Николай Егоров - Каменный Пояс, 1982
— Шабаш, отдыхай! Наше время истекло.
Я вернулся, когда утренней смены еще не было. Витька, успевший убрать носилки, со скучающим видом спросил:
— Ну как, передовик, выпендрился? Пиши теперь в журнале, что Иванов не пошел на вызов, а что пай-мальчик Бекетов проявил высокую сознательность и исправил повреждение.
— Ты старший, ты и пиши.
— А если ты напортачил?
Я взял авторучку, нашел чистую страницу и записал: «Прошу снять с меня разряд, так как я его еще не заслужил».
Купание в ночной пурге не прошло бесследно: неделю я провалялся в бреду. Мать с ног сбилась, поила меня лекарствами, сама ставила уколы — своего очередного отпуска не пожалела, чтобы ухаживать за мной. Она рассказала, что пока я был без сознания, приходил Виктор Иванович… Генка Туманов по два раза в день наведывался, так что скоро, мол, опять заскочит.
И точно, он не замедлил исполнить ее предсказание. Я здорово обрадовался Туману. Сразу же заставил его рассказать новости, узнал, что с Сарычем и Воробышком он видится от случая к случаю и они в первый день весны не выбрались в лес, вопреки старой традиции. У каждого теперь свои дела и личные интересы. Генка поделился секретом:
— Кончу школу, сдам экзамены в геологоразведочный и махну на Сихотэ-Алинь — маршрут высшего класса: четвертая категория! Я ведь, Сань, в турклуб при вашем заводе записался. Сейчас разрываюсь: и к походу надо готовиться, и экзамены на носу. Слышь, а может, с нами рванешь? Я уговорю ребят, чтобы взяли — ты потянешь, ты упрямый.
Я сделал вид, что тоже одержим рюкзаком, и изобразил сожаление.
— С удовольствием, Гена, но ведь работа, а отпуск еще не скоро. Да и экзамены в вечерке.
На самом деле у меня ни тени зависти не было к Туманову. Подумаешь, поход! Наоборот, после встречи с другом стало легко на душе. Впрочем, Генка всегда умел быть ненавязчивым, приятным собеседником. Порой и мне хотелось быть таким же, но не хватало доброты, терпения, справедливости. Он мало раздумывает над тем, кто прав, кто не прав, а если попутчик, озлобившись или устав, бросает рюкзак на полпути, Туман взваливает груз на свои широкие плечи, потом, виновато улыбаясь, садит сверху и того человека. Я тоже, наверное, подниму рюкзак — если в нем будет общий наш груз. Но человек, бросивший его, перестанет для меня существовать. Как Иванов, например.
Витька сам напомнил о себе, явившись очередным гостем.
Он присел без приглашения на стул возле кровати, достал из спортивной сумки пару бутылок «Жигулевского» и сушеную рыбину.
— Пейте пиво, пейте квас — морда будет, как у нас. Ты, Саня, великий человек, тебе скоро памятник поставят, а вот учителю физики — нет, потому как плохо он тебя учил… Там делов-то — всего два конца перебросить, и готово. А это тебе на память, — Витька вытащил из кармана сложенный вчетверо лист из журнала дежурств автоматчиков с моей злополучной записью.
Пока я тупо держал бумагу, Витька схватил со стены гитару, неумело бряцая по струнам, пропел:
— Ты постой, пацанка, погоди! Дай взглянуть на тебя, дорогая!..
Я не мог вытерпеть его бесцеремонности и, давая волю раздражению, закричал:
— Положи инструмент на место и катись к чертовой бабушке!
Пока Иванов обувался в коридоре, я сказал матери громко, чтобы и ом слышал:
— Мама, не пускай его больше ко мне, если хочешь, чтобы я выздоровел.
— Какой ты злой, Саня, — упрекнула она меня после, но не стала ни о чем расспрашивать, а только посоветовала скорее поправляться, потому что начиналась весна — мое любимое время года.
Я догадывался об этом и сам: в форточку уже не раз врывался звон серебряных колокольчиков капели. Предвкушение тепла и нежного солнца, как лекарство, возвращало мне силы, и вскоре я вышел на улицу.
Весна влажно дышала в парках и лесках, надувала паруса бумажных корабликов, блестела талой водой на резиновых сапожках малышей, падала желтыми зайчиками на большие квадраты, нарисованные мелом на асфальте. Дети всегда первыми замечают преимущества весны. Затем женщины — им не терпится надеть легкие наряды. И только потом наступает очередь мужчин, которые почему-то не очень торопятся расстаться с зимними шапками и утепленными ботинками. Это было мне на руку, так как после болезни одеваться надо было как можно теплее. Нарядившись снова в зимнюю одежду, я не выглядел белой вороной.
