Итоги Итоги - Итоги № 27 (2012)

— И как родители воспринимали эту вашу страсть?

— Мягко говоря, неважно. Мама, журналист ТАСС, узнав, что я собираюсь идти в Тимирязевку, с придыханием произносила: «А наш-то — конюх!» В эту короткую фразу она вкладывала столько, что дальнейшая судьба моя просматривалась на раз: нищета, пьянство и смерть от цирроза печени. Отец, чья работа была связана с авиацией, хотел, чтобы я пошел по его стопам, и моего увлечения лошадьми не понимал. Успокоился только, когда я надел офицерские погоны и пошел служить в кавалерийский полк.

— А в кавалерийский полк-то как попали?

— После выпуска меня по распределению направили в Северный Казахстан. Но там я пробыл недолго. Тогда в Союзе действовал строгий закон: все специалисты должны быть прописаны по месту работы. Для меня, москвича, это означало променять столичную прописку на прописку в деревне Березняковка. Поэтому, поработав какое-то время в Казахстане, я вернулся в Москву и отправился на службу в кавалерийский полк. То, что у меня уже было звание лейтенанта, играло мне на руку.

— Это был тот самый полк, который сейчас зовется Президентским?

— Тогда он назывался по-другому — 11-й отдельный кавалерийский полк. О службе там у меня остались исключительно приятные воспоминания. Мы были молоды, беззаботны, вопрос, где заработать денег, не стоял. Мы знали, что бы ни случилось, 15-го числа получим все, что нам положено от Родины. И все свое свободное время занимались конным спортом. Благодаря нашему тогдашнему командиру полковнику Михаилу Константиновичу Барило мы считали полк своим домом. Он располагался там же, где и сейчас, — в Голицыне. Порядок в кавалерийской части несколько другой, чем в остальных. Жизнь начинается и заканчивается конюшней. Утренней зарядки по уставу нет, вместо нее уборка конного состава. А знаете, как чистоту лошади определяли? Выходит старшина с платком, суровый весь. Подошел к лошади, мазнул под брюхом или хвостом, и, если увидел грязь, скандал на неделю. Но это все пустяки. Четко знали: вот моя конюшня, вот мои лошади, вот мои бойцы и боевая задача.

— Интересно, какие такие боевые задачи вам ставили?..

— Были реальные боевые задачи, например борьба с десантом... Но в основном нас задействовали в киносъемках. В то время была мода на фильмы исторической и революционной тематики, их снимали в разных концах Союза. Наша история плотно связана с лошадьми, поэтому без работы не сидели. Правда, каскадерами нас не называли, поскольку такой профессии не было. За годы службы я объехал страну от западных до восточных границ — и это была отдельная подготовка. Представьте себе, что такое погрузить в эшелон целый эскадрон. Вагон — это 10—12 голов лошадей, а эскадрон — это сто голов. А если надо два эскадрона? Мало погрузить, нужно зверюг доставить в целости и сохранности, а поведение лошади в железнодорожном вагоне — отдельная песня. Случались в истории кавполка и настоящие трагедии. Однажды команда вернулась без лошадей. В тайге снимали фильм «Дерсу Узала», и все они погибли из-за клеща. Бойцы ехали домой с седлами на спинах.

— На съемках каких фильмов вам довелось поработать?

— За шесть лет их было немало. «Емельян Пугачев», «Бабек», «Хождение по мукам», «Сватовство гусара» Светланы Дружининой, где я выступал дублером Михаила Боярского... Я очень горжусь тем, что в свое время судьба довольно плотно свела меня с Сергеем Федоровичем Бондарчуком. Мы подружились, когда он снимал фильм «Степь» по Чехову под Новочеркасском в станице Персиановка. Для меня в мои 25 лет это была первая самостоятельная поездка: 50 голов лошадей, бойцы… Бондарчуку требовался человек на эпизодическую роль приказчика. Надо было подъехать к барину и, сняв шапку, сказать пару фраз. Сергей Федорович предложил это ответственное задание мне. Я, конечно, воодушевился, выбрал самого красивого коня, чтобы лицом в грязь не ударить. Дальше: «Мотор, камера, начали!» Я подлетаю на коне, ставлю его на дыбы, потом отвешиваю, как мне кажется, подобострастный поклон барину и бодро выдаю заученные фразы. Уверен, что все идеально, но режиссер кричит: «Стоп, стоп, стоп!» Зовет меня к себе: «Володечка! Ну где вы видели, чтобы у холопа лошадь была, какую не каждый князь себе позволить может? А что за посадка? Вы не поклонились, а слабо кивнули, позволив с вами заговорить. Вы — князь, а мне нужен холоп». На этом моя актерская карьера закончилась, хотя Сергей Бондарчук пообещал мне: «Если меня все-таки обяжут повторно снимать «Тихий Дон», тебя позову на Григория Мелехова. Нос у тебя горбатый, перебитый, будешь Гришку играть».

— Бондарчук строгий был режиссер?

— Я бы не сказал. Очень вежливый, добрый в общении, голос не повышал, даже когда работа не клеилась. Мне этого с моим возрастом и армейской глупостью было не понять. Еще удивил Георгий Бурков, который тоже участвовал в съемках. На экране ему вечно доставались роли алкоголиков. А тут понимаешь, что перед тобой интеллигентнейший человек.

