Мэлор Стуруа - Будущее без будущего
Разумеется, то была дань юридической букве, хотя, кто знает, быть может, автор воспользовался ею как дополнительным публицистическим штрихом, штрихом явно сатирическим, ибо на фоне насилия, захлестнувшего Соединенные Штаты, оговорка, сделанная в титрах, звучала явно издевательски. Недаром гигантский рекламный щит над входом в кинотеатр, где давали премьеру, гласил: «Мишень — это люди… И каждый из вас может стать ею».
Так вот в беседе со мной Питер Богданович развивал следующую идею:
— Люди считают, — говорил он, — что кино рождает насилие. В действительности все происходит наоборот — насилие рождает кино. Это искусство имитирует жизнь, а не жизнь — искусство. Я не выдумывал истории о снайпере. А у другого снайпера-убийцы, который промышлял в Центральном парке Нью-Йорка, в доме висели фотографии Гитлера и Геббельса, а не кинозвезд.
На первый взгляд доводы Богдановича звучали логично, убедительно. Да и история, рассказанная им в «Мишенях», была основана на реальном событии, которое произошло 1 августа 1966 года: молодой парень, некто Чарльз Уитмен, в припадке сумасшествия застрелил из винтовки с оптическим прицелом шестнадцать человек! Формально прав был Богданович и насчет снайпера-маньяка из Центрального парка, наводившего ужас на нью-йоркцев осенью 1968 года. Во время обыска в его доме полиция обнаружила над кроватью уже убитого убийцы фотографии фашистских главарей, а не голливудских кинозвезд.
Любопытно, что аргументацию Богдановича повторил и создатель «Изгоняющего дьявола» Вильям Фридкин. Его предыдущий фильм «Французский контакт» — тоже боевик, об единоборстве полиции и торговцев наркотиками — до предела насыщен натуралистскими сценами насилия. Защищаясь от критиков, Фридкин говорил:
— Время условных смертей на экране безвозвратно ушло в прошлое. Если в тебя стреляют и дырявят шкуру, у тебя должна идти кровь. Если тебе размозжили голову, у тебя должен вытечь мозг. Это аксиоматично. После того как наш зритель в течение целого десятилетия смотрел по телевизору документальные ленты о Вьетнаме с настоящими убийствами и совсем не бутафорской кровью, мы уже не имеем права пичкать его подслащенными суррогатами…
Короче, c'est la vie. Такова жизнь.
Жизнь-то, конечно, такова, но емкость этой формулы вполне под стать ее всеядности. Искусство отображает жизнь и, между прочим, смерть тоже. Гангстеры, детективы, ковбои не случайно являются героями американского кинематографа. Однако их социальная опасность совсем не в том, что они стреляют. Человек с ружьем отнюдь не исключительная привилегия американского кино. Человек с ружьем был и есть и у советского кино. Искусство не только отражает жизнь. (В данном случае мы оставляем в стороне вопрос о том, как отражает — в кривом зеркале или венецианском?) Оно активно влияет на нее. Качество обратной связи, ее цель — вот что важно! Одно дело воспевать насилие, другое — клеймить его. Одно дело сеять зубы дракона, другое — рвать их. Таковы единственные критерии. Иных нет.
Говоря об обратной связи, укажу на такой, как мне кажется, весьма характерный пример: в год выхода «Мишеней» на экран, по данным ФБР, в Соединенных Штатах каждые сорок три минуты происходило одно убийство. В тот же год, по подсчетам газеты «Крисчен сайенс монитор», в программах трех крупнейших американских телекомпаний одно убийство происходило каждые тридцать одну минуту. Итак, искусство перещеголяло действительность на целых двенадцать минут. Чем не активное и даже сверхактивное вторжение в жизнь?!
С некоторых пор сатана все настойчивее вытесняет с американского экрана традиционных героев кинематографического эпоса янки. Конечно, фильмы ужасов существовали и раньше. Но раньше они были, так сказать, «несерьезными», фантастическими, чем-то вроде страшных сказок для больших детей. Ныне сатана переводится в реалистические ипостаси. Природа общественных отношений не терпит пустоты. Кризис христианской религии и морали создал на Западе, в особенности в пуританской и лицемерной Америке, гигантский вакуум. Одни ударились в неверие, другие — в суеверие. «Смерть бога», провозглашенная теологами-модернистами, сопровождается возрождением оккультных наук, обращением к декоративным восточным религиям, повальным увлечением астрологией. Явление Мефистофеля атомного века народу было неизбежным. Перефразируя Вольтера, можно сказать, что, если бы Мефистофеля не было, его следовало бы выдумать. И выдумали. Но это уже не гётевский дьявол. Этот новый отмечен печатью философского и культурного декаданса капиталистического мира.
