Газета День Литературы - Газета День Литературы # 164 (2010 4)
Да и стилистически их проза, драматургия, поэзия носила более мистический, сакральный, готический, детективный характер, нежели литература высоколобых англичан. Составьте сборник лучшей готической остросюжетной мистической литературы, и вы обязательно включите туда "Кентервильское привидение" и "Преступление лорда Артура Сэвила" Оскара Уайльда, "Другой остров Джона Булля" и "Ученик дьявола" Бернарда Шоу, "Этюд в багровых тонах" и "Союз рыжих" Артура Конан Дойля, "Два рыцаря" и "Мёртвые" Джеймса Джойса, и, конечно же, "Дракулу" Брема Стокера… В своём путешествии по Ирландии я забредал и в полуразрушенный замок, где проходило действие кельтской легенды о всаднике без головы, послужившей основой для знаменитого романа Майн Рида, выходца из донегольских мрачновато-загадочных мест. Никак нельзя забыть в этом мистическом постижении мира ни "Путешествия Гулливера" величайшего ирландца Свифта, ни "Мельмота-скитальца" Мэтьюрина, приходившегося Оскару Уайльду дедом. Да и в мистико-романтическом восприятии мира нашим Михаилом Лермонтовым чувствуются его частично кельтские корни.
Освободиться от чувства своей родины кельты не могли, даже когда уезжали далеко от неё. Тот же Джеймс Джойс, иронично относящийся ко всем движениям ирландских националистов, при этом никогда не забывает об "уникальном островном колорите и гостеприимстве" родного Дублина. Неистовый критик ирландской политики Джойс при этом всю жизнь, живя за границей, писал только о родной Ирландии. Он считал, что если даже Дублин разрушат, "его можно будет восстановить по моим книгам". Да и в книгах Джойса полно имён ирладских борцов, лидеров борьбы за независимость, того же Парнелла или О'Брайена, ссылок на кельтские сказания.
Долгие годы католические проповедники запрещали издавать в Дублине книги его тайного певца. Только в шестидесятых годах, после смерти Джойса, на родине издали его роман "Улисс". Впрочем, и в этом кельты похожи на русских. Зато сегодня "тропа Блума" – главного героя "Улисса" – туристический путеводитель по Дублину. Начинается она на морском побережье, у башни, в которой когда-то жил сам Джойс и куда он поселил своего героя, и проходит через весь город.
В Дублине вообще много памятников своим великим писателям. Тут и бюст Джонатана Свифта, недалеко от храма святого Патрика, в которой деканом служил сам автор "Путешествий Гулливера", недалеко от Национальной галереи установлен бюст ещё одного насмешника – Бернарда Шоу, кстати, работы нашего русского скульптора князя Павла Трубецкого.
Памятник ещё одному мистическому эстету с нелегкой судьбой – Оскару Уайльду, расположенный рядом с его бывшим домом на Мерион стрит, выглядит вызывающе даже для нашего времени. На обломке громадного валуна небрежно присел как всегда изысканно одетый писатель.
Оскар Уайльд, как ни покажется странным, и был до конца своей жизни неким идеологом кельтского национализма, идеологом "великой кельтской школы". Ему и принадлежит это определение. Великие кельты из плеяды литературного Возрождения, как и наши гении Серебряного века, были почти сверстниками. Да и расцвет их литературный не случайно пришёлся на период знаменитого кровавого пасхального восстания 1916 года и скорое объявление независимости Ирландской республики в 1922 году.
Как они перекликаются в мировой истории ХХ века: Пасхальное восстание, независимость и гражданская война у ирландцев, и в те же годы октябрьская революция, гражданская война в России. Как писал еще один великий ирландец Уильям Батлер Йейтс в своём перекликающемся с "Двенадцатью" Блока стихотворением "Пасха 1916 года" – "Всё изменилось, полностью изменилось: родилась страшная красота". И литература в наших умах: кельтская и русская, в отличие от чисто английской, становилась проповеднической, мученической, пророческой.
С каждой поездкой в Ирландию всё более убеждаюсь в родстве русской и кельтской души. Возьмём хотя бы абсолютно внешне английского писателя Артура Конан Дойля, родившегося пусть и в Шотландии, но в абсолютно католической семье ирландцев. Обратите внимание на постоянную тягу писателя к изображению родных ирландцев. "А моя старуха-мать в своём сельском домике в Ирландии!", или же "В следующее мгновение я извивался в геркулесовых объятиях ирландца…", или – "войдя в кабинет, американский ирландец уселся в кресло…".
