Романа исчезло определение «горбоносый» на первой странице повести («Тот, что поднимал руку, просунул в машину смуглое горбоносое лицо и просил, улыбаясь…»). Так как имя этого персонажа узнается только десять с лишним страниц спустя, а упоминается Роман на первых страницах постоянно, то появление в машине какого-то «горбоносого» становится странным.

С 79-го года по 91-й просуществовала опечатка во фразе: «Мы шли в мир разума и братства, он же с каждым днем уходил навстречу Николаю Кровавому, крепостному праву, расстрелу на Сенатской площади…» Вместо СЕНАТСКОЙ площади долго упоминалась СЕННАЯ.

В издании «Интероко» (1993) ночное беззвездное небо было исправлено на «звездное» (хотя ясно указано, что «наступила белая ночь» — ибо север и лето).

В «Фантастике-64» зеркало говорило: «Сие есть „Дух или Нравственныя Мысли Славнаго Юнга, извлеченныя из нощных его размышлений“. Продается в Санкт-Петербурге и в Риме в книжных лавках Свешникова по два рубля в папке», хотя должно было быть не РИМЕ, а РИГЕ.

Фраза из «Упанишад» («Все — единое Я, это Я — мировое Я. Единение с неведением, происходящее от затмения света Я, исчезает с развитием духовности»), вероятно, была столь сложна для понимания, что запятую после последнего «Я» в ней все время норовили перенести перед «Я», хотя тогда понять эту фразу было вообще невозможно. Разберемся. Если (по значению первой фразы) заменить во второй «Я» на «Всемирное Знание», а «единение с неведением» — на «незнание», то получается очень просто: незнание, происходящее от затмения света Всемирного знания, исчезает с развитием духовности; то есть, говоря еще проще, развивайте в себе духовность (то бишь овладевайте знанием) и все будете понимать…

Долгие арифметические действия и доказательства «люденов» позволили привести подсчеты Привалова к правильному результату. Во всех изданиях до 92 года Привалов говорит о списке сотрудников, допущенных к работе в ночное время: «Вот тут наличествуют товарищи в количестве… м-м-м… двадцати одного экземпляра, лично мне неизвестные». Камноедов поясняет: «Лица, поименованные с номера четвертого по номер двадцать пятый и последний включительно, занесены в списки лиц, допущенных к ночным работам посмертно». Простой подсчет (с 4-го по 25-й — это не 21, а 22) — и далее публиковалось верно («двадцати двух экземпляров»). Интересно, что в рукописи первоначально было напечатано «двадцати двух экземпляров», а затем перечеркнуто и поверху написано «двадцати одного экземпляра».[11]

Привалов возмущался, что авторы не знают астрономии («Сатурн в описываемый момент никак не мог находиться в созвездии Весов»), а вот как они разбирались в астрологии (вообще в то время запрещенной), если в черновике год был не «на переломе», а «Овцы и Тигра»?[12]

С издания 1989 года (двухтомник) в переизданиях появился забавный пропуск. В отделе Оборонной Магии Привалов оглядывает «пустую захламленную комнату с обломками ДИКОВИННЫХ МОДЕЛЕЙ И ОБРЫВКАМИ БЕЗГРАМОТНЫХ чертежей». Выделенные слова в издании исчезли и появились странные «обломки чертежей».

Кстати, об опечатках и просто грамматической правке. Здесь тоже надо придерживаться каких-то границ и не заходить слишком далеко в стремлении «всё делать строго по правилам». К примеру, фамилия «Выбегалло» в норме склоняться не должна, но Авторы ее склоняют. В тексте повести есть лишь одно место с «правильной» формой:

В «Родильном Доме» мы протолкались через толпу любознательных и увидели за лабораторным столом совершенно голого профессора Выбегалло.

В курсовой работе А. Ю. Рыбаковой «Система именований героев повести А. и Б. Стругацких „Понедельник начинается в субботу“» (Самарский государственный университет) сделан по тому поводу следующий вывод:

Как известно по признаку неодушевленности Им. п. = Вин. п. И как видно из примера, в ряде случаев (хотя и не всегда) он склоняется как предмет неодушевленный. Да и вообще склонение несклоняемой фамилии наводит на мысль о несерьезном отношении к ее носителю.[13] Что касается имени, то чисто с фонетической точки зрения оно очень трудно произносимое, более того, крайне неблагозвучное и уже этим может вызвать у читателя неприятные эмоции.

С последним вряд ли можно согласиться: имя Выбегаллы (Амвросий Амбруазович) скорее вычурное, чем неблагозвучное. Конъюнктурщики, пришедшие при Сталине в науку по трупам настоящих ученых, очень любили пышные имена-отчества. Часто они и впрямь носили такие имена (как нарек священник по святцам), а в прочих случаях применяли разные диковинные формы, например, «Дионисий» вместо «Денис». Так что даже в имени содержится намек Авторов на место Выбегаллы в науке.