Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 15
М-р Плипп был известен как один из искуснейших крикетных стратегов, но то, что он велел Эдварду Тьюлеру взять на себя подачу, едва не поколебало доверие его поклонников. Он вполголоса тщательно проинструктировал своего ученика:
— У этого длинного парня сильный удар; он привык к обыкновенной хорошей подаче. А ты пошли ему понизу, чтоб захватить его врасплох, как ты умеешь. Понял? Чуть поддай, если хочешь. Не беда, если он разок-другой выбьет тебя за черту. Я знаю, что делаю.
И, еще раз вдумчиво поглядев на мяч, он передал его Эдварду-Альберту.
— Подавай в сторону стойки, — прибавил м-р Плипп. — И меняй темп. Пусть он отбивает.
Гордость и страх мешались в душе Эдварда-Альберта, когда он получил в руки мяч. Полоски мяча на ощупь производили какое-то странное, непривычное впечатление. Он какой-то стертый, подумал Эдвард-Альберт… Но надо боулировать. Если дать примерно на ярд правей, можно попасть в ворота. Так часто бывает. Так он и сделает. Сначала даст короткий и низкий удар. Мяч быстро коснулся земли и, медленно покатился к воротам. Великан, теперь казавшийся чуть ли не десяти футов ростом и необыкновенно широким в плечах, ждал его приближения в какой-то нерешительности. Мяч был не из тех, с какими он привык иметь дело. Он не ожидал такого слабого удара. И попросту преградил ему путь.
— Славно боулировал, Тьюлер! — насмешливо крикнул ему Нэтс.
Смеется? Ладно. Зато в следующий раз…
Наш герой решил варьировать способ атаки. Он сделает несколько обыкновенных низких ударов в ноги великану. Один быстрый, а потом один медленный, срезанный. Вон туда. Может быть, не достанет. Сперва быстрый. Эдвард-Альберт вложил всю силу в удар. Увы! Мяч пошел вверх — настоящая свеча. Он запустил его прямо в небо. Но великан, ожидавший опять короткого броска, выступил вперед, чтобы срезать его сильным ударом. Этот странный мяч, летящий высоко в воздухе, сбил его с толку. Он заколебался и упустил момент. Сообразил, что надо делать, на какие-нибудь полсекунды поздней. Вышел за черту ворот и ударил наотмашь. Что-то свистнуло, щелкнуло. С ворот упала перекладина. Хлоп! — и мяч в перчатках м-ра Майэма. К удивлению Голиафа, к удивлению Эдварда-Альберта, к удивлению всех присутствующих, мяч попал в стойку.
— Как, судья? — послышался удивленный голос м-ра Майэма, схватившего мяч.
— Выбит! — донесся приговор.
— Чер-р-т дер-р-р-р-ри! — заорал Нэтс, и никто не остановил его.
Размазня начисто выбил Голиафа. Выбил начисто, да-с!
Остальные подачи ничем не были замечательны. Двое из команды колледжа сделали две перебежки, был промах, и, как ни странно, Эдварду-Альберту больше не предлагали боулировать. Задняя линия защиты была прорвана. М-р Плипп возобновил свои знаменитые «гугли», м-р Майэм пробил три раза, и последний игрок сошел с поля.
Колледж вышел со счетом двадцать четыре, из них восемнадцать фактических перебежек, один промах, три игры в одиночку против двух и два низких мяча — вследствие того, что м-р Майэм пересек черту. Перед черно-белыми открылась наконец возможность победы. Теперь она была действительно близка. М-р Плипп обнаружил необычную для него склонность к резким ударам, забил шестнадцать и в конце концов был выбит Голиафом. М-р Майэм осторожно набрал пятерку и был чисто выбит тощим и длинным «старичком», который тоже сделал четыре одиночных игры во время своей подачи. Эдвард-Альберт, правда, не получил перебежки, но остался на поле до конца подачи и унес свою биту победоносно, «не выбитый из игры». Оставалось только кричать ура. Школа выиграла с превышением в шесть голов, и Эдвард-Альберт стал героем дня.
— Славный матч! — заметил директор колледжа, пожимая м-ру Майэму руку.
— Берт хотел покидаться кое с кем из ребят, но оказалось, что м-р Плипп спрятал мяч в карман.
— Нет, нет, они увидят, как ты мажешь, — заявил он Берту с неожиданным раздражением.
Команда колледжа удалилась в полном порядке, обсуждая острые моменты игры, а победители построились в колонну, воодушевленные перспективой традиционного парадного чая (булочки с коринкой и варенье и приходящие ученики в качестве гостей).
У выхода из парка к м-ру Майэму подбежал запыхавшийся юноша во фланелевом костюме.
— Простите, — сказал он. — Вы, кажется, почти все время играли не тем мячом.
С этими словами он вынул хорошенький новый красный мяч и протянул его директору школы.
