Автор неизвестен - Медицина - Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача

Однако на этот раз Джо не смог проделать свой обычный трюк — осложнение и смерть наступили до того, как пациента можно было выписывать. «Не повезло бедняге Джо», — тихо злорадствовали некоторые.

— …Огромная селезенка была удалена без особенностей, — читал свой отчет Гавитуньо, — пациент был переведен в послеоперационную палату в стабильном состоянии. Кровопотеря во время операции составила двести пятьдесят миллилитров.

— Вы измеряли кровопотерю? Уверены, что она была не пятьсот пятьдесят миллилитров?

Волна смеха прокатилась по аудитории. Это была очередная шутка Вайнстоуна. При обсуждении больших неудач должна превалировать доброжелательная атмосфера. Чтобы выжить на своем высоком посту, председателю лучше быть добродушным и шутливым дядюшкой, нежели карающим судьей.

Рон улыбнулся и продолжил:

— В обсервационной операционного блока артериальное давление у больного упало до девяноста и шестидесяти. В связи с этим ему перелили два литра раствора Рингера. Гемодинамика стабилизировалась, через два часа больной был переведен на самостоятельное дыхание, затем экстубирован и доставлен в отделение интенсивной терапии. Уровень гемоглобина при этом был семь, в связи с чем ему перелили один пакет эритроцитарной массы.

— Какова была частота сердечных сокращений? — спросил Бахус с места. — Какое было рН? Был ли у него ацидоз?

— Пульс был сто двадцать в минуту. Мы не исследовали газы артериальной крови, но насыщенность кислородом была хорошей, поэтому его и экстубировали.

— Но ведь мы никогда не экстубируем нестабильных больных, а ведь этот больной был нестабилен, не так ли? — уточнил Бахус.

— Доктор Бахус, у вас будет еще возможность высказаться. — Вайнстоун тронул Гавитуньо за локоть. — Ну и что же случилось дальше?

— В реанимации у больного опять упало давление, я снова назначил ему раствор Рингера и кровь…

— Вернемся в операционную, к тому моменту, когда вы закрывали его, я имею в виду, когда вы уходили из живота, там было сухо?

— Да, доктор Вайнстоун, абсолютно сухо.

— Вас устраивал результат операции? — спросил Вайнстоун. — А вы, доктор Бернштейн? Вы, я полагаю, тоже были довольны?

— Абсолютно, доктор Вайнстоун, все было хорошо. — Бернштейн вскочил на ноги. — Я поддерживаю доктора Гавитуньо, он принял правильные меры. Спленэктомия прошла без особенностей, несмотря на огромные размеры селезенки.

Бернштейн говорил громко и красиво, с едва различимым акцентом бруклинского еврея. «Ему бы так оперировать, как он выступает!» — подумал я.

— Хорошо, что же случилось потом? — обратился Вайнстоун к резиденту.

Гавитуньо слегка замешкался, обдумывая ответ.

— Через несколько минут у пациента произошла остановка дыхания и сердечной деятельности. Сердечно-легочная реанимация проводилась одновременно с интенсивной инфузионной терапией, нам удалось восстановить сердечную деятельность и кровообращение. Доктор Бернштейн решил взять больного в операционную.

К сожалению, у пациента вновь произошла остановка сердца и он умер.

Башир Бахус наклонился ко мне, я почувствовал его возмущение случившимся еще до того, как он открыл рот.

— Я был в реанимации и говорил им, что началось внутрибрюшное кровотечение. Я сказал Гавитуньо: «Бери Бернштейна и бегом в операционную!» Но Бернштейна уже не было, он удрал из госпиталя еще до того, как больного сняли со стола.

— Будут комментарии с места? Доктор Готахеди, что бы вы сделали по-другому?

Хирург Рахман Готахеди еще один уроженец Ирана. Худой, невысокий, прекрасно говорящий по-английски и всегда элегантно одетый. Готахеди — танцор на всех вечеринках, друг и сосед Сорки. У него хорошие отношения и с Вайнстоуном, поэтому он всегда нейтрален, если что-то задевает последнего.

Готахеди питал известную всем слабость к женщинам. На последнем вечере, посвященном выпуску шеф-резидентов, пьяный Готахеди подошел к шестифутовой жене Чаудри и попросил: «Встаньте, пожалуйста, я хочу положить мою голову на вашу грудь». Друзья и жена уволокли его во избежание дальнейших неприятностей. Всего две недели назад Готахеди запустил руку под короткую юбку Беверли и ущипнул ее за упругую ягодицу. Сказать, что она пришла в ярость, значит не сказать ничего. Замять скандал сумел Вайнстоун, никто точно не знает, как это ему удалось. Для всех нас это осталось смешной загадкой…

Готахеди кивнул Вайнстоуну и начал лекцию, он любил поговорить, задайте ему простой вопрос и вы его уже не остановите.

