Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Анатольевна Никитина
Люка: Нет, не только на моих концертах. Когда я сам хожу на концерты как зритель, то же самое. Они как бы отдаются в распоряжение артиста на время концерта.
Ирина: Может, они просто готовы принять эту магию? Готовы удивляться.
Люка: Да. Здесь легче поверить во что-то иррациональное.
Ирина: А это и есть музыка!
Люка: Но попробуйте заговорить об этом там, где люди считают, что никакой магии не существует, всё материально и может быть объяснено с научных позиций! Люди переводят ту информацию, которую несёт в себе музыка, в термины успешного представления: это было хорошее шоу, или это было плохое шоу. Всё сравнивается со всем. Если сравнивать одну интерпретацию с другой, можно, конечно, сделать вывод, что представление было недостаточно захватывающим, но, может, слушатели не были готовы услышать то, что звучало на концерте. Концерт – это всегда уникальное событие.
Ирина: А если сравнивать двух пианистов, то по каким параметрам? Техническим? Кто быстрее, кто громче? Вас нельзя ни с кем не сравнить, тем более, что вы «нормальный» музыкант, что не так часто встречается. Ваша жизнь с детства и до того момента, когда вы углубились в серьёзное музыкальное образование у педагога Рены Шерешевской – была жизнью простого студента в Париже. Вы пробовали себя, играли на контрабасе и на синтезаторе, сочиняли музыку, работали в супермаркете. Это была обычная, рядовая жизнь. Я говорю «рядовая», а не «нормальная», потому что «рядовая» – это обыкновенная, как у всех, в то время как норма у каждого своя.
Люка: Как ни странно, некоторые сочли нужным превратить это в целую историю: о, он работал в супермаркете; о, он играл в рок-группе. Но на самом деле это была совершенно обычная жизнь, как вы правильно подметили.
Но все же нужно определить слово «нормальный» в отношении наших музыкальных дел. Иногда я слышу, как говорят о том или ином дирижёре или пианисте: «О, это просто невероятно! Представляете, он умеет с листа читать ноты!» То есть люди воспринимают это как нечто невероятное. Он понимает, что написано в нотах! А вообще-то ничего удивительного в этом нет. Трагедия в том, что многие не в состоянии начать играть произведение с середины, не в состоянии запомнить, на каком аккорде остановились. Это на самом деле ужасно! Музыка – это серьёзный труд. Это как работа краснодеревщика, как металлообработка. Ты обязан владеть своим инструментом. В этом заключается истинная музыкальная традиция, а не в том, как сделать специфическое рубато, когда исполняешь Шопена, или издать особый моцартовский звук. Это всё фейк. Главное, научиться мастерски пользоваться своим инструментом, а потом уже интерпретировать по-своему. В этом и есть главная задача учителя, а не в том, как научить чему-то, что удовлетворит конкурсное жюри, зрителей и критиков. Это просто не важно, если ты не в состоянии достучаться до сердца человека, сидящего в жюри. Ты человек, и в жюри сидят люди. И если ты сможешь поразить их в самое сердце, тогда тебя ждёт успех. В противном случае – всё просто бессмысленно.
Ирина: Получается, одного мастерства недостаточно?
Люка: Это так, конечно, но вот еще одна интересная проблема: я много раз слышал такие разговоры: «Нельзя так играть, это не Шуман!» То есть человек знает, как нужно играть Шумана. Это же просто восхитительно! Он способен оценить, что хорошо, а что плохо. Но когда я просил людей, которые говорили, что Дебарг играет Равеля не так, как следовало бы, объяснить, как надо играть, им нечего было ответить. Я был бы счастлив услышать мудрую конструктивную критику. Я первый бы согласился поучиться у других. Но они ничего не отвечают! Они просто утверждают, что всё не так. Сейчас царит идеология, которая появилась где-то в XX веке: мнение каждого человека чрезвычайно важно. Я не должен никому объяснять, мне просто не нравится. Я имею право. Но это совершенно стерилизованная позиция, она ничему не учит. Разве мне поможет стать лучше, если мою игру назвать плохой? Мне поможет, если кто-то подскажет, как изменить звук, как организовать его во времени. Естественно, об этом люди не говорят, потому что очень немногие всерьёз вовлечены в процесс работы над звуком и его временными рамками. Ведь музыка – это исключительно звук и время, всё остальное – музыкальная литература.
Ирина: Абсолютно точно, просто золотые слова! Люка, вы состоявшийся музыкант, вы не только пианист, вы играете на других инструментах, есть даже опыт рок-группы, как-то это повлияло на ваше видение классической музыки?
Люка: Это очень разные вещи. Я никогда не был особенным фанатом рок-музыки. Я интересовался роком, потому что был молодым, и мне необходим был такой опыт. Когда я выступал на сцене со своей группой, я ощущал такую энергию, которой не получаю сейчас, исполняя классическую музыку. Это очень непосредственная энергия, животная. У тебя прямой контакт с аудиторией, и это замечательно. Но сама по себе музыка…
Ирина: Примитивна? Или все же нет?
Люка: Да, но мы с друзьями в группе очень старались сочинять гармоничные вещи, хорошие мелодии, привнести какую-то динамику, контрасты. Это было не просто. Меня больше интересовали песни, чем сама по себе рок-музыка. Меня всегда восхищала возможность за три минуты рассказать целую историю, предложить философское высказывание или что-то ещё. Некоторые артисты достигают в песнях невероятных высот.
Ирина: Как Леонард Коэн.
Люка: Да, или во Франции взять того же