— Хм, — важно произнес м-р Майэм, — этот мяч действительно похож на наш, но…
Он оглянулся на удаляющихся студентов колледжа. Они были уже далеко и не могли слышать. Он обратил многозначительный смущенный взгляд на м-ра Плиппа:
— Странно!
М-р Плипп взял мяч, сейчас же спрятал его в карман и с величайшей поспешностью вынул оттуда другой.
— Вот ваш, — сказал он.
— Да, это наш, — подтвердил юноша. — Наш — Лиллиуайт. А ваш — Дьюк. Надеюсь, что это не отразится на ваших результатах. Мы сразу не заметили.
— Я два раза пробил за черту, — заявил м-р Плипп. — Может быть, тут и произошел обмен. В самом конце игры.
— Мне кажется, это случилось гораздо раньше, — возразил юноша. — Я, правда, не знаю, каковы на этот счет правила игры Мэрилебонского клуба.
— Я тоже, — ответил м-р Плипп.
М-р Майэм соображал. Несколько мгновений длилось молчание. Потом он кашлянул, и украшенное обильной растительностью лицо его приняло строгое выражение.
— Допустим, — заявил он, — что во время данной игры в какой-то момент имела место временная благоприятная замена одного мяча другим. В таком случае возникает вопрос, была ли эта замена намеренной и злостной или же она явилась результатом какого-нибудь совершенно невинного недоразумения, в первом случае мы не имели бы права на звание победителей. Да, сэр. Никакого права. Мы должны были бы объявить данное состязание недействительным, как… — он поискал подходящее выражение, — как non sequitur… Но поскольку, напротив, произведенная игроком замена не имела мотивов злонамеренных и бесчестных — а я знаю юношу Тьюлера как одного из самых серьезных, христиански настроенных своих воспитанников, настоящее дитя господне, не говоря уже о том, что он в тот момент испытывал довольно сильную боль от удара мячом, — я без малейших колебаний заявляю, что не только мы вправе считать свою победу действительной, но что так было суждено и предназначено свыше. Созвездия — если позволительно говорить об этом со всем смирением и страхом божиим — в течении своем соревновали нашему успеху, и было бы чистейшей неблагодарностью — неблагодарностью, говорю я, — проявлять суемудрие по поводу этой победы.
Юноша глядел на м-ра Майэма с почтительным восхищением.
— К этому нечего прибавить, сэр, решительно нечего, — промолвил он, подбросив свой мяч и снова поймав его.
— Я безусловно согласен, — заявил м-р Плипп.
М-р Майэм и м-р Плипп торопливо продолжали свой путь, чтобы догнать сдвоенную цепочку ликующих победителей. Оба шагали в глубокомысленном молчании. У них не было никаких оснований воздерживаться от беседы, но, как ни странно, ни тот, ни другой не мог придумать подходящей темы. Наконец у самого дома Плипп произнес одно только слово:
— Тьюлер…
— Об этом не может быть и речи, — оборвал м-р Майэм, прекращая разговор.
Мальчики, никогда прежде не находившие приветливого слова для Эдварда-Альберта Тьюлера, теперь, толпясь в темном коридоре и классной комнате, восхваляли его достижения, подробно их разбирали и заискивали перед ним!..
Вот каким образом он сделался энтузиастом крикета, стал следить за результатами состязаний, собирать снимки выдающихся игроков и наблюдать игру всюду, где только к этому представлялась возможность. Теперь он мог наблюдать игру любого класса, сопровождая ее поощрительными замечаниями: «Хорошая перебежка, сэр!», «Выбивайте их, сэр!»
Сам он играл не особенно много: необходима осторожность, чтобы не испортить своего стиля игрой с более слабыми противниками. Но в мечтах, посвистывая на своя манер, он не раз отращивал огромную бороду или надевал фальшивую и превращал У.Дж. Прейса в простого предвестника его собственной, более эффективной и победоносной подачи. Или он возвращался в павильон сверх-Споффортом своего времени, а в аплодирующей толпе находились Берт и Нэтс, с изумлением убеждавшиеся, что этот дьявольский мастер биты — не что иное, как одно из бесчисленных обличий их закадычного и все же таинственного друга, молчаливого Тедди Тьюлера.
На этом основании слова «игра в крикет» стали у него тем употребительным выражением, которое до сих пор полно значения для каждого англичанина, хотя ни один англичанин не может объяснить, что именно оно значит.
В его манерах появилась какая-то особенная самоуверенность. До сих пор первенствующая роль принадлежала Берту, но теперь положение изменилось. А в один прекрасный день Хорри Бэдд, шутя боднув по привычке нашего героя в спину, нарвался на нечто совершенно неожиданное. Раньше Эдвард-Альберт не был склонен протестовать против этих маленьких знаков дружеской приязни. Но тут вдруг повернулся к нему и зарычал:
