Наталья Кончаловская - Песня, собранная в кулак
- Никогда не повторяй такого. Иначе я могу не сдержаться.
Ты его принимала так красиво, что мне хотелось убить тебя на месте!
И тут Эдит пообещала ему, что она устроит его собственный выход на сцену. Она выполнила обещание. Она сама написала ему тексты песен "Ее глаза" и "Почему я так люблю". Были готовы еще две песни- "Боксер Джо" и "Большая Лили".
В октябре 1945 года Монтан был готов для дебюта.
- Я выпускаю на сцену одного парня. Приходите посмотреть... Не пожалеете!
"Весь Париж" пришел в этот вечер в Театр Елисейских полей. "Весь Париж" ждал нового шансонье. Эдит сидела в ложе с семейством Монтанов.
"...Когда он появился в светящемся круге прожекторов, - пишет Эдит, ничто не шелохнулось в зрительном зале. Париж встретил дебютанта ледяным молчанием. Ив начал петь.
Со спертым дыханием, с бьющимся сердцем я слушала его и молила небо помочь ему: он этого заслужил!
Ив спел последнюю песню и стоял перед зловещим немым залом, ожидая приговора. Зубами я разорвала на полоски носовой платок. И вдруг сразу тяжело покатились аплодисменты и неистовые крики "браво"!
Зал ревел. Это был триумф, о котором потом месяцами говорили в Париже. Тот, кто присутствовал на этом вечере, не забудет его никогда. Я сидела и спрашивала сама себя: может быть, теперь Ив Монтан простит мне все тревоги, что я ему принесла..."
Иду мимо Театра Елисейских полей и в это весеннее утро вижу осенний вечер триумфа Монтана. Тогда каштаны сбрасывали последние желтые листья-лапы на тротуары. Негр сметал в тачку не розовый цвет, а шуршащую, сухую листву. Утро начиналось не в пять часов, а только в семь...
Но Эдит тогда была молодой - ей было только тридцать. И это была пора самого расцвета ее надежд и сил. И сколько их вложила она в Монтана!.. Вспоминает ли он когда-нибудь об этом?"
ГИМН ЛЮБВИ
История одной любви. Любви, которая пришла ко мне в тридцать лет и сразу стерла мое прошлое, все тяжелые происшествия, все потасовки, все любовные приключения без завтрашнего дня.
Прошлое. Сколько раз оно не давало мне спокойно уснуть! Отец, заставлявший петь на улицах. Его любовницы, из которых одни били меня, другие льстили мне. Первая любовь - Маленький Луи. Сутенер Альберт с улицы Пигаль, который чуть не пристрелил меня. Лепле, которого убили. Раймон Ассо и Поль Мерис и еще многие, которые пользовались мной, надували меня или играли мной.
Все это было лишено красоты.
Вот почему мне необходимо рассказать о Марселе и о себе. Я всегда молчала о двух годах живни подле него. Я даже старалась о них не думать...
Сколько было разговоров! За нами шпионили. О нас говорили мерзости. Меня обвиняли в том, что я увела мужа от жены, лишила отца детей.
А это была моя настоящая и единственная любовь. Я любила. Я боготворила... Чего бы я не сделала, чтоб он жил, чтобы весь мир узнал, как он был щедр, как он был безупречен.
Чем я была для него? Ничем! О, простите, я была знаменитой певицей. Очень знаменитой. Но морально я была безнадежна. Я считала, что жизнь - это издевательство, что мужчины - животные, и единственно, чем стоит заниматься, смеяться, пить и безумствовать в ожидании смерти и чем скорей она придет - тем лучше.
Только Раймон Ассо пытался заставить меня переменить существование, но я его обманула. У него не хватало сил удержать меня. По правде говоря, я его не любила. Я попросту обратилась к нему за помощью.
Марсель Сердан заставил меня переродиться. Он избавил меня от горечи, которой были отравлены мое сердце и мозг. Он открыл во мне спокойствие, нежность, доброту. Он зажег яркий свет в моей душе... Меня спрашивали: "Как вы могли полюбить боксера? Это же сама грубость!"
Грубость, у которой стоило поучиться деликатности!.."
Они познакомились в Нью-Йорке. Сердан готовился к своему первому матчу, Эдит - к выступлению на сцене. Двое французов, которым предстояло победить Америку. Началась дружба, постепенно она перешла в преданную любовь.
В книге "Моя жизнь" Эдит часто говорит о среде, в которой проходили ее детство и юность. И пожалуй, единственный, кто сумел освободить ее от клейма, поставленного этой средой, был чемпион бокса Марсель Сердан. Профессия боксера требует постоянной дисциплины и суровых и непрерывных ограничений. Видимо, этой дисциплине пришлось подчиниться и Эдит, которая не ложилась спать раньше четырех утра и не вставала раньше двух часов дня.
Но Марсель, никогда ничего не читавший, кроме "комиксов", теперь возле Эдит, которая к тому времени была уже достаточно развитой, стал читать лучших французских и английских авторов. Поначалу это было трудно.
