Михаил Ошлаков - Гений Сталин. Титан XX века (сборник)
К тому же, как мы убедились, члены Политбюро являлись вельможами, административная функция которых заключалась только в том, чтобы думать и договариваться. Буквально все их мысли и решения воплощали в реальные дела сотрудники аппарата, госбезопасности и обслуживающий персонал. В этой ситуации заговор членов Политбюро автоматически предполагал наличие широкого заговора, основанного на недовольстве своим положением, в высших офицерских и чиновных кругах. Мог такой заговор сложиться против Сталина?
Ответ очевиден.
Учитывая это, можно однозначно и четко заявить: заговора против Сталина в высших эшелонах власти СССР – не было!
Правильнее говорить о том, что с того момента, как члены Политбюро перестали понимать вождя и осознали необходимость его ухода, они, не сговариваясь, прекратили оберегать жизнь Сталина, оставив вождя один на один с жестокими реалиями высшей власти, с холодной и безжалостной системой, которая вскоре и нанесла по Сталину первый удар.Кремлевская медицина
Полы паркетные, врачи анкетные…
На Старом Арбате, по адресу: переулок Сивцев Вражек, 26/28, стоит знаменитый в определенных кругах дом с башенкой, в котором располагается поликлиника № 1 Управления делами Президента России. В «застойные» времена она именовалась Первой поликлиникой Четвертого Главного управления Минздрава СССР, а еще ранее – Лечебно-Санитарного управления Кремля.
Так случилось, что по роду службы своего отца я был «прикреплен» к этому учреждению еще в юности, а затем спустя много лет пришел на Сивцев Вражек уже в качестве «основного прикрепленного».
Несмотря на глобальные изменения, произошедшие за эти годы со страной, здесь, в тихом уголке Старого Арбата все осталось по-прежнему: те же картины на стенах, та же отделка панелями из дуба, а главное – те самые порядки, что сложились и обрели силу правил писаных и неписаных еще в далекие сталинские времена.
Даже и в наши дни в коридорах этого здания можно встретить постаревших «аппаратных волков» начала пятидесятых, которые, как и все старики, любят ходить по врачам.
Основной спецификой в работе кремлевской медицины была и остается особая ответственность, связанная с обслуживанием взыскательного и искушенного «контингента», за промахи и небрежности в лечении которого со стопроцентной вероятностью последуют соответствующие оргвыводы.
Отчетность столь строгая, что «кремлевский» терапевт после приема пациента не просто вписывает корявым почерком несколько слов в его «историю», но и обязан надиктовать в аудиоархив рапорт о результатах осмотра и принятых решениях. Уже почти сорок лет истории болезни пациентов в «кремлевской поликлинике» при помощи пневматической почты передаются из регистратуры непосредственно врачу, чтобы данные медицинских исследований паче чаяния не попадали в руки санитарок, практиканток и иного «не ответственного», праздно любопытного контингента.
Вполне естественно, что присущая всем врачам осторожность, извечная медицинская палочка-выручалочка, выраженная в хитром принципе «не навреди», приобрели в стенах кремлевского Лечсанупра особое значение.
До революции регулярного медицинского обслуживания в России не существовало. Царскую семью от всего, начиная с женских болезней и заканчивая выводом из запоя, лечил придворный лейб-медик. Военных пользовали полковые врачи, чиновников – частнопрактикующие, а всех прочих – врачи земские или вообще никто.
Советское государство, напротив, сразу же взялось за создание системы здравоохранения, том числе в части, касавшейся лечения высших должностных лиц. Это было тем более актуально, что после революции из жизни ушел целый ряд видных деятелей большевизма, здоровье которых было надломлено борьбой с царским режимом. В 1919 году в возрасте 34 лет скончался Яков Свердлов, затем сорокалетний Михаил Васильевич Фрунзе, а следом за ними не старые еще Ф.Э. Дзержинский и В.Р. Менжинский.
Первое время врачи в таких случаях по старорежимной привычке только разводили руками и вздыхали: «Что, мол, поделаешь! Бог дал, Бог взял!» Однако их новых клиентов такой философский подход к работе не устраивал, ибо жили они совсем по другим правилам, твердо веря, что нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять.