Хорошо, когда не нужно торопиться. Если хочешь быть художником — не спеши, и ты увидишь вокруг себя столько всего, что никогда не будет недостатка сюжетов. Много раз по утрам я проскакивал в низенькое здание проходной и словно не видел, не замечал около него старинной чугунной решетки. Здорово пришлось потрудиться мастерам, чтобы отлить ее. Зато теперь она щедро радует взгляды людей. Только тех, кто не ленится смотреть! А вот настоящий памятник — пушки на больших стальных колесах со спицами. Теперь, конечно, это не оружие, но когда-то такие пушки добывали славу русскому воину, помогали защищать свободу Родины.
Увлекшись размышлениями над прошлым и настоящим завода, я как-то не подумал, а радостно ли мне снова встретиться сейчас с товарищами. Но ребята, видно, разбежались но вызовам, и лишь Виктор Иванович шелестел калькой, просматривая чертежи. В углу штабелями лежали новые приборы, грудились у стены металлические панели, переходные коробки.
Мастер обрадовался мне, поинтересовался, когда ждать на работе, и поторопил:
— Давай! А то дел — невпроворот! Новый котел монтируем, каждый человек на счету. Думаю определить тебя к монтажникам, все равно у тебя с Ивановым нелады.
— А вы откуда знаете? — удивился я.
— Должность у меня такая, Саша: все знать надо. Иначе как таких молодцев, как ты с Ивановым, воспитывать? Ну да ладно, ты скоро в армию пойдешь, а там все плохое забудется.
Я и сам знал, что скоро мне служить, ждал этого, как ждут счастливых перемен.
Мастер вдруг задумчиво посмотрел на меня, поймал ответный взгляд, кашлянул и сказал:
— А ты, Сашок, злой, однако!
Я возмутился:
— Злой?!
— Надо уметь прощать.
Значит, Витька рассказал ему и о ночном происшествии, и о своем визите ко мне.
— Ты должен помириться с Виктором. Он ведь парень хороший. Бывают, конечно, заскоки, но у кого не нет? Как он переживал, прежде чем к тебе пойти! А ты послал его к чертовой бабушке…
— Но он же…
— Знаю, — перебил меня мастер. — Так что же, теперь его и за человека нельзя считать?
— Нельзя! Вы — как хотите, а для меня его все равно что нет!
— Ладно, Саша, как хочешь. Время подумать у тебя будет, а завтра, значит, с утра иди прямо на новую котельную в распоряжение Василия Павловича Артаманова, бригадира монтажников — спросишь там…
И снова дни без особых происшествий и новостей. Зато ничто не отвлекало от подготовки к экзаменам. Я получил аттестат без троек. Некоторое время наслаждался свободой: не надо ходить в школу, не надо заниматься уроками дома…
Однажды гитара почти произвольно пропела аккорды песни нашей компании, и, словно услышав ее, пришли ребята: Сарыч, Воробышек, Туман. Я обрадовался, но тут же сник, когда узнал, что Сарычева и Воробьева призывают в армию. Мелькнула мысль, что теперь мой черед. На проводах ребята пожелали мне и Туману: догоняйте! Туман пообещал шутя, что если не поступит в институт, то так и сделает, а я промолчал, думая о маме: «Как она одна?..»
Я не знал, что на следующий день получу повестку. Что нового сулила она мне? Куда забросит солдатская судьба? На работе вручили наказ «хорошо служить и вернуться в родной коллектив», подарили авторучку, чтобы не забывал писать, выдали последнюю зарплату.
Песня пятая.
МАРШ-БРОСОК
Я иду, и тверд мой шаг.Но порой бывает так:Ты устал, а цель близка —На пределе марш-броска.И еще трудней бывает:Ты в отчаянье, хоть плачь,Мне удачи не хватаетВ минном поле неудач.Я бегу и подрываюсь,Выживаю, боль терпя,Но боюсь, когда отчаюсь,Не кого-нибудь — себя!Сколько сил во мне осталось?И опять, дробя усталость,Вновь уверен и высок,Я иду на марш-бросок!
В тишине послышался дальний рокот самолета, и сразу по расчетам прокатилась отрывистая команда: «К бою!» Солдаты засуетились у орудий, искоса поглядывая на небо, на самолет.
— К бою! — скомандовал охрипшим вдруг голосом Гошка Батурин, командир расчета.
Гошке совсем недавно присвоили звание сержанта. Эти стрельбы важны для него, нельзя ударить в грязь лицом: скоро ему командовать отделением. Мне тоже хочется отличиться, хотя впервые участвую в стрельбах. Может быть, именно потому раз за разом прокручиваю в уме свои действия. Знаю, что от меня многое зависит. Главное — не переслать обойму, иначе снаряд проскочит, но не дослать еще хуже: заклинит магазин. Впрочем, это дело техники, освоенной на тренировках до автоматизма: никто не мог быстрее меня взвести затвор.
