Александр Бушков - Иван Грозный: Кровавый поэт
А вот вам Дания, 1564 г. Правящие в южной части страны шлезвиг-голыитейнские герцоги на протяжении более чем тридцати лет приращивают свои владения за счет… королевских. Протащили какие-то хитрые юридические крючкотворства, которые им это позволяют, и регулярно делят меж собой королевские имения. А заодно три герцога объединенными усилиями захватили небольшую крестьянскую республику Дитмаршен (помнит кто-нибудь такую?) и поделили ее меж собой…
Италия? Она состоит из пятнадцати относительно крупных феодальных владений и превеликого множества мелких, вроде городов-республик. Но жизнь подчинена тем же принципам: крупные феодалы творят, что хотят, только щепки летят. Даже суды в Италии раздельные: для благородных дворян одни, для прочих сословий - другие.
Кое-где такая система сохранится до девятнадцатого столетия…
Польша, быть может? Не смешите меня, я вас душевно умоляю! Нашли оазис свободы…
Свободы там и в самом деле хватает - но исключительно для узкой кучки панов магнатов. Вот уж эти действительно могут все, что хотят. С вольностями дворянскими здесь обстоит даже покруче, чем во всей остальной Европе: по крайней мере нигде больше дворянство не имеет законного, в бумагах написанного и печатью удостоверенного права на мятеж против короля - а вот польское шляхетство такое право имеет. И всецело им пользуется при необходимости, а то и просто так, когда подурить захотелось. Короли еще пока что не выбираются, но они поставлены в такое положение, что им и в голову не придет хоть на миллиметр ущемить обширнейшие шляхетские привилегии (и что меня больше всего удивляет, так это то, что на протяжении всей своей буйной истории польские дворяне ни одного короля не убили - учитывая, сколько своих монархов прикончили британцы…).
Вот для примера несколько характерных высказываний. Лев Сапега, один из богатейших магнатов: «Я не считал бы себя настоящим Сапегой, если бы не чувствовал охоты к борьбе с королем».
Когда чуточку позже, уже во времена выборных королей, превратившихся в сущих марионеток, здравомыслящие люди подняли в сейме вопрос, а не вернуться ли к наследственной королевской власти, посыпались столь же примечательные изречения. Некий шляхтич Сухоржевский (даже не из магнатов!): «Не убоюсь признаться вам: не хочу существования Польши, не хочу имени поляка, если мне быть невольником короля». Епископ Коссаковский: «Врагом отчизны следует считать того, кто дерзнет предлагать наследственность престола».
Между прочим, именно эта дурь и привела в конце концов к тому, что Польша исчезла с географической карты, как пятно от варенья с клеенки, - но это уже другая история…
В общем, повсюду, по всей Европе буйная магнатская вольница, именовавшаяся по-разному, но являвшая собою однотипное национальное бедствие, стремилась к максимальной независимости и максимальным привилегиям. А поскольку сильное, централизованное, строго управлявшееся государство автоматически привело бы к потере этой публикой значительной части привилегий, магнаты против него боролись яростно и ожесточенно, при любом удобном случае. Разумеется, не стоит представлять дело так, будто они четко формулировали идею: «Братва, мы должны бороться с сильным централизованным государством!» Тогда и слов-то таких не знали… Однако чутьем, инстинктом, утробой господа магнаты ощущали, что должны бороться против всего того, что ведет к установлению твердой власти. А поскольку олицетворением такой власти был в первую очередь король, то, естественно, в первую очередь выступали против короля, особенно если он был решителен и умен и всерьез собирался приструнить знать - или, по крайней мере, достаточно умен, чтобы не мешать министрам, стремившимся к тому самому. Как, например, Людовик XIII, который, хотя и не знал нынешних политологических терминов, тем же нутром чуял, насколько полезен для державы кардинал Ришелье, - и не давал ему отставки, как ни нажимала магнатская клика…
Ну а теперь следует перейти к нашему многострадальному Отечеству, которое к моменту рождения Ивана Васильевича еще не звалось Московским царством, именуясь Великим княжеством Московским - но уже представляло собой единое государство, где не осталось былых удельных, полностью независимых княжеств. Да и Новгород с Псковом (сепаратистские гнезда, чего уж там) уже были присоединены прочно…
Глава втораяНЕ ПОСПЕШАТЬ!Итак, мы с вами, любезный читатель, в начале XVI столетия - аккурат в то время, когда по Москве поползли слухи, что государь всея Руси, великий князь Василий Иоаннович занедужил…
Поскольку одна из главных тем нашего повествования - магнаты, то их мы в первую очередь и поищем.