— Доктор Вайнстоун, коллеги, это была трудная селезенка, очень большая. Оба доктора — и Гавитуньо, и Бернштейн — убедили нас, что операция прошла хорошо, они добились полного гемостаза перед закрытием живота. Что случилось потом? Возможно, соскочила лигатура с одной из коротких желудочных артерий. Как вы вяжете артерии, доктор Гавитуньо? — Он сделал паузу, явно недостаточную для ответа. — Надеюсь, вы не пользовались вайкрилом? Я пользуюсь только шелком и не доверяю вайкрилу. Однажды, это было пять лет назад, я использовал вайкрил, он развязался, и больной закровил. Никогда больше я не брался за вайкрил.

Даже Малкольм Раск не выдержал и шепнул мне: «Ну что за дурак! Абсолютная ерунда. Вечно затянет: „Однажды у меня был случай…“ Пора бы его остановить».

— Что вы, доктор Готахеди, мы использовали шелк, — вставил Гавитуньо при первой же возможности.

Эта болтовня меня раздражала, поэтому я вмешался:

— Я пользуюсь только вайкрилом, и проблем не было. Если вы умеете вязать узлы, можно пользоваться чем угодно, а шелк — это Средневековье.

— Доктор Зохар, — рассмеялся Готахеди, — ваше открытие основано на исследованиях или это литературные данные? Как я сказал, это несчастный случай, нитка развязалась или случилось что-то другое — источником кровотечения была какая-то забрюшинная вена где-то в районе хвоста поджелудочной железы. Это могло случиться у любого из нас. У меня был аналогичный случай лет шесть-семь назад с пожилой женщиной…

— Спасибо, доктор Готахеди, — прервал его Вайнстоун. — Мы должны закругляться. Доктор Бернштейн, вы что-нибудь добавите? Ведь это ваша операция.

Бернштейн пошел по проходу, у него были длинные седые волосы, обрамляющие лысину, он все время носил один и тот же костюм, белую рубашку и невзрачный галстук. Я бы не удивился, если бы узнал, что он и спит в этом наряде.

— Доктор Вайнстоун, коллеги, я не могу спокойно спать после случившегося. Снова и снова прокручиваю эту операцию в голове, пытаясь понять, что сделано неправильно. Как можно было предотвратить эту ужасную катастрофу?

Еще один спасительный трюк — всегда каяться, сокрушаться и каяться, как в синагоге: «Прости, Господи, мои прегрешения и ошибки». Бернштейн никогда прямо не признавал своей вины, осложнения бывают у всех, хирурги, как он говорил, — братья по оружию.

— Я согласен с доктором Готахеди, — подтвердил он, — должно быть, развязалась лигатура, что привело к внутрибрюшному кровотечению. Мы попытались вернуть больного в операционную, но, к несчастью, было уже поздно.

Башир съязвил:

— Когда Гавитуньо искал его, он уже делал другую операцию в госпитале Раби-Маймон.

— Доктор Раск, наше заключение, — попросил Вайнстоун. — Пожалуйста, будьте кратким, у нас приглашенный лектор и время академического обхода.

Малкольм Раск сделал заключение: «Пациент умер в результате послеоперационного кровотечения. Надо признать, что была допущена техническая ошибка. В целом лечение было соответствующим».

— Соответствующее лечение! — прошипел я Баширу. — Еще одна жертва дурака Джо.

Башир в ответ только улыбнулся, к чему зарабатывать сердечный приступ, выслушивая истории смертей, их так много.

Я заметил удаляющегося Бернштейна тотчас после окончания М&М, он никогда не оставался на академический обход. Он и так все знает, как пороть и шить, как удалять органы, прекрасно обучен и аттестован, к тому же очень занятой человек. Больным и их родственникам нравится его спокойный характер, особенно популярен он среди хасидов, с которыми, наверное, обменивается цитатами из Талмуда. В скором времени он надеется попасть в список ведущих хирургов в «Нью-Йорк Мэгэзин». Манцур и Сорки уже были в этом списке, почему бы и ему туда не попасть.

Без сомнения, что, выйдя из зала, он тут же забыл про умершего больного. Один мой друг сказал как-то: «Я снова и снова убеждаюсь — в хирургии быстрей всего забываются умершие пациенты». -Правда, родственники умершего могут подать в суд, но это малоперспективно. Даже если они откроют судебное дело, пройдут годы, прежде чем его начнут рассматривать. Против Бернштейна всегда велось несколько судебных дел, но так было у большинства хирургов.