Газета День Литературы - Газета День Литературы # 89 (2004 1)
Началось то, что я бы сейчас назвала вспышкой реализма. Каковы причины этого поворота? Молодое поколение пишущих стремится привлечь к себе внимание. И они имеют на это право. Способ первый: сбросить что-то крупное с корабля современности, чтобы эффектно плюхнулось. Способ второй: погромче крикнуть, даже оклеветать себя, чтобы читатель содрогнулся. Такова литература "молодых негодяев". Помню, в 2001 году пришла рукопись от одной девицы. Называлась "Исповедь проститутки". Я прочла и сразу поняла, что девушка невинна. То есть представляет себе "это" чисто теоретически.
Но сегодняшние молодые — они умные. Они поняли, что жесткий эпатаж в больших дозах уже не работает, а в сбрасывании классиков с корабля современности преуспели старшие товарищи. Значит, нужно просто рассказать правду о себе, о своем поколении. Правду, какова она есть. Чтобы самому было важно то, о чем пишешь. Чтобы было интересно читателям. А как это сделать? Да, пожалуй, только в форме реалистической. Между прочим, реализм — одна из самых условных ис ложных художественных систем, в которой ещё поди да сделай что-нибудь...
В нашем очень коротком списке финалистов есть весьма симптоматичные вещи. Вот, скажем, "Пришлые люди" Андрея Коротеева — это новая деревенская проза. Но самое крупное открытие "Дебюта" — Николай Епихин из Воронежа. Меня поразило, что у этого автора так много воздуха в рассказах, так много пространства между словами, — что настоящую прозу и характеризует. Я боюсь захваливать, Епихина на самом деле уже и так забросали комплиментами, а ему ещё нужно многому, как в литературе, так и просто в жизни, учиться.
В прозе сейчас существуют два глобальных, как мне кажется, подхода. Условно говоря, "астафьевско-распутинский" пакет и нечто такое "битовское" с хорошей прививкой и модерна, и постмодерна. У того и другого подхода есть пространство для развития. Могут ли они быть синтезированы в целое? — не знаю… Там принципиально разная конструкция героя. Герой реалистической прозы — сам по себе живёт, сам по себе говорит, сам по себе движется. А в прозе с прививками модерна и постмодерна герой — инструмент автора. Это принципиально разные вещи. Надеюсь, что молодая литература, развиваясь, может полноценно заполнить собой и то, и другое пространство. Реализовать и те, и другие возможности.
Очень интересен как "другая возможность" роман Адрианы Самаркандовой из Киева "Гепард и львенок". Это женская полемика с Набоковым. Роман "Лолита", написанный от лица Лолиты.
Лауреат "Дебюта-2003" в номинации "Крупная проза" Владимир Лорченков — это нарождающаяся новая молдавская проза. Повесть "Хора на выбывание" написана по-русски, и на вручении лауреат сказал важные слова о том, что Россия, уходя, оставила бывшим союзным республикам подарок: свой язык. Но по методу, по материалу эта проза принадлежит европейской, а вернее — европейско-балканской культуре. Если говорить об аналогах, то ближе всего кинематографический: фильм Эмила Кустурицы "Подполье". Есть аналоги и литературные. "Хора на выбывание" написана в том же жанре политической фантасмагории, что и роман Александра Проханова "Господин Гексоген".
О тенденциях реализма в молодой литературе проще всего сказать: новое — это хорошо забытое старое. Но это будет неточно. Есть творческие и читательские потребности, которым отвечает именно реалистическое письмо. Оно очень жизнеспособно. И свидетельствует о зрелости "дебютного" поколения — быть может, слишком ранней. Зрелость выражается еще и в том, что молодые авторы понимают в литературе не только слово "можно", но и слово "нельзя". В искусстве надо знать правила, которые хочешь нарушить. Без закона нет свободы — как всем уж теперь ясно, после лавины наших "свобод".
Но существует разница между законом и табу. На одном из наших "дебютовских" дискуссий поднимался вопрос: какие табу есть у молодого поколения? Было высказано мнение, что под запретом сегодня сентиментальность, любовь, "чувства добрые" и т.д. Но сами финалисты "Дебюта-2003" эту идею опровергли. И все согласились, что таких запретов в литературе молодых нет, но якобы табуированные темы просто очень трудны для освоения. Написать рассказ о любви — самая сложная задача для писателя не только юного, но и весьма зрелого. Да и написать вообще о хорошем человеке, чтобы это было художественно убедительно, достоверно,— гораздо труднее, чем написать о плохом. Кухню с тараканами описать проще, чем прекрасный закат, который тебя поразил.
