Ласло Бито - Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть
Выходит, сузился мир нашей веры?
Вовсе нет!
Он не только не сузился, но перед нами изо дня в день открываются все новые и новые измерения трансцендентного, вселяя надежду верой нашей постичь Творца Вселенной и бытия, дающего смысл всему сущему. Не какого-то там громовержца Юпитера или Прометея, полубога, похитившего для людей божественный огонь, или бородатого, антропоморфного Бога.
Однако вернемся к достижениям в области биологии и медицины, также открывающим новые перспективы и требующим осмысления.
На протяжении тысячелетий люди полагали сердце, печень, желчный пузырь вместилищем чувств и страстей: любви и нежности, ненависти и гнева. Еще в начале минувшего XX века и думать не смели, что не справляющееся со своей функцией сердце можно заменить сердцем животного или другого человека (с иным эмоциональным миром), и подвергшийся трансплантации не только перенесет это жестокое вторжение в свой организм, но и останется тем же самым человеком: по-прежнему будет любить жену и детей — своих собственных, а не тех, кто — как принято поэтически выражаться — «жил в сердце» донора.
Более того, эмоциональная жизнь человека не пострадает даже в том случае, если его сердце вообще отказало и заменено установкой «искусственное сердце», которая призвана регулировать кровообращение, пока не будет произведена трансплантация этого жизненно важного органа.
Трансплантация не только сердца, но и других органов все увереннее входит в медицинскую практику, ломая прочно сложившиеся стереотипы — к примеру, гипотезу о том, что индивидуальность человека, его «Я» определяет генетический код, геном, то есть определенный набор генов, присутствующий в каждой клетке нашего организма и «унаследованный» нами от родителей. Слово «унаследованный» взято в кавычки, чтобы не создалось впечатление, будто бы геном человека является точной копией геномов его родителей. Ситуация гораздо сложнее, поскольку унаследованные гены подвергаются изменениям, в подробности которых мы сейчас не будем вдаваться. Суть же заключается в том, что не так давно, когда трансплантация органов еще не вошла в повседневную медицинскую практику, вышеупомянутая гипотеза казалась приемлемой, но теперь, в третьем тысячелетии, когда постоянно растет число людей, один или несколько органов которых несут в себе генетический код, отличный от того, с которым они появились на свет, вряд ли допустимо предположение о ДНК как определяющем компоненте человеческой личности. И хотя каждая клетка нашего организма создана и приводится в действие ДНК, тем не менее она не влияет на индивидуальность человека — подтверждение тому пересадка одного или нескольких жизненно важных органов с другим набором генов.
Всем нам необходимо владеть точным, соответствующим нашему стремительному времени определением понятия «жизнь» (и ее угасания). Определением, которое соответствовало бы уровню современных биологических знаний, новейших технологий и медицинской практики. И если точное определение дать невозможно, то по крайней мере надо стремиться к достоверным, серьезно обоснованным представлениям на этот счет. Основной предпосылкой для его формирования является наш непредвзятый подход к современному понятию биологического «я», понятию, которое в дальнейшем может быть расширено, равно как и частично (или временно) упразднено или модифицировано.
Биологические основы психологии
Если говорить о душе не только в теологическом смысле, это может привести к недоразумениям. Ведь содержащееся в самом венгерском термине «lélektan» («психология», досл. «наука о душе»), состоящем из двух слов, слово «lélek» («душа») способно внести путаницу в религиозное и научное понятие о душе («психе»). Слово «szellem» (венг. «дух», «ум») тоже употребляется как в теологическом, так и в биологическом понимании: под духовным трудом подразумевается умственная, интеллектуальная работа. Что же касается предмета нашего обсуждения — эвтелии, то есть подготовки души человека к приятию смерти, и эвтаназии как помощи в переходе через роковой порог, — то они со всей очевидностью требуют не только традиционной (фармакологической), но и серьезной психологической помощи.
