Анатолий Бернацкий - Идеальные преступники

Пасха, всегда отмечаемая православными с большим воодушевлением, в 1844 году в Самаре прошла как-то странно: многие жители отметили, что староверческий квартал был погружен во тьму и необычно тих. Был также отмечен и тот странный факт, что никто из известных всему городу старообрядцев не вышел после полуночи «похристосоваться» с соседями. Удивление еще более усилилось, когда никто из староверов не появился в городе поутру. А к вечеру из-за закрытых наглухо ворот со староверческих дворов стал доноситься рев и крик домашнего скота. Это могло означать только одно: животные стояли некормленые.

В понедельник 27 марта 1844 года городские власти получили первую информацию о том, что в староверческом квартале происходит нечто странное. Квартальный надзиратель обошел улицу, постучал в ворота, но поскольку ему никто не открыл, попыток проникнуть внутрь он не предпринял. После повторного обхода вечером 27 марта он отправился с докладом к начальнику городской полиции Рудковскому. Тот весьма скептически отнесся к полученному докладу и решил ничего не предпринимать до следующего утра.

На следующий день он лично отправился к староверам. Уже на подходе к их кварталу скепсис Рудковского испарился: его встретил крик и рев не кормленной и не поенной живности. Один из околоточных, чтобы выяснить причину происходящего, перелез через трехметровый забор и отворил калитку двора староверов Кузьминых.

Думается, Рудковский пережил не самые приятные ощущения, когда поднявшись по крыльцу и миновав сени, очутился в тихой гостиной, посреди которой на сдвинутых столах стояли… два открытых гроба с человеческими телами.

Однако, супруги Кузьмины были живы. Они лежали в гробах, читали молитвы и ожидали прихода конца света, который, по их расчетам, уже вторые сутки двигался по России. Рудковский приказал лежащим в гробах встать. Но они отказались ему повиноваться. На вопросы, обращенные к ним, Кузьмины не отвечали. Рудковский, преодолевая оторопь, вышел из дома, так и не добившись исполнения своего приказа: староверы, проигнорировав распоряжения местной власти, остались лежать в черных гробах.

Тогда он кинулся в соседние дома. Везде он видел одну и туже картину: ставни закрыты, шторы — задернуты, гробы, обитые черным крепом и бархатом, открыты, а в гробах лежат живые люди.

О происходящем в Самаре немедленно были проинформированы губернские власти в Симбирске, а также епархиальное руководство.

Но так как рассчитывать на быструю помощь извне было трудно, Рудковский, чтобы пресечь мародерство, распорядился взять под усиленный полицейский надзор места проживания староверов. Кроме того, он начал розыски родственников потенциальных самоубийц, дабы с их помощью вступить с последними в переговоры. Быстро выяснилось, что из староверческих домов исчезла вся молодежь. Правда, уже вечером 27 марта 1844 года их удалось обнаружить. Но сначала никто из них не хотел добровольно возвращаться в город. И только угроза применения силы и ареста, а также присутствие стражей порядка заставило молодых староверов отправиться в Самару.

Общение полицеймейстера с молодежью дало властям, наконец, первую информацию о сути происходившего: стало известно о «святом человеке» Иерониме и его фантастических пророчествах. Разумеется, было решено этого человека допросить. Но оказалось, что он исчез. Обыск в доме купца Царицына также результатов не дал. Староверческий «святой» как в воду канул.

Однако долго о. Иеронима искать не пришлось. Староверы дали его точный словесный портрет, и уже через день он был схвачен.

Доставленный на допрос «святой человек», не моргнув глазом, заявил, что о грядущем Апокалипсисе ему сообщил ангел в конце февраля 1844 года. Сам о. Иероним, якобы, искренне поверил в скорый конец света, а потому умышленно вовсе никого не обманывал.

Примечательно, что искренняя вера в скорую гибель мира отнюдь не помешала ему набить золотом собственные карманы: при обыске у «святого человека» были найдены почти 5 тысяч рублей. Личность свою этот человек так и не открыл. Но уверенно можно утверждать, что он не был ни священником, ни монахом. Приглашенный в качестве эксперта настоятель местного собора обнаружил вопиющую безграмотность «святого человека» во многих вопросах, связанных с православной обрядностью.

