Эдуард Байков - Уфимская литературная критика. Выпуск 7
Итак, «Открытая Мысль» или ОМ. Долетела эта ласточка, т. е. мысль и до моих далеких непролазных заснеженных канадских лесов. «Ну, что ж, посмотрим», – потирала я слегка окоченевшие руки, распаковывая бандероль с обратным московским адресом, только что опрометью перескочив леденящий душу и открытые участки тела промежуток между почтовым отделением и своим авто. Неплохое начало – журнал внешне, на ощупь, количеством и названием рубрик соответствующий всем классическим канонам толстого журнала. В этом плане редакторы журнала поработали недурно. Осталось дело за малым – за содержимым. Бегло пролистав оба первых номера журнала, я поняла, что нужно брать карандаш и начинать делать заметки на полях. Опираясь на народную мудрость, неоднократно проверенную мною на деле, о том, что первый (а иногда и второй) блин комом, я решила остановиться на последнем из имеющихся в наличии, т. е. втором выпуске ОМ. Какой же толстый журнал обходится без вступительного слова или обращения к читателям от редактора? ОМ в этом плане исключения собой не являет. Общее представление журнала, перечень авторов… А вот, что на самом деле меня сразу заинтересовало, так это то, как редактор по-своему классифицирует авторские тексты. И к этому я буду еще неоднократно возвращаться. Дело в том, что по ходу ознакомления с содержимым журнала мне было любопытно сравнить свои впечатления от прочитанного с тем, как это представлено редактором.
Журнал открывает рубрика поэзии. В качестве эпиграфа к рубрике стоит небезызвестное «Там уж скоро третий год/Тень моя живет меж вами» Осипа Мандельштама. «Это, собственно, они к чему?» – подумалось мне. После тщательного обследования содержимого рубрики, эпиграфом к которой волей редакторов стали приведенные выше строки, мне так и не удалось обнаружить явной или скрытой взаимосвязи между эпиграфом к рубрике и ее содержимым. Ни тени самого Мандельштама и никакой другой тени там не оказалось. Но не будем забегать наперед, будем двигаться вперед поступательно. Тем, кому редакторы отдали право ввести читателя в мир поэзии, стал Константин Брыляков. Нам предлагается, выражаясь литературно, состоящее из нескольких частей стихотворное произведение под названием «Полынов». Ну, название говорит само за себя, сразу отправляя читателя то ли к героям пьесы Гладкова «Давным-давно», то ли еще подальше. Автор пытается подражать (и, судя по всему, не скрывает этого) классикам. Пушкин? – спрашиваем мы себя. Явно не дотягивает. Лермонтов? Еще больше не дотягивает. Понятно, что жизнь коротка, вино это плохо. Но ведь речь-то не об антиалкогольной агитке, речь о литературном произведении, более того, о поэзии речь. Увы, приходится констатировать факт того, что от поэзии в произведениях Брылякова – разве что рифма да размер стиха, которые, хоть и выдержаны недурно, стихотворений все равно не спасают. Правда, «Гусляры» на мгновение побуждают усомниться в безнадежности автора, но и этот стих шаблонен. А что же об этом думает редактор? Оказывается, Игорь тоже догадался, чем именно был вдохновлен автор «Полынова»: «Поэзия, вдохновленная Золотым (Пушкинским) веком». Отрадно, что в данном случае мнения наши совпадают. Что ж, это только начало. Вероятно, впереди нас еще ждут поэтические открытия.
А на смену «поэзии, вдохновленной Золотым веком» приходит довольно большая (аж на полных 4,5 страницы формата А4) подборка стихов Ольги Фоминой. Читаем.
Проткни несчастные укоры
Открытым обликом своим.
Это как? Ну, то, что укоры должны быть непременно несчастными, сомнения не вызывает. А вот то, что их еще можно и проткнуть, и не шпагой какой-нибудь, а обликом, и не просто каким-то там острым носом, но обликом открытым… Да-а-а уж.
Или вот это, например:
До сих пор помнят те цветы в мусорном ведре,
У которых душу, у которых свет Бог забрал к себе.
И так, куда ни ткни пальцем. Это даже не просто слабые стихи. Это и не стихи вовсе. Теперь становится понятным, почему Константин Брыляков занял первое почетное место в рубрике «Поэзия». А что же редакция думает по этому поводу? Да ничего особенного, кажется, и не думает, охарактеризовав тексты Фоминой коротким «лирика».
Не все еще потеряно, это только два автора из всего толстого журнала. Пойдем дальше.
Еще одна находка, заслуживающая отдельного внимания:
Он замер над притихшею толпою,
Как будто привыкая к высоте,
И сотни глаз вздымали над собою
Его под выдох: «Господи Христе».
