Светлана Алексиевич - Чернобыльская молитва
Мать:
- Только о войне... Только о войне могу говорить... Почему сюда приехали? На чернобыльскую землю? Потому что отсюда нас уже не выгонят. С этой земли. Она уже ничейная, Бог ее забрал... Люди ее оставили...
В Душанбе работала я заместителем начальника вокзала, и был еще один заместитель, таджик. Наши дети вместе росли, учились, мы сидели за одним праздничным столом: Новый год, Первомай... Вместе пили вино, плов ели. Он ко мне обращался: "Сестра. Сестренка. Моя русская сестра". И вот он приходит, а мы сидели в одном кабинете, останавливается перед моим столом и кричит:
- Когда ты, наконец, в свою Россию укатишь? Это - наша земля!
В ту минуту я думала, что мой разум не выдержит. Подскочила к нему:
- Куртка на тебе откуда?
- Ленинградская. - Ответил от неожиданности.
- Снимай русскую куртку, гад! - сдираю с него куртку. - Откуда шапка? Хвалился, что из Сибири прислали! Снимай шапку, гад! Рубашку давай! Штаны! Их на московской фабрике шили! Они тоже русские!
До трусов бы раздела. Здоровенный мужчина, я ему по плечо, а тут, откуда сила взялась, все бы с него содрала. Вокруг уже люди собрались. Он вопит:
- Иди от меня, бешенная!
- Нет, отдавай все мое, русское! Я все свое заберу! - Я чуть разума не лишилась. - Носки снимай! Туфли!!
Работали мы днем и ночью.., Составы идут переполненные - бегут люди... Много русских людей тронулось с места...Тысячи! Десятки тысяч! Сотни! Еще одна Россия. Отправила я в два часа ночи московский поезд, остались в зале дети из города Кургана-Тюбе, не успели на московский. Я их закрыла, я их спрятала. Подходят ко мне двое. С автоматами.
- Ой, ребята, что вы тут делаете? - А у самой сердце задрожало.
- Сама виновата, у тебя все двери нараспашку.
- Я поезд отправляла. Не успела закрыть.
- Что там за дети?
- Это наши, душанбинские.
- А может, они из Кургана? Кулябские?
- Нет-нет. Наши.
Ушли. А если бы открыли зал? Они бы всех... И мне заодно - пулю в лоб! Там одна власть - человек с ружьем. Посадила я детей утром на Астрахань, приказала, чтобы их везли, как арбузы, двери не открывали. (Сначала молчит. Потом долго плачет.) Разве есть что-нибудь страшнее человека? (Опять замолкает.)
Уже, когда здесь шла по улице, через минуту оглядывалась, мне казалось, что кто-то за спиной наготове... Ждет. Дня там не проходило, чтобы я о смерти не думала... Всегда из дому во всем чистом выходила - в свежевыстиранной блузке, юбке, в чистом белье. А вдруг убьют. Сейчас по лесу хожу одна и никого не боюсь. Людей в лесу нет, ни одного человека. Иду, вспоминаю: то ли было все это со мной, то ли нет? Другой раз охотников встретишь: с ружьем, собакой и дозиметром. Это тоже люди с ружьем, но не такие, они за человеком не гоняются. Стрельбу услышу, знаю, что по воронам стреляют или зайца гонят. (Молчит.) Поэтому мне здесь не страшно... Я не могу бояться земли, воды... Я человека боюсь... За сто долларов на базаре он там покупает автомат...
Я вспоминаю парня. Таджика... Он гнался за другим парнем... За человеком гнался!! Как он бежал, как дышал, я сразу поняла, что он хочет убить... Но тот спрятался... Убежал... И вот этот возвращается, идет мимо меня и говорит: "Мать, где у вас тут можно воды попить?" Обычно так спрашивает, как ни в чем не бывало. У нас на вокзале бачок с водой стоял, я ему показала. И вот смотрю ему в глаза и говорю-говорю: "Зачем вы друг за другом гоняетесь? Зачем убиваете?" И ему будто даже стыдно стало. "Ну, мать, ты давай тише". А когда они вместе, они другие. Будь их трое или хотя бы они вдвоем, поставили бы меня к стенке. С одним человеком еще можно говорить...
Из Душанбе приехали в Ташкент, а дальше надо - в Минск. Нет билетов - и все! У них хитро устроено, пока взятку не дашь, в самолет не сядешь, бесконечные придирки - то к весу, то к объему: это нельзя, то убери. Два раза на весы гоняли, еле сообразила, деньги всунула... "Вот так бы давно, а то спорит тут". Как все просто! Контейнер у нас - две тонны, заставили разгрузить. "Вы едете с горячей точки, может, оружие везете? Анашу?" Двое суток мучили. Я пошла к начальнику и у него в приемной познакомилась с хорошей женщиной, она меня вразумила: "Ничего вы тут не добьетесь, а будете требовать справедливости, ваш контейнер выбросят в поле и разграбят то, что вы привезли". Ну, что делать? Ночь не спали, разгрузились, что у нас там: шмотки, матрацы, старый холодильник, два мешка книг. "Вы, наверное, ценные книги везете?" Посмотрели - "Что делать?" Чернышевского, "Поднятая целина" Шолохова... Посмеялись. "А сколько у вас холодильников?" - "Один, да и тот нам разбили". - "Почему не взяли декларации?" - "Ну откуда нам было знать? Первый раз с войны едем...". Мы потеряли сразу две родины - свой Таджикистан и Советский Союз...
Хожу по лесу, думаю. Наши все у телевизора сидят: как там? Что там? А я не хочу.