Цивилизация — даже архитехнотронная — сама по себе еще не доктор Фаустус. Вспомним астронавтов, читающих священное писание в космосе; вспомним компьютеры астрологического института «Тайм паттерн рисёрч». Бес вселяется в душу американца главным образом потому, что цивилизация американизма бездушна. Сбывается пророчество Мефистофеля: люди гибнут за металл. И хотя его принято величать благородным, сути дела сие ни на йоту не меняет. За металл продали родители Линду Блэйр режиссеру Фридкину. За металл продался режиссер Фридкнн компании «Уорнер бразарс». За металл — презренный или благородный? — сбывает «Уорнер бразарс» свою продукцию многомиллионной аудитории, в том числе пилоту гражданской авиации из Дэйли-сити.
Так происходит заточение среднего американца в ультрасовременную камеру-обскуру…
А теперь о встрече с самим основателем «сатанизма» в Соединенных Штатах.
Верховный жрец храма Сатаны восседал на троне. Он был в длинной черной мантии. На его груди поблескивала звезда. Правая рука жреца опиралась на громадный меч. В левой он держал человеческий череп. Голова жреца была обрита наголо и тоже выглядела черепом. На ней торчали уши, размером в чайные блюдца. Тонкие черные усы стекали с верхней губы, сливаясь с клинообразной бородкой. Желтые, как у старого тигра, глаза смотрели испытующе, кололи, буравили.
Таким предстал передо мной основатель «сатанизма» Энтони Лавей. Он возвестил о рождении новой религии весной 1966 года. Ее главный храм был воздвигнут в Сан-Франциско. Это особняк с «чертовой дюжиной» комнат, выкрашенных в черный цвет. Идешь по ним словно по пещере ужасов, которая имеется в каждом мало-мальски уважающем себя луна-парке.
— Я на семь лет старше Христа. Мне сорок лет, — говорит верховный жрец храма Сатаны.
Он родился в Чикаго, но утверждает, что его предки — цыгане из Трансильвании, откуда пошли легенды о вампирах, о князе Дракуле и монстре Франкенштейне. Все эти бредни будущий жрец впитал с молоком матери и сказками бабушки. Последней он особенно признателен, ибо она первая приобщила его к оккультным наукам.
Житие Энтони Лавея было не столько библейским, сколько богемным. Бросив школу в шестнадцать лет, он поступил гобоистом в оркестр балета Сан-Франциско. Затем Лавей пристал к цирковой труппе Клайда Битти сначала в качестве подсобного рабочего, а затем дрессировщика зверей. Несколько позже он совершил затяжное турне по бурлескам, стриптизам и ночным клубам Сан-Франциско, аккомпанируя на пианино и органе «портовым канарейкам» с хилым голосом и могучими телесами. Наконец, в последний период своей «мирской жизни» Лавей работал официальным фотографом сан-францисского департамента полиции.
Вращаясь среди музыкантов и циркачей, проституток и полицейских, будущий пророк исподволь сколачивал «магический круг» себе подобных.
— Я изучал поведение потусторонних сил, чернокнижье, искусство колдовства. Занимался гипнозом. Число моих последователей стремительно росло. И вскоре на основе «магического круга» я создал церковь Сатаны, а сам стал верховным жрецом ада.
Я внимательно наблюдаю за желтыми тигриными глазами этого дьявола во плоти, пытаюсь поймать в них искорку насмешки, юмора, цинизма. Но тщетно. Желтые тигриные глаза верховного жреца холодны и неподвижны. Передо мной или великий артист, или заурядный маньяк.
— В чем смысл вашей философии? — выдавливаю я наконец вопрос.
— У меня нет философии. У меня есть вероучение, — назидательно поправляет верховный жрец, механически поглаживая череп по лобной кости.
— И каково же это вероучение?
— Сатана — проявление темных сторон человеческой натуры. В каждом из нас сидит сатана. Задача состоит в том, чтобы познать и выявить его. Сатанинское начало, заключенное в людях, главное и наиболее могущественное. Им надо гордиться, а не тяготиться. Его надо культивировать, что мы и делаем в нашем храме с помощью различных магических заклинаний.
— А что подразумевает ваше вероучение под «темными сторонами человеческой натуры»?
— Жажду наслаждений, — не задумываясь, отвечает верховный жрец ада. Видимо, годы скитаний по притонам Сан-Франциско оставили неизгладимый след в его душе. — Загробной жизни не существует, по крайней мере, райской. Поэтому надо спешить наслаждаться.
