Елизавета Александрова-Зорина - Демократия и тоталитаризм
Сегодня семейная клановость стала нормой, в массовом сознании укоренилось, что сын миллионера — миллионер, сын режиссёра — режиссёр. Почему бы и нет, если ребёнок талантлив? Но сегодня экран заполонили детки, на которых природа отдыхает. Какой родитель не желает пристроить отпрыска? Но почему в ущерб остальным? Должно ли государство подавлять родительский инстинкт? Должно ли оно идти наперекор природе или надо пустить всё на самотёк? Платон в своём идеальном государстве, допуская разницу между бедными и богатыми не более чем в два раза, призывает уравнивать стартовые возможности, воспитывая детей в общих интернатах. Спартанцы, смягчая эту радикальную меру, начиная с семи лет, ограничивали общение ребёнка с родителями. Крайняя форма обратного, базирующегося на либеральном попустительстве биологии — наследственное обожествление фараонов, абсолютная монархия, феодализм. На протяжении своей истории человечество колеблется между этими принципами общественного устройства, и сегодня мы, похоже, склонились к последнему. В сущности, Россия вернулась к дореволюционному положению вещей. В её общественном устройстве всё явственнее проступают знакомые атрибуты самодержавия, и даже возникшая из небытия церковь служит традиционной опорой сложившейся власти, как повелось на Руси ещё с Иосифа Волоцкого. В социальном плане мы переживаем безусловный регресс, попрание общественных институтов, подмену их кровным родством, принципом утробы. При разглагольствовании о свободе сегодня торжествует животное начало — что естественно, то не запрещено: проституция, гомосексуализм, семейная протекция. Но в СССР, где они преследовались в уголовном порядке или порицались, общество в целом было здоровее.
Олигархи порождают микроолигархов, те — челядь из менеджеров, клерков, юристов, несущих взятки чиновничеству, вирус наживы выстраивает пирамиду, в основании которой — миллионы нищих. И они навсегда останутся таковыми, при любых заоблачных ценах на нефть, иначе пирамида рухнет. Конечно, люди по природе не равны, Господь или природа изначально награждает их разными талантами, но зачем закреплять неравенство в денежном эквиваленте? Зачем передавать по наследству? А ведь малейшие попытки ограничить права «хозяев жизни» тиражируются СМИ как посягательство на священный принцип частной собственности. Даже мёртвый СССР вызывает ужас, осквернить его память стало хорошим тоном. И дело вовсе не в ГУЛАГе и Голодоморе, нынешние правители отнюдь не сентиментальны, — здесь кроется страх возрождения идеи социального равенства. В семнадцатом году большинство обобрало меньшинство, в девяностых меньшинство взяло реванш. Нас пугают смутными временами, бунтами, при которых станут «отнимать и делить». Но пролетариям (кстати, в Риме так называли тех, у кого, как у среднего россиянина, не гарантирован завтрашний день) нечего терять. Им предоставляют наблюдать, как испанцы, «пытаясь очернить Россию», отбирают виллу у зарвавшегося российского депутата, их призывают болеть за английский футбольный клуб, приобретённый на их же деньги, им осталось следить за адюльтером «великосветских» нуворишей, восхищаться их роскошными яхтами и дворцами. Им дозволяют прикоснуться к «красивой» жизни с той стороны экрана, помечтать, посудачить, чтобы на мистическом уровне питаться их завистью и тайным поклонением. Их презирают даже не как плебеев, у которых были в защитниках выбранные, неприкосновенные трибуны, а как бессловесных, бесправных рабов.
У самовыдвиженцев девяностых нет сдерживающих начал, а ждать, что их дети обретут аристократические манеры, превратившись в Мамонтовых и Морозовых, вряд ли приходится — генетика, если исправляется вообще, исправляется не одно поколение.
РОССИЯ, ВПЕРЁД…
Русская правда
В африканских племенах бездарных правителей приносили в жертву. В неофеодальной России правители приносят в жертву народ. Российская власть — «вещь в себе»: для себя живёт, в угоду себе правит, а получив ядерную державу, оставит после себя лапотную деревню.
История повторяется в виде фарса. Как будто спектакль о царской России исполняют дурные комедианты. Духовенство словно сошло с антиклерикальных агиток, а российская глубинка — со страниц бунинской «Деревни», безумной, пьяной и забитой. «Элита» передаёт место под солнцем по наследству, а бизнес стал привилегированным, как купечество до революции. Семейная клановость сегодня — норма, в массовом сознании укоренилось, что сын политика — политик, сын промышленника — промышленник, сын режиссёра — режиссёр. «Не родись красивой, а родись со связями», — гласит современная поговорка.