- Зачем ты в такую дивную погоду сажаешь меня за книги? Я мечтаю пошататься по городу...
А потом он начал собирать библиотеку и "шатался" уже только по набережной букинистов.
Марсель преклонялся перед талантом Эдит. Он не пропускал ни одного ее концерта. Она всегда видела его стоящим возле кулис у выхода на сцену. Он сам раздвигал и задвигал занавес и негодовал, если шумели во время ее исполнения.
- Вы можете себе представить, а?.. Эдакая кроха... Огрызок, а не женщина, и такой голос! Как она может так петь!.. - каждый раз недоумевал он, обращаясь к первому близстоящему.
Этот гигант, обладавший сокрушительной силой, был на редкость чутким, деликатным, скромным человеком необычайной доброты.
Однажды он должен был драться со старым боксером, который явно не мог уже с ним состязаться. Перед тем как нокаутировать противника, Марсель вдруг услышал его шепот:
- Дай мне еще пожить, Марсель. Дай пожить... И тогда Марсель, удовлетворившись легкими ударами, покинул ринг под неистовый свист публики. Он ушел посрамленный, с ликующим сердцем. Эдит не могла понять, как это случилось.
- Знаешь, Диду, я никогда в жизни не был так счастлив, как в ту минуту, когда меня освистали. Надо быть добрым, Диду! Это хорошо!
А в другой раз, после концерта в театре "А-бэ-сэ", Эдит вышла на улицу в дурном расположении духа, и, когда толпа нахлынула с рукопожатиями, приветствиями и вечными просьбами автографа, она грубо оборвала всех:
- Оставьте меня в покое! В машине Марсель сказал:
- В первый раз, Диду, я в тебе обманулся.
- Я смертельно устала, Марсель... Держусь кончиками нервов...
Марсель взглянул на нее:
- Но ведь эти люди ждали, чтобы взамен твоего автографа принести свою любовь, восхищение и преклонение. Вспомни, как ты в свое время ждала прихода этих людей, и представь себе на мгновение, что ты их ждешь, а они не идут и не придут никогда...
С тех пор Эдит ни разу не отказала в автографе, как бы она ни устала.
Есть еще один занятный эпизод, говорящий о преданности Эдит и о ее детской, фанатической вере в чудеса, которой она очищалась от всей грязи и пороков, пока находилась в той страшной среде.
Однажды перед всемирным состязанием по боксу, где Марселю Сердану предстояла встреча со знаменитым боксером Тони Зале, Эдит предложила Марселю съездить в Лизиё, к базилике святой Терезы, перед которой когда-то бабка Гассион командой из публичного дома вымаливала исцеление для своей внучки.
Они поехали. Марсель стоял в сторонке и смотрел, как Эдит на коленях перед статуей святой Терезы молилась вслух:
- Я ничего не прошу у вас для себя самой. Наоборот, оставьте мне все страдания и все несчастья. Я их заслужила! Но ему, - она указала рукой в темный угол, где прятался смущенный боксер, - ему помогите! Вы же знаете все его достоинства. Все трудности его жизни. Ему в этом бою, от которого зависит все, даруйте победу!
Эдит страстно верила в эту победу. Сидя в публике во время матча, она шепотом повторяла, обращаясь к святой Терезе:
- Вы мне обещали победу... Слышите? Не забудьте...
При этом она так колотила кулаками по шляпе какого-то зрителя, сидевшего ниже, что, когда матч закончился триумфом Сердана, господин встал, снял шляпу и протянул ее Эдит со словами:
- Предлагаю вам свою шляпу... В том состоянии, в которое вы ее привели, она мне больше не нужна. А вам она послужит воспоминанием о вашем темпераменте и вашей радости!..
Марсель Сердан погиб. Он погиб вместе со всей командой в авиационной катастрофе под Нью-Йорком. В этот вечер Эдит, которая ждала его в Нью-Йорке, должна была выступать в театре-кабаре "Версаль".
Известие о катастрофе было равносильно смертельному удару. Эдит находилась в состоянии, близком к помешательству или к самоубийству.
Но выступать она должна была непременно. От этого зависели дела и жизнь ее партнеров-хористов, оркестрантов, дирижера. Полуживую, истерзанную, ее принесли на носилках и поставили перед еще закрытым занавесом. Ей предстояло найти в себе силы встретиться с публикой, которая пришла сюда развлекаться.
- Свое выступление я посвящаю светлой памяти Марселя Сердана... - хрипло прозвучал голос, исходивший из белой, полуживой маски с бонапартовским лбом.
Она пела. Она пела, как никогда больше. И это была та одухотворенность исполнения, та торжественность и мощность подлинных чувств, которая заставляет тысячу человек превратиться в одного. Ее маленькая, невзрачная плоть, одержимая величайшим духам, сообщала бессмертие ее громадной любви. Любви, погибшей во цвете лет. Со сцены певицу унесли в глубоком обмороке.
