Владислав Гравишкис - Миасская долина
— Чики-брики! — сказал он вслух. — Вот словцо, а?
Ему нравилось придуманное слово. Оно придавало юмористический оттенок всей истории, и от этого не так скверно было на душе. Чики-брики! А что еще оставалось делать? Васька не заплатит — окладишко маленький, семья большая. И не заставишь — смирен-то смирен, а прижмешь — такой шум поднимет, не рад будешь. Самому платить? С какой стати? И где уж там!
Семен Семеныч покосился на стол: в списке дебиторов и у его фамилии значилась изрядная сумма. Надо еще придумать, как ее с шеи снять.
…Чем дальше уезжала полуторка от завкома, чем больше распалялся Василий Федорович. Сердился на себя, что волей-неволей приходится сочинять фальшивый авансовый отчет; ненавидел Семена Семеныча, который заставляет это сделать, а в случае ревизии, конечно, останется в стороне; поминал недобрым словом высокопоставленного гостя, который, надо полагать, никакого удовольствия от пикника не получил, только костюм свой дорогой пожег; негодовал на директора, он пил вместе с ними, а теперь даже не знает, что ему, завхозу, приходится идти на преступление. И чем все кончится — неизвестно!
А в доме отдыха, в своей крохотной квартире, ему и совсем горько стало. Почему все считают, что если ты — завхоз, снабженец, то обязан делать всякие пакости? А ведь ему тоже хочется жить просто, честно, по-советски, как все люди живут!
Разгорячась, он мысленно обратился к Семену Семенычу: «Да знаешь ли ты, хомяк, чем это пахнет, когда ты меня на такое дело склоняешь? Да с твоей черной руки я теперь десятки таких отчетов настряпаю, и ты пикнуть не посмеешь, потому что мы теперь с тобой одной грязной веревкой связаны! Тоже мне придумал — чики-брики! Какое там чики-брики: воровство, так прямо и скажем! И нас, мелкоту, за собой тянешь — воровать… А вот не выйдет! Хочешь, я про все прокурору напишу, хочешь?»
Василий Федорович встал с постели, включил свет и пошел искать у сына-школьника ручку, чернила и чистую тетрадь. Сын спал, подложив руку под ухо. На его лицо падал косой свет стосвечовой лампочки, и длинные тени ресниц легли на щеки. Рядом на спинке стула, точно крылатая красная птица, распростерся аккуратно расправленный пионерский галстук. Под подушку была засунута книга. «Повесть о настоящем человеке», — прочел Василий Федорович.
«О настоящем человеке», — повторил про себя Василий Федорович, положил книгу на стол и погладил шелковистую ткань галстука. В глубине души шевельнулось что-то теплое, доброе, шевельнулось и поднялось от сердца к горлу. «Ради тебя, сынок! — шептал он. — Чтобы ты никогда не стыдился отца. Чтобы тебя эта грязь не касалась. Расти, сынок, настоящим человеком!»
Он сел к столу и начал писать: «Городскому прокурору товарищу Селезневу…».
Закончив писать, Василий Федорович отнес на место ручку и чернила. Поправил одеяло на сыне, еще раз погладил пионерский галстук. Удовлетворенный всем тем, что он сделал, улегся спать.
ДВЕНАДЦАТЬ ВЕДУЩИХ
IДвери сборочного цеха широко раскрываются. Поматывая головой, выходит запряженный в телегу битюг. В телеге лежит письменный стол и широкое полумягкое кресло. На столе перевернутая вверх дном плетеная корзинка для бумаг.
Рядом со всем этим канцелярским имуществом шагает девушка в фетровой шляпе причудливой формы. Она несет в руках настольную лампу и телефонный аппарат. Шнуры свесились, волочатся по полу, штепсели позвякивают на чугунных плитах, которыми выстлан цех.
Сборщики, оторвавшись от работы, изумленно смотрят на необыкновенное шествие.
— Явление первое! — энергично разводит руками кудреватый слесарь Витя Червоненко, считающий своей непременной обязанностью острить над любым жизненным явлением. — Красавица, ошибку мало-мало даете: здесь цех, а не канцелярия!
Девушка молча наблюдает за разгрузкой.
Рабочие устанавливают стол, кресло и корзинку недалеко от головного участка конвейера. Девушка водружает на стол лампу и телефон. Начинают орудовать монтеры, подключая провода.
— Ребята, не ломайте ваши головы: пригодятся! — кричит неугомонный Витя. — Я уже догадался — перед нами станок усовершенствованной конструкции. Теперь сборка пойдет, только держись! Премиальные нам обеспечены.
Девушка не обращает внимания на насмешки и уходит в заводоуправление доложить начальнику производства Школяру, что его приказание выполнено, обстановка кабинета доставлена в цех.