Россия большая, а уместилась в кармане. Олигархи держат в руках ресурсы нашей страны, но живут в других. Как и русские промышленники в XIX веке, они скупают в Европе острова и особняки, а советские санатории превращают в поместья, пряча их за высокими заборами и законами о частной собственности. Когда одни примеряют на себя дворянские одежды, другим остаётся холопский кафтан. Кто богаче, берёт славянскую прислугу, «средний класс» довольствуется азиатской. Рабы из бывших братских республик нанимаются целыми семьями, вместе с детьми. Как скоро в Россию вернётся крепостное право?
Законы принимаются в интересах тех, кто их принимает. Крупные PR-компании в списке услуг открыто указывают «лоббирование законопроектов» и «изменения в законодательстве». Человеческая жизнь не стоит и ломанного гроша, а что позволено «Единой России», не позволено России остальной. Уголовный кодекс — для народа, а для членов партии власти — «Русская правда», по которой убийство холопа не преступление. Это в СССР люди были «винтиками системы», в современной России мы — лишние детали.
Промышленность лежит на боку, зато работает фабрика звёзд, а культ личности сменился культом сомнительных личностей. Всё держится на трёх китах: дебилизации населения, углеводородном топливе и бешеной пропаганде. Кремлёвские обещания, как прогнозы Гидрометцентра: сулят хорошее, но никогда не сбываются.
Беспризорники, сироты, бомжи — власть открестилась от всего, призывая нищее население заняться благотворительностью, предоставляя самим тащить себя из болота за волосы.
Но тогда зачем нужна эта власть?
Тварь я дрожащая или мнение имею?
У каждой эпохи свой цвет. У царской России голубой — цвет морей и неба, к которому воздевали руки крепостные. У Советского Союза — красный, цвет революции, цвет войны. Российская Федерация серая, как мысли, скроенные по телевизионному лекалу.
У сельской пенсионерки мизерная пенсия, которая едва покрывает коммунальные платежи. До вечера она работает в огороде, чтобы кормиться воскресным рынком, на котором с утра занимает место. На выборах голосовала за Медведева. Спрашиваю:
— Нравится власть?
— Кровопийцы!
— Зачем же голосовала?
— По телевизору сказали…
С каждым годом выборы становятся всё абсурднее. Сначала вычеркнули графу «против всех», потом убрали лишних кандидатов. На выборах-2012 в бюллетенях будет одна фамилия? А по телевизору скажут, что демократический выбор — это прийти и поставить «галку». И придут. И поставят. Психиатры считают, что внушению больше подвержены алкоголики, наркоманы, люди малообразованные, депрессивные, уставшие. Ни эта ли гамма превалирует в современной России? Вот недавний разговор в духе Чеховских фельетонов.
— Вы в церковь ходите?
— Я не верю.
— Я тоже, но в церковь хожу, — и, отвешивая поясной поклон перед храмом, — и на купола крещусь.
Чужая душа потёмки, а русская — мрак кромешный.
Национальным праздником стал «День народного единства». Бомжей с олигархами? А что объединяет в России всех? Пир во время чумы? Подвиг во имя будущих поколений сегодня отнесён в разряд психиатрии, идею всеобщего благоденствия сменила идеология личного потребления. Это раньше жили так, чтобы помнили другие, теперь — чтобы было, что вспомнить.
Под моими окнами по московской улице проезжал кортеж. «На обочину, суки!» — раздавалось из «громкоговорителя». Автомобилисты, как тараканы, забились по краям дороги. В центре столицы депутат припарковался посреди проспекта, перекрыв движение, и все терпеливо ждали, пока он вернётся. Вместо пастуха в стаде баранов степняки держат козла: бараны во всём ему послушны. Это ли не аллегория России? Не впору ли задаться вопросом: «Тварь я дрожащая или мнение имею?»
В доме моего прадеда устраивались чаепития. Но под видом гостей собирались члены революционного подполья. За это приговаривали к Сибири, а у прадеда было четверо детей. Сегодня «протестующий электорат» предпочитает ток-шоу, убеждённый, что его хата с краю. Но не обнаружит ли он вскоре, что она стоит на чужой земле?