После того как в 1936 году умер А.М. Горький, а двумя годами ранее его сын Максим Пешков, советское руководство решило, наконец, заставить врачей жить и работать по-большевистски, т. е. нести ответственность за результаты своего труда. В марте 1938 года в ходе так называемого Третьего московского процесса по делу о «правотроцкистском блоке» по факту «вредительского лечения великого пролетарского писателя» были осуждены известные московские профессора Д. Плетнев, И. Казаков и Л. Левин.
С этого момента у кремлевских врачей началась «веселая жизнь». Помните, как в фильме «Служили два товарища» Иван Карякин обличал незадачливого киносъемщика, героя Олега Янковского: «Некрасов, беспартиец, происхождением чуждый, вел злые разговоры против революции, и эту пленку он нарочно загубил!» К несчастью, у советской медицинской профессуры, кроме поголовно чуждого происхождения и отсутствия партийности, оказалась еще и «не советская» репутация. Так, профессор Плетнев незадолго до начала процесса был обвинен одной из пациенток в изнасиловании. Пострадавшая гражданка также заявила, что профессор укусил ее.
В результате профессорам дали по десять лет, причем не столько за неправильное лечение, сколько за неправедное, небольшевистское бытие и сознание. Власть, таким образом, стремилась дать врачебному сообществу понять, что лечение руководителей Советского Союза – это не колхозная ветеринария, а ответственная государственная задача, решать которую необходимо в ключе конкретики и на почве фактов.
Однако похоже, что власти в этом случае несколько перегнули палку, добившись скорее обратного результата. Сознание того, что за любой промах в работе можно тут же «огрести червонец», стало висеть над кремлевскими врачами, парализуя их волю и профессионализм. Особенно рельефно эта уродливая ситуация проявилась после войны, когда один за другим неожиданно скончались наиболее близкие к Сталину и самые перспективные руководители Советского Союза – сорокачетырехлетний Александр Щербаков и пятидесятидвухлетний Андрей Жданов.
То, как в Лечсанупре «лечили» этих людей, хорошо видно из сообщений Лидии Тимофеевны Тимашук, заведовавшей в ту пору электрокардиографическим кабинетом Кремлевской больницы, и, в частности, из письма, направленного ею в сентябре 1948 года в ЦК ВКП(б).
28 августа сего года, – писала Тимашук, – по распоряжению начальника Лечебно-Санитарного Управления Кремля я была вызвана и доставлена на самолете к больному А.А. Жданову для снятия электрокардиограммы.
В 12 час. этого же дня мною была сделана ЭКГ, которая сигнализировала о том, что А.А. Жданов перенес инфаркт миокарда, о чем я немедленно доложила консультантам академику В.Н. Виноградову, проф. Егорову П.И., профессору Василенко В.Х. и д-ру Майорову Г.И.
Проф. Егоров и д-р Майоров заявили, что у больного никакого инфаркта нет, а имеются функциональные расстройства сердечной деятельности на почве склероза и гипертонической болезни, и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т. е. так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих электрокардиограммах.
Зная прежние кардиограммы тов. Жданова А.А. до 1947 года, на которых были указания на небольшие изменения миокарда, последняя ЭКГ меня крайне взволновала, опасение о здоровье тов. Жданова усугубилось еще и тем, что для него не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулку по парку, просмотр кинокартин и пр.
29 августа, после вставания с постели у больного Жданова А.А. повторился тяжелый сердечный приступ болей, и я вторично была вызвана из Москвы в Валдай. Электрокардиограмму в этот день делать не разрешили, но профессор Егоров П.И. в категорической форме предложил переписать мое заключение от 28 августа и не указывать в нем на инфаркт миокарда, между тем ЭКГ явно указывала на органические изменения в миокарде, главным образом на передней стенке левого желудочка и межжелудочковой перегородки сердца на почве свежего инфаркта миокарда. Показания ЭКГ явно не совпадали с диагнозом «функционального расстройства».
Это поставило меня в весьма тяжелое положение. Я тогда приняла решение передать свое заключение в письменной форме Н.С. Власику через майора Белова А.М. – прикрепленного к А.А. Жданову – его личная охрана.
Игнорируя объективные данные ЭКГ от 28 августа и ранее сделанные еще в июле с.г. в динамике, больному было разрешено вставать с постели, постепенно усиливая физические движения, что было записано в истории болезни.