— А как актеры на лошадей реагировали?

— Лошадь никого не оставляет равнодушным. Я всю жизнь провел при лошадях и очень редко встречал людей, безразличных к этим чудесным животным. Были те, кто их побаивался, но стоило им дать лошади кусок сахара, почувствовать на ладони эти губы, и все. Любовь на всю жизнь. К сожалению, у нас это не всегда понимают. Уже в бытность мою директором ипподрома я отправился на съезд Европейского рысистого союза в Финляндию. По нашим меркам мероприятие узкоспециальное, но открывать его приехала выскопоставленная дама из местного парламента. Я решил сделать ей комплимент: мол, чиновник такого ранга, а приехать не поленилась. Она спокойно заявляет, что лошади для нее дело государственной важности. Тут я не удержался и пошутил: «А что, в вашей маленькой Финляндии с другими ресурсами туго?» На что она, поджав губы, ответила: «Мы в нашей маленькой Финляндии заботимся о душевном благополучии нашего народа». Не представляете, как после этой фразы стыдно стало.

— Лошади для военных отбираются по каким-то особым критериям?

— Обновление поголовья в кавалерии называется ремонтом, однако им я в кавполку не занимался. Мастерству этому научился позже, когда служил в ЦСКА. Помню одну смешную историю. Один из заместителей командира полка — Георгий Теофилович Чикашуа уехал на Северный Кавказ отбирать лошадей. Возвращается и говорит с сильным кавказским акцентом: «Нэ кони, арлы, львы!» Через две или три недели приходит эшелон. Собираемся всем эскадроном, берем амуницию и отправляемся его разгружать. Набрали арканов, потому что понимаем: лошади в лучшем случае полузаезженные, а значит, так просто не дадутся. Когда видим эшелон, глаза у меня и моих сослуживцев лезут на лоб. Объясню, почему: в окошечке, расположенном в самом верху вагона, торчит морда лошади. Начинаю прикидывать, что раз морда в окошке торчит, то рост у лошади метра два в холке. При том, что в кавалерии средний рост лошади 159—162 сантиметра, а в спорте порядка 170. Мы с моим другом Мишей Чубариком переглядываемся: и правда орлы! Но когда вагоны открыли, мы увидели огромный слой опилок вперемешку с лошадиным навозом. А на них стоят чебурашки карачаевской породы по 145 сантиметров ростом. Просто пока они ехали, нагадили столько, что «выросли» до уровня окна. Мы тогда, конечно, посмеялись, но на самом деле карачаевские лошади очень хорошие, я по поводу особенностей этой породы могу целую лекцию прочитать. Ее об бетон не убьешь — жизнеспособность невероятная. Кормят не кормят, снег или жара — все равно. Старики рассказывали, как в 1944 году наши войска вошли в Восточную Пруссию. Отечественная кавалерия вся на наших лошадях — башкирские, казахские лошади, кабардинские, карачаевские. Они некрупные, но очень сильные, выносливые. А там огромные красавцы по 170 сантиметров в холке. Наши бойцы было покидали своих коней и пересели на немецких, но после второго перехода от них пришлось отказаться. По боевому уставу кавалерии в мирное время переход составляет 50 километров в сутки, а в военное — 100. Так вот, на вторых 100 километрах все красавцы полегли, потому что выведены были для других целей.

— Как получилось, что вы все-таки покинули полк?

— В 1980 году в ЦСКА нужно было серьезно менять поголовье. И меня как офицера, который в этом разбирается, отправили туда на подмогу. Я лошадей любил и понимал, поэтому с удовольствием провел десять лет своей жизни, с 1981 по 1990 год, мотаясь с коневозкой по стране. К тому времени многие мои однокашники заняли руководящие посты на основных конезаводах, так что все это было мне интересно вдвойне. К каждому жеребенку относился как к произведению искусства. Давно прочитал в старых немецких книжках, что спортивная лошадь, кроме всех своих великолепных данных и происхождения, должна обладать сердцем бойца, и в отличие от других это качество развить практически невозможно. Его и пытался разглядеть. Просматривать жеребят для ЦСКА начинал, когда те еще подсосными ходили с кобылой. Потом спустя пару месяцев возвращался — они к этому времени уже начинали щипать траву. Сидел с клочком бумаги и журналом таврения и смотрел, как они играют, отдыхают, едят, как быстро восстанавливаются. Фиксировал для себя каждую мелочь. Лошадей для разных конюшен тогда отбирали трехлетками, когда их перспективы уже всем очевидны. В результате за лучших особей начиналась настоящая борьба. Я решил сыграть на опережение и увидеть перспективу в совсем маленьких жеребятах. Не буду кокетничать и скажу, что мне это удалось. Когда я впервые привез в ЦСКА десять жеребят, все смеялись, называя их детским садом имени Жуковского. А дальше, поскольку ЦСКА мог себе это позволить, каждому жеребенку выделили своего куратора, отдельное питание и идеальный распорядок дня. Под такой опекой они начали расти и развиваться так, что превзошли все существующие шкалы роста. Метод оказался эффективным. Результат — 70 процентов лошадей сборной страны прошли через конноспортивный дивизион ЦСКА. Одна из них и вовсе стала серебряным призером Всемирных конных игр в Стокгольме.