Николай Клёнов - Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва
Как видим, Александр и Даниил действуют в рамках похожих сценариев, включающих:
а) попытки дипломатическим путем укрепиться в уделах распадающейся Полоцкой или Смоленской земли;
б) напряженные военные действия против набирающей силу Литвы;
в) «почетное» отступление перед новой «третьей» силой, мир и союз с Миндовгом.
Наконец, нет возможности усмотреть принципиальные различия в восточной, ордынской политике Александра и Даниила. Да, Александр ни разу не вступал с Ордой в прямое военное столкновение. А Даниил как минимум четырежды воевал с этим страшным противником. Вот только Галицко-Волынский правитель лишь однажды лично руководил дружиной в бою с крупными силами Орды. Было это в 1223 г. где-то в окрестностях Калки, и результаты того сражения были ужасны. Во время нашествия 1240 г. Даниил — сильнейший правитель на юге Руси — устранился от вооруженной борьбы и ушел к Уграм и далее в Польшу. Милея-баскака в Бакоте в 1255 г. в плен брал Лев Данилович, а во время походов Бурундая 1258–1260 гг. Даниил Романович всякий раз уклонялся и от вооруженного столкновения, и от личных встреч с полководцем своего сюзерена: «Василко же князь поеха противу Бурандаеви со Лвомъ, сыновцемь своимъ, а Данило князь не еха с братомъ, послалъ бо бяше себе место владыку своего Холмовьского Ивана».
За такую позицию приходилось откупаться выполнением требований Бурундая: Галицко-Волынская земля участвовала в походах Орды против Литвы, Польши и уничтожала укрепления своих же городов.
Александр Ярославич, объявленный другом и даже побратимом Джучидов, на самом деле впервые поехал в Орду лишь после смерти отца и после своего брата Андрея (которого причудливая фантазия реконструкторов изображает последовательным борцом с установлением «ига») только зимой 1247–1248 г.:
«Поеха Андреи князь Ярославич в Татары к Батыеви и Александръ князь поеха по брате же к Батыеви». [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1, стлб. 471].
Никаких особых плюшек Александр от первого своего долгого и нудного путешествия в Орду не получил, не получил он даже полагавшегося ему по старшинству владимирского стола (а решение о назначении князем Киева в итоге просто проигнорировал). Вторая поездка Александра в Орду к настоящему моменту мифологизирована не менее Невской битвы и Ледового побоища. Поэтому имеет смысл тупо процитировать крупные куски из наиболее близкой к обсуждаемому 1552 г. Лаврентьевской летописи именно в том порядке, в котором их расположил летописец:
1. «Иде Александръ князь Новгородьскыи Ярославич в Татары и опустиша и с честью великою…»
2. «В то же лето здума Андреи князь Ярославич с своими боары бегати нежели цармъ служити и побеже… и погнаша Татарове в следъ его и постигоша и оу города Переяславли. Боже схрани… его… Татарове же россу ну шаса по земли и княгыню [союзника Андрея Ярослава Ярославича] яша и дети изъимаша. и воеводу Жидослава ту оубиша и княг[ын]ю оубиша и дети… в полонъ послаша и людии бещисла поведоша…»
3. «Тогоже лета. Приде Александръ князь великыи ис Татаръ в град Володимерь и оусретоша и со крсоты оу Золотых воротъ митрополитъ и вси игумени и гражане и посадиша и на столе… и бысть радость велика в граде Володимери и во всей земли Суждальскои» [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1, стлб. 473].
Таким образом, летопись не связывает поездку Александра и Неврюеву рать, которой даётся независимое объяснение. Александр возвращается на Русь после Неврюевой рати и не рассматривается современниками в качестве организатора оной. Ну а самый ранний источник, обвиняющий Александра в предательстве брата и организации разорительного похода Орды, — это «История Российская» В. Н. Татищева XVIII в. Именно оттуда это страшное обвинение перешло в труды позднейших исследователей [Татищев В.Н. История Российская. Т. 5. М.-Л., 1965. С. 40. Подробнее снова см.: Горский А. А. Два «неудобных» факта…]. Воля ваша, но мне эта история очень напоминает выдуманное Л. Н. Гумилевым побратимство Невского с сыном Батыя, разве что в «уникальные, не дошедшие до нас» источники Татищева поверить все же несколько легче, чем в такие же источники Гумилева.
Кроме того, Батыю не требовался никакой донос от Александра для того, чтобы иметь зуб на Андрея Ярославича. Ведь младший брат Александра получил, по сути, старшее Владимирское княжение от враждебного на тот момент к Бату-хану «центрального имперского правительства» в Каракоруме. И именно перед 1552 годом «наш» Чингизид сумел существенно укрепить своё положение в Монгольской империи, что и развязало ему руки для расправ над вассальными князьями, которых он мог подозревать в излишней лояльности к своим врагам. Андрей Ярославич в списке таких «сомнительных» вассалов стоял, очевидно, на первых местах.