Зачем ему это надо? Об этом он сам и говорит: "Вы, вероятно, кельт? – Я ирландец, сэр. Чистокровный…". Отсюда и рассказы "Союз рыжих", "Зелёное знамя"… Не о себе ли он пишет в "Зелёном знамени": "Джек Конолли был одним из самых завзятых революционеров. Будучи членом нескольких тайных обществ, он числился в Ирландской Земельной Лиге, где примыкал к крайней левой. Погиб Джек Конолли в стычке с полицией в одну лунную ночь около Кантука. Джейка застрелил полицейский сержант Мордок".
И как раз в это время брат-близнец Джека, Денис, поступил солдатом в британскую армию. Отечество после смерти брата опостылело Денису. Он собирался уехать навсегда в Америку, но это было невозможно. Проезд стоил семьдесят пять шиллингов, а таких денег у Дениса не было. Что было делать в таких обстоятельствах? Денис взял да и поступил в армию. Это его избавляло от необходимости жить в Ирландии.
Её королевское величество королева Виктория приобрела в лице Дениса очень ненадёжного солдата. Его кельтская кровь была вся пропитана ненавистью к Англии и всему английскому. Дениса и приняли-то в полк только благодаря его росту и силе.
Сержант отвел Дениса и дюжину таких же, как он, молодцов в казармы в Фермоэ. Тут они прожили несколько недель, а затем их отправили, согласно военному регламенту, за море. Все они были назначены в первый батальон Красного Королевского полка.
Королевский Красный полк представлял из себя в те времена престранное зрелище. В нём служили и сражались за империю люди, которых ни под каким видом нельзя назвать патриотами. В Ирландии шла борьба не на живот, а на смерть. Аграрные неурядицы достигли своего кульминационного пункта. Одна часть населения, вооружившись ломами и мотыгами, производила днём дозволенную законом работу, другая же "работала" ночью. Это были особого рода работники – в масках и с винтовками в руках. Людей озлобили, их лишали хижин и огородов. Эти озлобленные и оголодавшие люди проклинали правительство, виновное в их бедах. Но ненависть – ненавистью, а есть надо, и вот для того, чтобы найти себе кусок хлеба, эти люди поступали на службу к тому же правительству.
Но что это были за служаки! Перед самым поступлением на службу они совершали преступления: убийства и грабежи. В так называемых ирландских полках было не редкость встретить рекрутов, которые скрывали свои настоящие фамилии. Скрытность иногда понятна и естественна. Виселица далеко не приятная вещь.
В Королевском Красном полку таких сомнительных субъектов была тьма-тьмущая. Несмотря, однако, на это, полк имел отличную репутацию. Его солдаты славились безумной храбростью.
Офицеры отлично знали, с каким народом им приходится иметь дело. Им было известно, что их солдаты насквозь прогнили от измены, что все эти ирландцы пылают непримиримою ненавистью к знамени, под которым им пришлось служить.
Главным центром этой измены и ненависти была третья рота первого батальона, а в эту именно роту и был зачислен Денис Конолли. Его товарищи были поголовно кельты, католики и бывшие арендаторы. Что представляло из себя в глазах этих людей британское правительство? Они отождествляли его с неумолимым помещиком, с полицейским констеблем. Этот констебль всегда держал сторону помещика.
Да, попав в третью роту, Денис не оказался одиноким. Не он один выходил во времена оны на большую дорогу убивать помещиков и чиновников, не он один ненавидел здесь чёрной ненавистью проклятую Англию, которая убила его брата.
Да, в Ирландии шла непримиримая гражданская война. Злоба порождала злобу. Помещик, во всеоружии своих прав, хлопотал только о себе, он требовал того, что принадлежало ему по закону. Но какое дело было до этого закона товарищам Дениса: Джиму Голану, Патрику Мак-Квайру и Петеру Флину? Они хорошо помнили, как полиция разбирала крыши их жалких хижин, как их жен и детей вместе с убогим скарбом вышвыривали на улицу.
Эти воспоминания были слишком горьки для того, чтобы можно было, рассуждать о таких отвлеченных предметах, как право и закон. Страсти разгорелись, о справедливости забыли все – и помещики и арендаторы, – завязалась упорная, непримиримая, безжалостная борьба. Человек, которого ранили, забывает обо всём и чувствует только боль от своей раны. Солдаты третьей роты были именно такими ранеными людьми. Ненависть и злоба – вот что они чувствовали.