Русские магнаты именуются на данном историческом отрезке бояре. Выше них только небо, честное слово. Не вдаваясь в очень уж академические тонкости и чуточку упрощая (ровно столько, чтобы все соответствовало исторической правде), докладываю: боярское сословие разделялось на две категории.
В первую входили знатнейшие роды Московского княжества - самые богатые, самые влиятельные.
Во вторую - потомки бывших удельных, независимых князей. И те, и другие звались Рюриковичами и Гедиминовичами, поскольку были потомками «звезд первой величины», князей Рюрика и Гедимина. Впрочем, была еще третья категория, менее многочисленная: вполне обрусевшие люди, имеющие в своей родословной происхождение от кого-то из Чингизидов. Что, между прочим, считалось еще более почетным и престижным, нежели числиться Рюриковичем или Ге-диминовичем - поскольку согласно политическим реалиям того времени Великое княжество было всего-навсего одним из бывших улусов не так давно распавшейся Золотой Орды, и Чингизиды пользовались большим почтением.
Бояре владели огромными областями, так называемыми вотчинами, то есть наследственными землями, доставшимися от отцов и дедов. «Поместье» было земельным пожалованием, которое давалось лишь на тот период, пока дворянин находится на службе. Иной поместный дворянин мог быть побогаче иного вотчинника - но только до тех пор, пока нес службу и мог пользоваться доходами с «казенного»…
Главным занятием бояр было заседать в Боярской думе - органе, не имевшем ничего общего с парламентом и скорее уж напоминавшем английскую Палату лордов, куда включаются не в результате избрания, а исключительно по древности рода. Ни один великий князь (что бы ни творилось у него в душе) не мог вести более-менее важных дел без вдумчивого обсуждения таковых с боярами (за чем они строго следили). Обычная формулировка того времени: «Великий князь решил, и бояре приговорили». Любому из них по отдельности государь мог снести буйну голову - и, случалось, сносил. Но вот на всю касту покушаться нельзя было никоим образом.
Так повелось еще со времен Дмитрия Донского, который на смертном одре говорил своим детям: «Бояр же своих любите и без их воли ничего не творите» (правда, нельзя исключать, что эти слова, как и вложенные в уста Дмитрия его биографом несказанные похвалы боярскому сословию, были, как бы поделикатнее выразиться, следствием политического заказа определенной группы лиц. Летописец, знаете ли, тоже хочет жить спокойно и не бедно…).
Что ни говори, а русский боярин являл собою зрелище величественное и примечательное. Худеньких среди них было мало - считалось, что кому-кому, а уж боярину «для чести» необходимы длинная борода и солидный живот.
Боярин одевается… Шаровары из дорогой иноземной ткани, сорочка из лучшего тончайшего полотна, подпоясанная дорогим кушаком. Поверх нее длинный кафтан, чаще всего из золотистой парчи и с пристежным воротником-«козырем», обильно расшитым жемчугом и драгоценными камнями. Поверх кафтана - неважно, зимой дело происходит или летом - дорогущая шуба до пят, подбитая и отороченная лучшими мехами, с широченным воротником пониже лопаток. Воротник этот частенько застегивался массивной золотой застежкой с самоцветами. На голову надевается сначала расшитая золотом шапочка-мурмолка наподобие еврейской ермолки (названия к тому же подозрительно схожи), а уж на нее - высокая меховая шапка, именовавшаяся «горлатной», высотой чуть ли не в метр. Сапоги из мягкого сафьяна, расшитые жемчугом. Драгоценный, из золота с самоцветами пояс, перстни, нагрудные цепи, а то и браслеты - «запястья». Сабли, как правило, нет, она надевается только в военных походах - зато уж за голенищем сапога непременно «засапожный» нож, штука серьезная.
Во всем этом великолепии особенно не разбежишься - но боярин как раз и обязан выступать медленно, плавно, с достоинством (бегают холопы, посланные с поручением). К тому же ради пущей чести нашего героя ведут под руки прислужники.
Выходит он на улицу, с помощью дюжины рук влезает на лошадь - ей опять-таки полагается быть дородной. Седло - из заграничного сафьяна или бархата, в любом случае расшито золотом сверх меры. Лоб коня украшен золотой или, по бедности, серебряной бляхой с эмалью и самоцветами - но серебра избегают, чтоб достоинства своего не ронять…
