Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9
Со временем, правда, Передреев сблизился с чеченскими поэтами и много трудился над переводами стихов Р. Ахматовой, М. Мамакаева, Н. Му-заева, З. Муталибова, Х. Осмиева, М. Салаева, Х. Эдилова. Некоторые из этих переводов увидели свет в столичных изданиях, в частности в журнале
"Знамя".
Тем более досадно, что в городе, где поэт вырос, прожил в общей сложности много лет, где родилась его дочь и похоронены его родители, не проявили должного внимания к его памяти. Но, возможно, сейчас, спустя двадцать лет после его кончины, найдутся и в Грозном такие же сподвижники, как Александра Баженова из Саратова и поэт Геннадий Гайда из Иркутска, много потрудившиеся для сохранения памяти о поэте.
Что же касается стихотворения "На Кавказе", то оно датировано 1969 годом, то есть поэт впервые сказал о своей причастности к этому краю незадолго до своего сорокалетия. И сказал именно о причастности - внешней, продиктованной жизненными обстоятельствами, словно следуя изречению: "Небо, не душу меняет уехавший вдаль". Приметы кавказской жизни в них едва различимы: Эльбрус и Казбек лишь "возникают по соседству", и лишь "издалека слышится гул долины Терской". Поэт лишь "дышал звездным воздухом", пил воду и "нечаянно влюбился в женщину" Кавказа. И как бы отдав необходимую дань реальности, подводит черту:
Не лови меня на слове… Не о том рассказ… По рожденью и по крови Я не твой, Кавказ! Я из той земли Огромной,
Где такой простор…
И далее следуют два фрагмента об этой огромной стране, два из четырех. И в этих стихах истинно родная земля видится не издалека, а воочию, она слита с поэтом:
Обниму тебя,
Рябина…
Листья отведу…
Здравствуй, родина,
Равнина,
Вся ты на виду!
Обниму тебя,
Березка,
Слышишь мой привет?…
И далее:
Принимай меня, Как сына,
Под листву и гром…
Родина моя, Равнина,
Необъятный дом!
"Недавно приобрел новую книгу А. Передреева, какой замечательный, по-русски чистый, редкий в наше время, действительно талантливый поэт! Жаль, что мало пишет. Впрочем, мал золотник, да дорог", - так отозвался о Передрееве и его новой книге поэт Федор Сухов в письме С. Куняеву.
* * *В статье Александры Баженовой содержится много не известных ранее сведений о жизни семьи Передреевых, о жизни самого поэта. И, в частности, такой любопытный факт, как его "дворянское" происхождение. Так, по словам Баженовой, глава семьи Константин Васильевич славился благородством (!), а по словам поэта, его отец в молодости, во время Первой мировой войны служил писарем и был отмечен за хорошую работу. Мать поэта, Дарья Фёдоровна, постоянно "кружилась посреди забот", стремясь, чтобы дети "были все учителя, врачи и инженеры". Но и сами дети, а их, повторяю, было семеро, занимаясь крестьянским трудом, тянулись к учебе, к знаниям: Виктор и Михаил окончили военное училище, Анатолий после семилетки продолжил учебу в вечерней школе, одновременно занимаясь на курсах крановщиков и шоферов. После непродолжительной учебы в Нефтяном институте братья Борис и Анатолий уехали в Саратов, где оба поступили в институты, совмещая учебу с работой.
По рассказу Анатолия, один из старших братьев на первые заработанные деньги купил собрание сочинений А. С. Пушкина, а в их тесном саманном домике книги какое-то время хранили на расстеленной по полу газете.
Анатолий рассказывал, как старший брат чуть ли не со слезами на глазах умолял его не привлекать внимания к его инвалидности и не публиковать "Балладу о безногом сапожнике". Да и сам Анатолий, уже признанный поэт, заслуживший похвалу самых известных мэтров, не только не кичился, но и вёл себя удивительно скромно и даже явно конфузился от лестных слов. Помню, как он, словно недоумевая и смущаясь, рассказывал о щедром подарке Александра Яшина, который в знак признания его таланта в искреннем порыве снял со своей руки массивные золотые часы и вручил их Передрееву на память. Объясняя этот жест лишь минутным чувством, Передреев хотел было вернуть часы их владельцу, но тот решительно воспротивился этому.