А теперь о конкурсе поэтическом. Почти каждый талантливый человек начинает свою работу со словом со стихов. Стихи — это как минимум треть материалов "Дебюта", т.е. более 14 тысяч присланных в прошлом году работ относились к номинации "Поэзия". Но примерно половина наших поэтов на самом деле прозаики. Они сами об этом пока не знают, но это так. У прозаиков более сложная метаморфоза, как у бабочки: сперва личинка, потом куколка, только потом — взрослое существо. Многие авторы стихотворений, присланных в "Дебют", через какое-то время войдут в творческий кризис, то есть "окуклятся". Некоторые выйдут из кокона, иные погибнут.
Но четыре финалиста "Дебюта" в номинации "Поэзия" — несомненные поэты. Сначала скажу о лауреате. Марианна Гейде — поэт многоуровневого, философического направления. Может быть, ей не достаёт непосредственности чувств. Но у Марианны это искупается непосредственностью взаимоотношений со словом, что у начитанных авторов происходит не так уж часто.
В конкурсе "Дебюта", как и вообще в современной поэзии, дефицит на лириков. Елена Шерстобоева из Иркутска — лирик, по крайней мере, в потенциале. У москвича Ильи Кригера такой идеал: роман на одну страницу. Илья пытается очистить свою поэзию от эпитетов, вернуть слову его изначальную, суверенную емкость. Конечно, этот филологический прагматизм ему в чем-то мешает. Но ставит он перед собой такие сложные задачи, которые не по плечу и более опытным стихотворцам. Анастасия Афанасьева — умная, очень умная. Пытается казаться защищённым, хладнокровным человеком. И правильно делает.
Каждый поэт стоит на плечах множества других поэтов. Поэзия растет, как коралловый риф — это впитывание, вбирание в свое поэтическое пространство множества голосов. поэт вынужден быть уже чревовещателем: так много других поэтов в нем говорит. Сейчас под нами огромный культурный пласт. Но на очень большом может нарасти и небольшое, но тоже стать частью этого большого. И иметь право на существование. На появление больших поэтов остается всё меньше и меньше шансов. Потому что каждый чистый лист, условно говоря, уже исписан, поэтическое пространство организовано так, как его организовали предшественники. Но унывать не стоит. Всякая попытка написать стихотворение или рассказ включает надежду на чудо..
Ольга СЛАВНИКОВА, координатор литературной премии "Дебют"
Николай Епихин ДВЕ НОВЕЛЛЫ
ДЯДЯ ВАСЯ
Астров хорошо сказал когда-то: "Те, которые будут через сто, двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно — те, быть может, найдут сред- ство, как быть счастливыми…"
Наполовину прочтя предложение, я подумал, что Чехов закончит мысль так: "Те, которые будут через сто, двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно, и не подумают, что их, может быть, самих будут презирать за то же самое",— что-то подобное мелькнуло в мозгу. И тут я дочитал предложение до конца и понял, что Чехов сказал хорошо о хорошем, а я — плохо о плохом.
Мне мой дядя часто говорит: "Вот умру я — хоть приди на мою могилу, помяни, вспомни, что я кирпич клал, дверь с тобой ставил, рамы менял… Умру я, а ты выпей за меня",— и иногда плакал.
А я после часто думал: "Не должна наша жизнь быть такой, чтобы я помнил его за то, что он помогал мне дом восстанавливать, потолки менять, душ строить. Буду помнить его, конечно, и за это, но больше за самое главное — за то, что говорил вот это и плакал, за то, что я чувствовал в те короткие минуты его душу. Не скажу: светлую, чистую. Душа всегда светла и чиста".
Однажды, перед пасхой, мы поехали с ним вдвоем чистить и подкрашивать могилы родственников.
Мы вышли на нужной остановке и зашагали по аллее к кладбищу. Дорога предстояла длинная и в гору. И хотя я был с дядей, которого давно не видел и которого очень любил, мне было скучновато и хотелось побыстрей прийти домой и лечь спать.
Тогда я глубоко ощущал бесцельность моей жизни, и сердце никак не отпускали хандра и желание хоть что-то делать. Но я знал, что люди, у которых есть цель и которые действительно, казалось бы, счастливы, — глубоко несчастны. Я им сочувствовал — потому что у большинства из них цели эти были глупые, пошлые и фальшивые, что-то вроде того: украл, выпил, в тюрьму, или: поел, поспал, снова поел, или: деньги, большие деньги, очень большие деньги. Банкиры, чиновники, бандиты, юристы — вот те, которых я презирал и которых тихо ненавидел. А когда-то я им завидовал и хотел жить их романтической жизнью… Эх, молодость,— загубили тебя взрослые, загубило подражание им.