Возможно, не все отдают себе в этом отчет, но психология все в большей степени делается составной частью биологических наук. Достаточно хотя бы вспомнить, что в наши дни многие психологические проблемы разрешаются при поддержке фармакологических средств. Каждая такая терапия является экспериментом, а то и серией экспериментов: лечащий врач, психиатр наблюдает, какие медикаменты (то есть химические вещества, влияющие на биохимические процессы) наиболее эффективны в лечении депрессии или невроза, которыми страдает пациент. Это не только служит на благо больного, получающего наиболее качественное лечение, но и проливает свет на физиологические причины заболевания и механизм его развития.
Современная психология многим обязана и практике хирургического удаления опухолей мозга и других нейрохирургических вмешательств. В силу необходимости такие операции, затрагивающие различные мыслительные, сенсорные и эмоциональные центры мозга, проводятся без общего наркоза, и по ответам больного на задаваемые ему в ходе операции вопросы можно с точностью установить, в каких анатомических центрах мозга «размещаются» способности человека, где возникают чувства, страсти, желания.
В наши дни благодаря всевозможной сканирующей аппаратуре стало доступным функциональное измерение деятельности этих центров. Мы получили возможность определить, какие наиболее активны при решении математических задач, прослушивании музыки или во время молитвы. Можно также «разместить на карте мозга» функциональные изменения, вызванные проявлением бурных эмоций, выделить центры стресса, спровоцированного страхом или ненавистью. Эти измерения используются и для экспериментов в разработке новых, более избирательных лекарственных средств, тормозящих или снимающих стрессы, устраняющих скованность чувств или стимулирующих эмоции.
Может возникнуть вопрос: а для чего все это нужно? Зачем вмешиваться в естественные психические процессы и реакции?
Пожалуй, не стоило бы, веди мы естественный образ жизни, близкий к природе. Но в наши дни об этом и говорить не приходится! В стародавние времена предки наши тоже были до известной степени подвержены стрессам — ведь та же охота была сопряжена с волнениями и опасностями. Но вряд ли первобытным людям приходилось постоянно тревожиться о том, как бы источник их пропитания не перебрался вдруг на другой конец света, в иной ареал. Разумеется, бывали периоды, когда дичи попадалось меньше, однако наши предки научились заготавливать мясо впрок: вялить, засаливать, коптить. Беспокойство и тревога, не отпускающие человека ни днем, ни ночью, — это результат стремительного темпа жизни, плод современной цивилизации.
С периодическими всплесками энергии, с временными стрессами организм наш справляется вполне удовлетворительно. Этой цели подчинены деятельность симпатической и парасимпатической нервной системы, а также выработка организмом адреналина и других гормонов, химических веществ стимулирующего или тормозящего воздействия. Однако в дальнейшем они либо утрачивают свое воздействие, либо вызывают вредный побочный эффект. (Например, приводят к нарушению сердечной деятельности и кровообращения, к повышенной кислотности, которая, в свою очередь, усиливает предрасположенность к язве желудка.) Если не изменить образ жизни, то возникнет необходимость в психотропных препаратах более избирательного воздействия, чем нынешние. Эти средства могут сыграть важную роль и в паллиативном лечении пациентов на последней стадии болезни, которое на сегодняшний день сводится в основном (если не исключительно) к снятию болевых ощущений.
В любом случае на этой стадии болезни цель — устранение боли, но теперь дозу применяемых для этого наркотиков приходится постоянно увеличивать и наркотический дурман часто приводит к потере сознания. К тому же нередко смертельную дозировку того же самого наркотического препарата (на основе морфия) применяют при так называемой «пассивной эвтаназии». Это никоим образом несовместимо с предуготовлением к благой кончине, то есть с понятием эвтелии, неотторжимой частью которой является примирение со смертью, достойное расставание с жизнью, с родными. Причем это важно не только для уходящего из жизни человека, но и его близких. Понятно, что такое прощание с жизнью становится невозможным, если погрузить больного в состояние наркотического дурмана, сходного с комой.
С точки зрения эвтелии недопустимо, да и, учитывая скудные ресурсы здравоохранения, неразумно поддерживать жизнь в теле человека, когда остановлена его психическая деятельность — ведь именно ее функционирование и определяет человеческую суть.