Известно, что в дальнейшем его перевели в Симбирск, тогдашний губернский центр, и следствие по делу «о ложных пророчествах Апокалипсиса в Самаре» было продолжено там. Губернский суд признал «о. Иеронима» виновным в мошенничестве и осудил на 50 ударов хлыстом и бессрочную ссылку в Сибирь. При исполнении телесного наказания присутствовала почти вся самарская община староверов; они рыдали и скорбели о преступнике, как об «истинном христовом мученике». Эти люди, однажды уже разоренные мошенником, вновь собрали для него немалые деньги — на этот раз в дорогу, в Сибирь.

Осужденный едва не скончался во время порки. Он потерял сознание и был опущен с эшафота на руках. О дальнейшей судьбе этого человека ничего неизвестно. Скорее всего, он скончался либо в Сибири, либо по дороге туда.

Во втором часу ночи 18 июля 1774 года к петербургскому дому Григория Орлова явился неизвестный, потребовавший от караула допустить его к графскому камердинеру. Что те и сделали после некоторого колебания. Уже отошедший к этому времени ко сну, камердинер хотел отчитать и выгнать наглеца. Но когда тот заявил, что ему немедленно потребно видеть «Его Сиятельство по государственному делу», камердинер вынужден был провести его к покоям хозяина.

И хотя к тому времени Орлов уже не состоял в фаворитах императрицы, тем не менее, он не переставал оставаться в когорте самых доверенных лиц государыни и имел право на аудиенцию с нею в любое время.

Орлов, не раздумывая, принял загадочного полуночного визитера — пожилого бородатого человека, одетого в убогий длиннополый кафтан и запыленного с головы до ног.

Назвавшись Остафием Трифоновым, ночной визитер заявил, что явился в столицу империи по наказу своих земляков — яицких казаков, в количестве 342 человек действовавших в составе армии Пугачева. Они, якобы, изъявили желание прекратить сопротивление «матушке-государыне», поймать Пугачева и выдать его властям. Казаки просили для себя прощения и награды в размере 100 рублей каждому. В подтверждение своих слов визитер извлек из потайного кармана внушительный конверт и вручил его графу. В нем находилось письмо упомянутых казаков и их личные подписи — всего 342.

Граф распорядился закладывать карету, чтобы ехать немедля к императрице в Царское Село, где находилась ее летняя резиденция. Долгая ночная дорога располагала к общению, и Орлов принялся выяснять у Трифонова детали, которые могли понадобиться ему для доклада императрице.

Остафий в ходе беседы заявил, что казаки обманом были вовлечены в бунт и когда убедились, что их вожак, называвший себя Петром Третьим, на самом деле никто иной, как выходец с Дона Емельян Пугачев, то на общем сходе решили «искупить свои вины».

Слова Трифонова прозвучали очень достоверно. В пользу возможности того, что он говорит правду, существовало несколько косвенных соображений. Например, Григорий Орлов прекрасно знал, что значительная часть яицкого казачества Пугачева ненавидит, видя в нем человека, несущего разорение краю и его жителям. Также было известно, что первую попытку схватить Пугачева и выдать его властям предприняли именно яицкие казаки из состава его войска. Кроме того, Орлов знал, что весной 1774 года уже имели место прецеденты, связанные с выдачей властям вожаков бунтовщиков. То есть, само по себе предложение выкрасть Пугачева и передать его преследователям на фоне такого рода событий не следовало считать каким-то совсем уж невероятным или фантастичным.

Около шести часов утра Орлов с Трифоновым прибыли в Царское Село. Граф немедленно прошел в опочивальню Императрицы, а Остафий около получаса дожидался его в одной из комнат в присутствии пары гвардейских офицеров. Наконец, и он был приглашен в покои государыни.

Императрица милостиво позволила Остафию Трифонову целовать руку, после чего довольно долго и обстоятельно расспрашивала его о событиях на Яике, настроениях бунтовщиков, входя порой в самые незначительные детали. Так, например, она поинтересовалась маршрутом движения Трифонова к Петербургу, поскольку теоретически, его должны были задержать воинские кордоны еще на подходе к Москве. Трифонов спокойно объяснил, что прошел половину России без паспорта, просто показывая разорванную подкладку кафтана, через которую паспорт якобы и вывалился.

Результатом поездки Орлова и Трифонова в Царское Село явилось учреждение императрицей Секретной комиссии по поимке Пугачева, в состав которой вошли два человека: капитан Преображенского полка Галахов и сам Остафий Трифонов. Правда, впоследствии к ним присоединился майор Рунич, тяжело контуженный во время турецкой компании и находившийся в то время в Москве на излечении.