Школяр, собрав в папку диспетчерские сводки, отправляется на новое место работы. Он сбрасывает кожаное пальто на спинку кресла, берется за край стола, чтобы убедиться, что он поставлен прочно. Затем усаживается, раскрывает папку и погружается в изучение сводок.
Школяр — круглолицый и румяный человек лет тридцати пяти, не по возрасту располневший. У него такие округлые щеки, что студенисто вздрагивают при каждом резком движении. Он умеет доброжелательно, ласково улыбаться и расположить к себе людей, с неизменным добродушием мирит мастеров и контролеров, если они ссорятся в его присутствии.
Миротворческие способности Школяра были известны в заводоуправлении. И когда полгода тому назад надо было решить, кого назначить начальником производства, то назначили Школяра, рядового технолога инструментального цеха, хотя имелись и другие кандидатуры. Бывший директор завода, да и все в заводоуправлении почему-то были убеждены, что Школяр сумеет руководить людьми и уж во всяком случае не допустит конфликтов и столкновений, которые то и дело создавал его предшественник и в которых, откровенно сказать, всем надоело разбираться.
Понятно, что на новом и таком ответственном посту Школяру хотелось показать свои способности во всем блеске, придумать что-нибудь такое оригинальное, необычное, что сразу выделило бы его. И совершенно неожиданно вчера пришла в голову мысль перевести свой письменный стол из уютного кабинета в цех — она ему необычайно понравилась. «То, что надо!» — сказал он сам себе и на другой же день осуществил идею. Даже не сказал ни слова об этом директору: так был уверен, что такая мера понравится и принесет пользу производству.
Когда прошли первые минуты и улеглась некоторая взволнованность, вызванная осуществлением плана, Школяр заметил, что сборщики посматривают на него с удивлением и любопытством. Он встает и подходит к ним:
— Приветствую, товарищи! Как идут делишки?
— Дела как сажа бела, Семен Яковлевич, — хмуро отвечает один из пожилых сборщиков.
— А что такое? — тревожится Школяр.
— Ведущие на исходе, — отвечают ему. — Если не подвезут дюжину — смену не кончим…
— Пустяки! Сейчас разберемся. Будут и ведущие, и все, что нужно, — уверенно обещает Школяр и говорит о том, ради чего подошел, о чем ему думается все это время и чем он все еще взволнован: — Вот я и переехал к вам. Как находите идею? Свежа, а?
Рабочие переглядываются и ничего не отвечают.
— Что же молчите? Одобряете? — еще раз спрашивает Школяр, и по тону чувствуется, что он готов обидеться.
Витя Червоненко улыбается простодушной улыбкой:
— Как же не одобрить-то, Семен Яковлевич? У меня, например, часто не бывает спичек — буду к вам бегать прикуривать.
— Неуместная шутка! — сердито хмурится Школяр и собирается строго прикрикнуть на сорванца. Но не хочется портить себе настроение, и он назидательно произносит: — Производство не место для шуток, товарищи. Продолжайте работу!
Школяр возвращается к столу и углубляется в сводки.
Немножко неприятно, что сборщики так и не высказали своего мнения. Нельзя будет рассказать о том, как одобрительно встретил новую меру рабочий класс. Но, в конце концов, сборщики ничего не решают. Нечего сомневаться, что директор будет доволен, как только увидит его в цехе…
Озаренный мягким светом настольной лампы, массивный письменный стол виден издалека, из всех уголков громадного цеха. Отсвечивает преждевременная лысина на голове склонившегося к папке Школяра. Что и говорить: не очень-то привычная картина в суровой и шумной обстановке. Воздух насыщен запахами металла, ацетона, горячего масла, под потолком раскатывают краны и подъемники, со всех сторон несется визг электродрелей и гайковертов, клекот пневматических молотков, треск испытываемых агрегатов. А тут — стол и зеленый абажур настольной лампы…
Трудовое напряжение на конвейере велико. Идут последние дни месяца, и, как обычно, из конца в конец бегут диспетчеры и мастера с встревоженными и усталыми лицами, с красными от бессонницы глазами. Точно ошпаренный, пронзительно сигналя, мчится кургузый электрокар — везет дефицитные детали на второй участок. Побрякивая инструментом, торопятся озабоченные ремонтники — что-то случилось с прессом на клепке.
Вдали показывается вереница чисто, даже нарядно одетых девушек. На плече у каждой — увесистая железная коробка со сверкающими серебром крепежными материалами: болтами, гайками, шайбами. Они идут друг за другом и очень похожи на черкешенок, возвращающихся с родника с кувшинами воды на плечах.
