Дальний Восток: иероглиф пространства. Уроки географии и демографии - Василий Олегович Авченко
Большая игра
Как ни странно, история освоения Россией Дальнего Востока – хроника соперничества не с Азией, а с Европой, не с «жёлтой», а с «белой» опасностью. Следует понять парадоксальную логику истории: Россия была вынуждена двинуться на восток, чтобы защитить себя от Запада. Угроза с запада вынуждала Россию скорее столбить восток, освоение дальнего Зауралья подстёгивалось европейским колониализмом. Именно к этим выводам приходишь, читая труды первопроходцев, моряков, географов. У них, кстати, обычно прекрасный язык – внятный, неторопливый, образный. Их записки росли из того же корня, что старинные былины и песни, стихи и романы нового времени.
Гораздо позже Россия столкнулась с Японией, преодолевшей свой изоляционизм. Интересы русской и японской империй пересеклись в Корее и Китае, ставших заложниками большой геополитической игры. Япония, стремительно вестернизировавшаяся, шагнула на материк[9] и сумела в 1905 году одолеть Россию.
Историю последних полутора-двух веков можно рассматривать как постоянные попытки Европы подавить Азию – в военном, экономическом, культурном смысле: «опиумные войны» и совместные полицейские операции Запада против Китая; появление многочисленных восточных колоний Европы; принуждение Японии к открытию и резкая ответная реакция в виде лозунга «Азия для азиатов» и экспансии на материк.
Именно Япония – единственная азиатская держава, с которой Россия воевала по-настоящему и которую вплоть до начала XX века Запад не рассматривал всерьёз.
Её разгром в 1945 году Советским Союзом и Америкой стал очередной победой Европы над Азией.
С другой стороны, Япония к тому времени стала «азиатским Западом», оккупировав Корею, часть Китая и другие территории, войдя в состав «оси» вместе с фашистскими Италией и Германией, превратившись в тихоокеанскую версию Третьего рейха (и одновременно – восточный вариант Британии, учитывая островное положение метрополии, колониализм и даже правый руль) и вместе с ним потерпев крах.
Разделив чуть не весь мир, Европа устремилась к последним неразграниченным терри– и акваториям – на Тихий океан.
Прозорливый Ломоносов в упомянутой работе 1763 года писал: на Курилах, где «климат как во Франции», можно «завесть поселения, хороший флот с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов». Флот этот будет защищать Россию не от Китая или Японии – от Европы: «Против коей силы не могут прочие европейские державы поставить войска ни севером, ни югом… Таким образом, путь и надежда чужим пресечется».
В 1778 году Кук дошёл до Чукотки и Аляски. На Алеутах перерисовал у русских промышленников карту Беринга.
Лаперуз в 1787 году гостил на Камчатке у командира здешнего гарнизона прапорщика Хабарова.
Вовсе не случайно на рубеже XVII и XVIII веков Дальний Восток посетили знаковые персонажи западной литературы – Робинзон Крузо, побывавший в Китае и Забайкалье, и Лемюэль Гулливер, достигший Японии, которая в ту пору казалась европейцу не менее фантастической, нежели Глаббдобдриб или Лапута, и поэтому единственная из реально существующих стран перечислялась в этом сказочном ряду (вот и наш Гончаров назвал Японию «тридесятым государством»).
«Они приходят туда со скромною целью исследования… но вместе с тем, в случае благоприятных условий для плавания в этих местах, имеют заднюю мысль водворить там своё владычество», – писал о восточных походах француза Лаперуза и британца Броутона адмирал Невельской.
В XIX веке исследования перешли в передел. Шла глобализация – слова ещё не было, а понятие уже было. «Девятнадцатый век есть век окончательнаго раздела земной суши между большими народностями. Кто сделает в этот век ошибку, тот не поправит её потом долго и будет страдать от того», – писал Венюков. В работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» Ленин цитирует французского историка Эдуара Дрио: «Все свободные места на Земле, за исключением Китая, заняты державами Европы и Северной Америки… Приходится торопиться: нации, не обеспечившие себя, рискуют никогда не получить своей части и не принять участия в той гигантской эксплуатации Земли, которая будет одним из существеннейших фактов следующего (т. е. ХХ) века».
Европейские державы ринулись к Тихому. На кону стояли очертания политической карты мира на века вперёд.
Англичане, чтобы подчинить Китай, придумали гениальную, как им, должно быть, казалось, идею: «опиумные войны». Порты Китая стали европейскими колониями и плацдармами: Гонконг – английским, Макао – португальским, Циндао – немецким. Англия окопалась на Индостане и в Сингапуре, Франция – в Индокитае…
Не стань Приморье российским, оно рисковало стать не китайским, но английским, французским или американским. Чтобы не отставать от Европы и защитить от неё восточные рубежи, Россия вспомнила о потерянном Приамурье.
О глобализации середины XIX века – «Фрегат “Паллада”» Гончарова, который отправился в поход 1852–1855 годов как секретарь адмирала Путятина. Главной задачей Путятина было завязать связи с Японией, тогда сверхзакрытой и непонятной. С той же целью в Японию отправился американский коммодор Перри.
Одновременно решались другие задачи: выяснялись очертания берегов, изучалось население, просчитывались варианты войн и приобретений…
Пытаясь понять психологию «крайневосточных» народов, Гончаров многое сообщает о представлениях своих современников. Сам европеец, он смотрит на Японию едва ли не конкистадорски: «“А что, если б у японцев взять Нагасаки?” – сказал я вслух, увлечённый мечтами… “Они пользоваться не умеют”, – продолжал я». Японцев он сравнивает с детьми, американцев и русских – со старшими, которые должны «влить в жилы Японии те здоровые соки, которые она самоубийственно выпустила… из своего тела и одряхлела в бессилии и мраке жалкого детства». Гончаров допускал насильственный характер такого вливания: «Надо поступить по-английски, то есть пойти, например, в японские порты, выйти без спросу на берег, и когда станут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбление и начать войну»; ни слова о морали или международном праве. «Если падёт их система, они быстро очеловечатся», – писал Гончаров о японцах. Отметим это «очеловечатся»: народы, не ставшие на единственно верный с точки зрения европейца путь, выводятся за рамки человечества. О корейцах Гончаров пишет: они должны сделать «неизбежный шаг к сближению с европейцами и к перевоспитанию себя». Перевоспитываться должны все, кроме самих европейцев; азиаты для них – не совсем люди, не субъекты истории. Раз Азия спит, Европе до́лжно вмешаться – для блага самой же Азии.
Европа выступала в роли насильника. Торговля, которой она добивалась, походила на грабёж. Перед глазами японцев был пример Китая, где Англия с 1840-х вела «опиумные войны», добиваясь свободного ввоза наркотиков, которые она производила в Индии, в Поднебесную – в обмен на китайский чай, шёлк, фарфор… Это была,