Ну и напоследок надо отметить, что при желании Александра можно считать не только предателем 1252 г., но и организатором славного антиордынского восстания 1262-го. Того самого:
«Въ лето 6770 (1262). Избави Богъ от лютаго томленья бесурьменьскаго люди Ростовьския земля: вложи ярость въ сердца крестьяномъ, не терпяще насилья поганых, изволиша вечь, и выгнаша из городовъ, из Ростова, изъ Володимеря, ис Суждаля, изъ Ярославля. Окупахуть бо ти оканьнии бесурмене дани и от того велику пагубу людемъ творяхуть, роботяще резы и многы души крестьяньскыя раздно ведоша» [ПСРЛ. Т. 1, стлб. 476].
Дело в том, что поздняя (но весьма осведомленная и достоверная) Устюжская летопись прямо указывает на причины восстания в городе: «Приде на Устюг грамота от великаго князя Александра Ярославича, что татар бити» [ПСРЛ. Т. 37. С. 70].
Подведем итог. Источники утверждают, что Александр Ярославич и Даниил Романович проводили в жизнь на редкость схожие внешне- и внутриполитические курсы:
1) утверждать личную унию своего стола с соседним богатым «общерусским» столом;
2) отражать те попытки внешней экспансии, что возможно отразить, и пытаться за счет покорности отвести силы, выглядящие непреодолимыми;
3) пытаться закрепить за своими родственниками и союзниками столы на спорных территориях Полоцкой и Смоленской земель (или хотя бы сдержать там наступление Литвы).
Похожи и темные пятна на памяти этих князей: установление власти Орды над Новгородом и активное участие в кровавой бойне 1230-х, способствовавшее установлению этой власти над всей Русью. И в обоих случаях неясно, был ли вклад Александра и Даниила в развитие «темного сценария» хоть сколь-нибудь значимым.
Сходству реализованных исторических сценариев в нашем случае способствовало и то, что разделенные обширными буферными территориями Владимиро-Новгородская и Галицко-Волынская земли решали сходные исторические задачи, являясь по ряду вопросов естественными союзниками, что и было зафиксировано в связях Даниила с Ярославом Всеволодовичем и Андреем Ярославичем, а ранее — связями, например, Владимирко Галицкого с Юрием Долгоруким.
Вопрос же о том, могли ли Александр и/или Даниил избавиться от ордынского ига в какой-нибудь альтернативной реальности (то есть вопрос о том, нет ли вины этих князей в столь долгом, столь устойчивом существовании разных частей Руси в качестве периферии степной империи), стоит пока отложить. После отдельной главы, посвященной свержению ига, ответ на поставленный вопрос станет предельно ясен.
Так в чем же тогда причина явных различий в судьбе двух земель? На мой взгляд, всё до смешного просто: у владимирского князя Всеволода Юрьевича было действительно «большое гнездо». Мощные ветви семейного древа оставили после себя Ярослав Всеволодович, Александр и Андрей Ярославичи. Тогда как из трех известных нам сыновей Даниила потомство оставил только один. Этот факт имел следующие важные последствия:
I. Для Галицко-Волынской земли начиная со второй половины XIII в. характерна намного более высокая степень консолидации и намного меньшее количество усобиц.
II. Для Галицко-Волынской земли начиная со второй половины XIII в. характерна заметно более слабая зависимость от Орды: немногочисленные местные князья не слишком часто нуждались в услугах верховного арбитра в лице хана. Для Северо-Востока этот арбитраж превратился в печальную традицию и один из основных инструментов внешнего управления. Один только Федор Ростиславич Смоленский (а также волею хана ярославский, черниговский, витебский, брянский и иных) чего стоит.
На Галицко-Волынской земле подобный метод ханского контроля через управление конфликтами мог быть не менее эффективным, о чем явно свидетельствует рассказ местной летописи о сложных взаимоотношениях сыновей и племянников Даниила Галицкого:
«Володимеръ же князь, сотьснувъси немощью тела своего, и нача слати ко брату своему Мьстиславу, тако река: «Брате, видишь мою немощь, оже не могу, а ни у мене детий. А даю тобе, брату своему, землю свою всю и городы по своемь животе. А се ти даю при царихъ и при его рядьцахъ…» И посемь посла Мьстиславъ ко брату ко Лвови, и ко сыновцю своему, тако река: … «оже брать мой Володимиръ дал ми землю свою всю и городы по своемь животе, при царехъ и при его рядцяхъ, а вамъ поведалъ, а я поведал же. Аже чего еси хотелъ, чему есь тогда со мною не молвилъ при царехъ? А повеж ми, то самъ ли есь в Берестьи сель своею волею, ци ли велениемь отца своего, а бы мь ведомо было. Не на мя же та кровь будеть, но на виноватомъ, а по правомъ богъ помощник и хрестъ честный. Я же хочю правити татары, а ты седи. Аже не поедешь добромъ, а зломъ пакъ поедешь же» [ПСРЛ. Т. 2, статья 1287 г.].