Это было про колокол. Что куда вздымалось? Под какой дых или выдох? Автор – Наталья Зимнева. Не углубляясь в детали, хотела написать просто, что, дескать, пишет Наталья банально и сыро. Так бы и написала, если бы не Колокол. Сверяемся с редактором: «голос русской души». Не спорю. Может, и русской, может, и голос…
Ладно, попробуем изменить тактику. Сначала будем читать комментарии редактора, после – авторские тексты. Итак, Виктор Коноплев: «поэтический гротеск». Интересно. Смотрим.
Друг мой, попутчик в дороге (удачной?)
нервной рукой разгребал мои мысли.
………
(Вновь я увидел, как ноги босые
выше и выше несли по стеклянным ступенькам).
Пожалуй, не мешает сверить свое понятие гротеска со словарным.
Гротеск – произведение искусства, исполненное в фантастическом, комически-уродливом стиле («Словарь русского языка», С. И. Ожегов)
Ага, тогда все правильно. Кроме «произведения искусства», в данном случае.
Милада – так же как и Ольга Фомина – «лирика». Совершенно верно.
Атаргартис (интересно было бы узнать о происхождении сего изыска). Редактор: «поэтическое подсознательное». Воистину, все познается в сравнении. И это «подсознательное» даже начинается казаться поэтическим, хотя с самых первых строк и хочется перейти на следующее стихотворение, а еще лучше – на следующего автора.
Ну, слава богу, кажется, мои читательские муки оправданы. Михаил Сафин. С творчеством этого автора я уже немного знакома. На редкость неровно пишет Михаил. Одно стихотворение может быть безукоризненным, другое – «прихрамывающим». Не знаю, какова у этого причина. Впрочем, с удовольствием отмечаю, что почитать у Михаила есть что, и многие его стихи обладают всем необходимым поэтическим оснащением. Можно у Сафина встретить и интересные находки, и метафоры. Присуща его стихам мелодичность. А промахи… У кого их нет? «Могут лучшие солисты дать однажды петуха». Могут, и позволительно… если однажды, т. е. изредка.
Для наглядности хотелось бы немного процитировать Михаила.
О дожде:
Как одинокий пианист
За фортепьяно без пюпитра,
Роняет пальцы на карниз,
Ночь наполняя дробным ритмом.
Красиво, черт побери!
Или вот это:
Где под управленьем немыслимых терций
Из чрева давно и смертельно больного
Конечностью жизни в биениях сердца
Рождается музыка магии слова.
Да, а что у редактора? «Изысканность слова». Пожалуй. На этой оптимистической нотке можно было бы и остановиться, лучше бы, остановиться. А я так и сделаю.
Переходим к разделу, торжественно объявляющему себя «Художественная проза». Такое звание требует веских оснований. Надеюсь, они есть. Да вот и эпиграф, ни много, ни мало, из Федора Тютчева (младшего). Не удержусь, и приведу его здесь:
«– Слушайте, барин, – сказала мне как-то наша верная Матрена, приехавшая с нами из Петербурга, – сегодня должно кончиться.
– Почему ты думаешь?
– Стала землей пахнуть, – таинственно пояснила она мне. – Сегодня я этого наклонилась над ними, а из них как бы то из земли дух такой «чижолый» идет, ровно как бы из могилы, а к тому же и убирать себя начали.
– Как убирать? – опять не понял я.
– А так, ручкой, то там себе личико тронут, то инноместе, ровно бы что снимают, аль-бо вот прихорашиваются, это завсегда перед самым концом бывает».
Весьма информативно. К чему же это нас готовят? Неужто заупокойную художественной прозе ОМ затянули? Ну-ка, поглядим.
«Мистическая жуть» (Игорь Якушко ©) Олеси Брютовой под интригующим названием «Придорожная таверна». Учитывая опыт с разделом поэзии, не мешает повнимательнее отнестись к первому произведению, открывающему раздел. Вероятно, должно быть что-то, достойное внимания, по мнению редакторов. Что сказать? Я бы классифицировала «Придорожную таверну» иначе. А именно, как «занимательное чтиво». Впрочем, «мистическая жуть» вполне может быть и даже должна быть занимательным чтивом. Совершенно очевидно, что автор «Таверны» – человек способный, начитанный, с фантазией. Что-то даже гоголевское проскальзывает. Да и другие классики русской и зарубежной литературы вспоминаются. Такая себе классико-занимательная стилизация детских страшилок про красные сапожки или еще какие-нибудь там белые тапочки. Отрадно то, что стилизация эта читается. Вот и хорошо.