Передреев, хоть и говорил о себе "я сын, я выкормыш земли, я думаю о хлебе", походил на крестьянского сына только внешне: высокий, широкоплечий, красивый, с пышной копной светлых волос, но его поведение, манеры отличал какой-то особый, внутренний, очевидно, врожденный такт, "благородная красота и особое изящество" (Г. Ступин). Распахнуть перед женщиной дверь, пропустить ее вперед, взять из рук хозяйственную сумку, подать пальто - всё это он делал очень естественно, просто, как само собой разумеющееся, но вместе с тем грациозно, изящно. Белая скатерть, сервировка стола - как бы ни была она скромна, вызывали не только довольство, но и некую торжественность. Отличало Анатолия и поведение за столом: как уже говорилось, обязательный первый тост - за хозяйку дома, крайняя умеренность в пище. Он вообще очень мало ел и, может, поэтому быстро хмелел, но и слухи о его хмельных поступках явно преувеличены. Он если порою и раздражался, а иногда и дерзил, то причиной этому было совсем не содержимое рюмок, а поведение собеседников.
Одевался Передреев, может быть, и скромно, не броско, но неизменно был очень опрятен и элегантен.
Он никогда не забывал прислать поздравление с очередным праздником, в письмах обязательно справлялся о друзьях и знакомых, передавал приветы сотрудникам редакции вплоть до машинистки и секретарши.
Будучи знакома с Передреевым много лет и зная его с самой хорошей стороны, я тем не менее порою удивлялась его особой внимательности, учтивости. Так вот, например, звонит мне по телефону Э. Балашов:
- Передреев прислал "Равнину" из Грозного, он не послал ее тебе, так как потерял твой адрес, и просит меня сообщить его.
- Чудак! Неужели не мог заодно послать и для меня?
- Не мог заодно… Заодно… - сердится Балашов. - В том-то и дело, что не мог. Будто ты не знаешь Передреева?
- А будто ты не знаешь, что значит выбраться на почту, стоять в очереди, оформлять бандероль и так далее?
Балашов не затянул с ответом, и вскоре я получаю книжицу с письмом: "Прими „Равнину". Не обессудь. „Стою один среди равнины голой…" Вернее, лежу. Отдыхаю. Как говорил незабвенный Леня Панин, нахожусь „в ремонте". Давно бы выслал тебе книжицу, да не знал адреса, потерял, как всегда. Можешь написать рецензию „По равнине голой катится бубенчик… " Далее следуют еще несколько строк, но и они лишены даже малейшего оттенка довольства собой, тщеславия.
6. "Навстречу идет человек"
Передреев тянулся к людям, интересовался каждым встретившимся ему человеком. Ведя беседу, он внимательно всматривался в лицо и глаза собеседника, будто полагался не на его слова, а на собственное впечатление. Он вступал в беседу со "всяким" только потому, что относился с уважением, доверчиво к каждому человеку, невзирая на его положение, ранг. В "Знамени" некоторые обязанности - присматривать за входом и гардеробом, приготовить чай - исполняла уже немолодая Марта Яковлевна. Одинокая женщина, потерявшая в войну двух сыновей, она жила в общежитии Литинститута, где работала ранее уборщицей, и, возможно, поэтому считала себя причастной к литературе. Я не раз видела беседующего с ней Передреева. А как-то раз до меня донеслись ее слова: "Да, рифмов не хватает!" У меня было дрогнули в улыбке губы, но Передреев, продолжая внимательно слушать, сделал мне едва уловимый осуждающий знак.
Добрый по природе и абсолютно правдивый, Передреев не считал зазорным высказать свое мнение о стихах любому поэту, порою самому именитому. Он мог, указывая на кончик мизинца, сказать своему собеседнику: "Вот какой ты поэт!" Я была свидетельницей не одного такого случая и лишь однажды бурной реакции обиженного: заявив "Меня поет весь мир!", он дал Передрееву пощечину и быстро удалился. Передреев почему-то не последовал за ним.
- Странные люди! - произнес он как бы в раздумье. - Ну скажи он мне то же самое: ты, мол, плохой поэт, и я охотно соглашусь, я сам знаю, что я плохой поэт… Зачем же пускать в ход руки? Поверь мне, я никогда не начинаю драку первым.
А спустя некоторое время я увидела их как ни в чем не бывало и даже весело беседующими друг с другом. Затем, выступая на вечере памяти Передреева, этот поэт, к его чести, не сказал ни единого предосудительного слова о покойном.
И не будь у Передреева доброго, внимательного и заинтересованного отношения к людям, не будь он столь наблюдателен, сумел бы он создать так много стихов, посвященных конкретному человеку? О чём говорят даже многие названия: "Мать", "К образу матери", "Сон матери", "Азербайджанская мать", "Старуха", "Одинокая", "Ты просто Нюркою звалась…", "Тетя Дуся, бедная солдатка…", "Жил старик", "Кондуктор пригородного", "Гуинплен", "Поэту", "Знакомцу" и т. д. Но и большинство стихов с "безадресным" названием также обращены к человеку: "Итог", "Самолет над деревней", "Ботинки", "Уличная баллада" и другие.
