Русский октябрь. Что такое национал-большевизм - Николай Васильевич Устрялов
Сроки и масштабы истории часто кажутся современникам чересчур растянутыми. Но горе тому, кто, не поняв исторического темпа, хочет его изменить, не имея за собою ничего, кроме субъективных настроений и желаний. «Жирондисты погибли потому, что объявили вершину революции уже пройденной, Бабеф – потому, что считал ее еще не достигнутой» (Шпенглер). Нужно прислушиваться не к голосу чувства и личных стремлений, а к объективной логике событий. В ней всегда больше мудрости и смысла, нежели в самых возвышенных мечтах утопистов и самых страстных обличениях патентованных политических моралистов, на всех заграничных перекрестках ныне еще тянущих свою нудную канитель:
Предатели!.. Погибла Россия!..[29]
Окончательное констатирование «имманентного разума» русской революционной эпопеи – счастливый удел «будущего историка». Но уже и сейчас для хотящего видеть мало-помалу вырисовываются объективные ее контуры. Вдумываясь в них, невольно припоминаешь тот процесс «обмирщения» средневековой церкви, ссылкой на который начинается эта статья. Первоначальные импульсы революции, воплощаясь, явственно «переходят в собственную противоположность». И если нынешняя русская эпоха дождется своего Генриха Эукена, то не прочтут ли у него наши внуки приблизительно следующее:
«Чем более дух коммунистической революции овладевал Россией, тем более коммунизм должен был получать буржуазный характер. Идея отрицания собственности сама стала источником перераспределения богатств, и, следовательно, новой собственности. Чем упорнее революционный дух старался бежать от конкретных условий действительности, тем глубже ему приходилось погружаться в суету повседневной политики. Отрицание наличного социально-политического мира, с одной стороны, обусловливало равносильное его утверждение – с другой. Через посредство отрицания милитаризма коммунистическая власть обзавелась сильнейшей регулярной армией; отвергая в принципе патриотизм, она его практически воспитывала в борьбе с интервенцией и чужеземными вожделениями; своим отрицанием собственнических инстинктов она их побудила с интенсивностью, дотоле небывалой в общинной крестьянской России; антигосударственная идеология (ср. Ленин, «Государство и революция») помогла советам сделаться властью величайшего и могущественнейшего государства своего времени. В этом внутреннем разложении интернационально-коммунистической идеи заключалось трагическое противоречие Великой Русской Революции. Революционный дух большевизма стремился избавиться от влияний национальных и буржуазных, и это стремление делалось для него источником подчинения этим влияниям».
Неудержимо развивающийся процесс обмирщения коммунистического экстремизма есть истинно-действенная и глубоко-плодотворная самокритика русской революции. Она неизбежно приведет и уже приводит к подлинному русскому Ренессансу.
О НАШЕЙ ИДЕОЛОГИИ[30]
1
Недавно в письме И.Г. Лежнева нам (группе «Русской Жизни») был предъявлен следующий упрек:
«…Вся группа в целом, живущая на берегах Великого океана, как-то не чувствует велико-океанской эпохи, в которую вступило человечество, интернациональной идеи нашего века, – идеи, которая по своей мощи и резонансу шире христианства, буддизма. Новая религия, под знаменем которой встает новый век, с новой государственностью, с новой культурой, – этого просмотреть нельзя, об этом каждодневно сигнализируют и Запад и Восток – каждый по-своему. С обязательной улыбкой заметить мимоходом, что эти заветы посланы вглубь истории, по доброму примеру французской революции, – значит ограничится красивой и светской отпиской»…
В этих строках затронута чрезвычайно существенная, серьезная проблема одновременно и «принципиального», и «тактического» характера. Необходимо отдать себе в ней вполне ясный отчет, тем более, что и в печати нам уже неоднократно приходилось слышать упреки в некоторой «старомодности» нашего национализма, неизбежной ограниченности нашего патриотического кругозора, в недостаточном чутье тех «катастрофических» перемен, которые вносит в мировую и русскую историю нынешний кризис. Тем острее потребность эти упреки и возражения основательно продумать, что их доводится нередко выслушивать и от близких нам тактически в данный момент общественно-политических течений, – например, от берлинских «наканунцев» («соскользнувших влево» сменовеховцев) и московско-питерских примиренцев (Лежнев, Тан, Адрианов). Само собою разумеется, что и коммунистические идеологии, со своей стороны, вполне присоединяются к подобным обвинениям по нашему адресу, формулируя их еще более выразительно:
«Проф. Устрялов, – пишет, например, проф. Покровский, – …оказывается со своим «национал-большевизмом» человеком отсталым, «человеком до 17 года», человеком, не понимающим, что государство охвачено тем же диалектическим процессом, как и все живущее, что государство, созданное революцией, и государство, опрокинутое революцией, разделены друг от друга бездной» (сборник «Интеллигенция и революция», с. 88).
Разберемся в этом обвинительном материале.
2
Прежде всего – в плане столетий, «в масштабе всемирной истории». Независимо от оценки нужд текущего дня, в отрыве от конкретных проблем современной политической жизни России.
В этом разрезе, конечно, нельзя игнорировать мощного интернационализаторского процесса, переживаемого человечеством. Это уже давно стало общим местом, – что международные связи с каждым десятилетием становятся все теснее, взаимозависимость государств – все неразрывнее. Недаром наука государственного права уже к концу прошлого века прочно принялась за пересмотр понятия «государственного суверенитета». Автоматически отцветает и ряд принципов традиционного международного права, вытекающих из старой, «бодэновской» концепции государства. Эволюция экономической действительности, естественно, не может не отражаться и на истории политических форм. Государственные границы перестают быть непроницаемыми. Признать эту истину, значит, по нынешним временам, сказать самый ординарный, азбучный трюизм. И воистину мы были бы не только «старомодными», но и просто невежественными людьми, если бы вздумали на этот трюизм ополчаться.
Столь же очевидно, что человечество вступает в «океанскую» эпоху своего существования. Весь земной шар становится ареной жизни и деятельности «единого человечества». Нет неоткрытых, и даже, пожалуй, и не используемых так или иначе территорий. «Цивилизация» перестала быть в каком-либо отношении провинциальной. Покоряются пространства, своеобразно побеждается и время, мобилизованы все материки, уже не только научившиеся понимать друг друга, но и органически связанные единством некоторых общих устремлений и интересов. «Мы начинаем мыслить океанами и материками» (Лежнев). Опять-таки, вовсе не нужно жить на берегах Великого океана, чтобы отчетливо сознавать и ощущать эту бесспорную истину.
Но из нее отнюдь еще не вытекает неизбежность какой-то «новой религии интернационализма». Тут уже совсем разные плоскости. Новый всемирно-исторический период принесет собою новую политику, новое государство, обновит правовую жизнь народов мира. Поскольку выдвинутся новые нации, – родятся свежие культурно-национальные ценности. Но считать, что буддизм и христианство могут быть заменены интернациональной идеей современной цивилизации – значит плохо уяснить себе и смысл мировых религий, и внутренние границы интернационализма, как идеи.
Интернационализаторский процесс развивается в категориях цивилизации по преимуществу. Он обусловлен всесторонним усложнением и усовершенствованием техники, он удовлетворяет практическим материальным потребностям современных народов. Социальные взрывы и массовые движения, которыми он сопровождается в настоящее время, ни в каком отношении не могут быть названы