Была жизнь... Другая жизнь... Я там считалась большим человеком, есть у меня воинское звание - подполковник железнодорожных войск. Тут сидела безработная, пока не устроилась уборщицей в горсовете. Полы мою... Прошла жизнь... А на вторую у меня уже нет сил... Одни нас тут жалеют, другие недовольны: "Беженцы картошку воруют. По ночам выкапывают". В ту войну, моя мама вспоминала, люди больше друг дружку жалели. Недавно под лесом коня одичавшего нашли. Мертвого. В другом месте - зайца. Они были не убитые, а мертвые. Об этом все забеспокоились. А нашли мертвого бомжа, как-то незаметно прошло. Почему-то к мертвому человеку люди везде привыкли...
Лена М. - из Киргизии. На пороге дома, как для фотографии, рядом с ней сидели ее пятеро детей и кот Метелица, которого они с собой привезли.
"Мы ехали, как с войны... Схватили вещи, кот за нами до вокзала шел след в след, кота забрали. Ехали поездом двенадцать суток, последние два дня оставались у нас только капуста квашеная в банках и кипяток. Кто с ломом, кто с топором, кто с молотком, дежурили у дверей. Скажу вам как... Одной ночью напали на нас бандиты. Чуть не убили. За телевизор, за холодильник теперь могут убить. Мы ехали, как с войны, хотя в Киргизии, где мы жили, пока не стреляют. Была резня, дикая, еще при Горбачеве в городе Ош... Киргизов с узбеками... Как-то оно затихло... Но что-то еще в воздухе слышится... На улицах... Скажу вам, как страшно... Ну, мы русские, понятно, но и сами киргизы этого боятся... У них очереди за хлебом, вот они и кричат: "Русские, убирайтесь домой! Киргизия - для киргизов!" - и выталкивают из очереди. И еще что-то по-киргизски, ну, такое, что, мол, им самим хлеба не хватает, а надо нас кормить. Я их язык плохо понимаю, выучила несколько слов, чтобы на базаре поторговаться, купить что-нибудь.
У нас была Родина, теперь ее нет. Кто я? Мама - украинка, папа русский. Родилась и выросла в Киргизии, вышла замуж за татарина. Кто - мои дети? Какая у них национальность? Мы все перемешались, наша кровь перемешалась. В паспорте у меня и у детей записано - русские, а мы - не русские. Мы - советские! Но той страны, где я родилась, нет. Нет ни того места, что мы называли родиной, ни того времени, которое тоже было нашей родиной. Мы теперь, как летучие мыши. У меня пятеро детей: старший сын - в восьмом классе, младшая девочка - в детском садике. Я их сюда привезла. Нашей страны нет, а мы - есть.
Я там родилась, выросла. Строила завод, работала на заводе. "Поезжай туда, где твоя земля, а тут все наше". Ничего не давали взять, кроме детей. "Тут все наше". А где мое? Бегут люди. Едут. Все русские люди. Советские. Они нигде не нужны... Их никто не ждет...
А я когда-то счастливая была. Все мои дети из любви... Я их так рожала: мальчик, мальчик, мальчик, потом - девочка, девочка. Больше говорить не буду... Плакать начну... (Но добавляет еще несколько слов.) Мы будем жить в Чернобыле. Теперь тут - наш дом... Чернобыль - наш дом, наша родина... (Вдруг улыбается.) Птицы здесь такие, как и везде. И памятник Ленину стоит... (И у калитки, уже прощаясь.) Рано утром в соседнем доме стучат молотками, доски с окон снимают. Встречаю женщину: "Откуда вы?" - "Из Чечни". Ничего не говорит, только плачет...
Меня люди спрашивают... Удивляются... Не понимают: "Убиваешь своих детей? Боже, где найти силы, чтобы встретить все, что принесет наступающий день. Я не убиваю, я спасаю... Вон в сорок лет вся седая... Удивляются... Не понимают: "Привезла бы ты детей туда, где чума или холера?" Так то ж чума и холера... А этого страха, который здесь, я не знаю. Нет его в моей памяти..."
Монолог о том, что только во зле человек изощрен и как он прост и доступен в нехитрых словах любви
"Бежал я... Бежал от мира... Первое время на вокзалах отирался, вокзалы нравились, что людей много, а ты один. Потом сюда. Тут вольно...
Собственную жизнь забыл... Не расспрашивайте... Что читал в книжках помню, и о чем другие люди рассказывали - помню, а свою жизнь забыл. Дело было молодое... Грех на мне... Нет такого греха, который бы Господь не простил за искренность принесенного покаяния...
Человек не может быть счастливым. Не должен. Увидел Господь одинокого Адама и дал ему Еву. Для счастья, а не для греха. А у человека не получается быть счастливым... Я вот не люблю сумерки... Темноту... Вот этот переход, как сейчас... От света к ночи... Я до сих пор не могу понять, где я был... Так-то... Мне безразлично: могу жить и могу не жить. Жизнь человека, яко трава, расцветает, иссушается и вметается в огонь. Я полюбил мыслить... Тут можно одинаково погибнуть и от зверя, и от холода. На десятки километров ни одного человека. Беса изгоняют постом и молитвой. Пост - для плоти, молитва для души. Но я никогда не бываю одинок, верующий человек не может быть одинок. Езжу по деревням... Раньше находил макароны, муку... Постное масло. Консервы... Теперь на могилках побираюсь. Мертвым оставляют поесть, попить. А оно им не нужно. Они на меня не обижаются... На поле - дикое жито. В лесу грибы, ягоды. Тут вольно...
