Андрей Савельев - Послесловие к мятежу.1991-2000. Книга 2
Позвольте, но при всем этом, Лужков ссылается на Макса Вебера, прочитать которого не всякому гуманитарию дано — не то что выпускнику «керосинки»! Да дело в том, что "научная харизма" все равно оказывается нужно, и литературный негр вставляет имя немецкого социолога в текст, а Лужков его произносит перед аудиторией.
Вот что точно от Лужкова — это хамская строка подонка Губермана против тютчевской, славящей Россию. Лужков сладострастно цитирует Губермана: "Давно пора…три точки… мать, умом Россию понимать". Это родное — от собственного номенклатурного "менталитета".
Лужков пытается выявить "национальные особенности" — в смысле "свойств среды, социального целого". Вот когда выявим — тогда, по Лужкову, поймем (умом! — как говорит Лужков, а не верой, как завещал Тютчев) причины неудачности наших "реформ".
Интересно, как повернулся ум Лужкова, когда он взял в руки машинописную копию "Законов Паркинсона" — "трижды перечитал текст и запомнил на всю жизнь. Он, можно сказать, изменил мой взгляд, дал угол зрения на ситуации, с которыми сталкивался почти ежедневно". Вот, оказывается, откуда "научная харизма" в сочетании с народной смекалкой! Тут невольно поймешь, что на образование надо "наплевать и забыть". Паркинсон — вот гений современности, подобный Копернику и Ньютону. ""Законы Паркинсона" — нечто аналогичное квантовой революции в физике". Именно Паркинсон, по мысли Лужкова, должен заменить либеральных авторитетов Хайека с Фридманом. Этих можно читать. Но по методу Лужкова исключительно после Паркинсона. А все потому, что он ближе к нашей «ментальности», к нашим пословицам. Слушайте Лужкова, господа ученые — доценты с кандидатами! По пословицам надо жить и пословицами управлять — надо, чтобы "подобные истины стали фактом поголовной грамотности, вошли в школьные учебники". А если не поймут — по матерком их в три этажа.
Но дальше-то, дальше что! Лужков просто про себя, да про себя (хотя вроде как про кого-то другого): "чем больше капитализма и рынка по рецептам Фридмана и МВФ, тем больше российского феодализма на деле. Строили рыночную экономику, а получили «блефономику». Делали свободную конкуренцию, а построили систему, где главная прибыль извлекается не за счет успеха на рынке, а за счет распределения "властной ренты", умения ладить с авторитетами, жить по понятиям и так далее".
Да, нет — все-таки про себя. Потому что Лужков вовсе не критикует безобразия, он их оправдывает «ментальностью». Так, мол, было у нас всегда. Просто это надо понять, а поняв — начать управлять. В смысле "такого управляемого хаоса", где все воруют и, как указывает нам Лужков, получают от этого удовольствие. Это про нас — про всех! (Может спутал автор чего — своих с чужими смешал? Его «свои» — точно крадут все, что плохо иль хорошо лежит.)
Весь свой жизненный опыт, жизненное кредо, опыт участия в ельцинской команде Лужков сконцентрировал в описании такого общества: "Идеальное состояние подобной системы — чтобы был царь, который плохо соображает, которого надо хвалить, опутывать, подсовывать разные кризисы и вообще всеми способами выводить из строя. Чтобы он за все отвечал и не мог сообразить что делает. А под крышей у этого царя-вождя-кумира заниматься своими делами, не по закону, а по понятиям, то есть законам неписаным, которые воплощают единый принцип российского общежития: "Живи и жить давай другим"". Лужков знает, что говорит. И мы знаем. Мы знаем, что они (и он) так живут и так жить хотят.
Вообще лужковские умствования, если говорить серьезно, любого русского человека должно просто оскорблять. Одно дело, когда народ в пословицах высмеивает самого себя, свои пороки (которые вовсе не есть "менталитет"), когда эти пороки (вовсе не распространенные сплошь) смехом и иронией бичуются, другое дело, когда наглый чинуша делает народную мудрость половой тряпкой для своей нечистоплотной «аналитики». У Лужкова по всему получается, что дело не в разорительных реформах, а в русском «менталитете» — мол, не могли реформ при таком народе пойти нормально, и это надо были видеть наперед. Вот лишь в чем упрек Лужкова гайдаро-чубайсам — не видели наперед, что народ — дрянь: надеется на авось, манну небесную, ленив, вороват и страну свою не любит.
Все-таки Лужков на последок своей лекции успел шаркнуть ножкой: мол, не народ плохой, а страна плохо управляется. А что такое "управляется хорошо"? Лужков прямо-то не говорит. Но проговаривается, формулируя закон тунеядца: "отстроить систему, где все бы работало само собой, почти без вмешательства власти". То есть, чтобы все у нас было и ничего нам за это не было. Но это в перспективе, пока есть опасность ответственности. А до того — закон держиморды и "белокурой бестии": "в нужный момент волевым усилием поперек всего поворачиваешь тенденцию, изменяешь направленность, и люди, оказавшись в таком волевом поле, начинают действовать". А бутерброд уже не падает маслом вниз. На это способны только «центристы». И запишите себе в блокнотик, как делает мэр: "Главное заблуждение науки об управлении — будто вообще есть такая наука". Так сказал Лужков. Хау!
Лганье на глянцевой бумаге
Ложь — слишком мягкое слово для определения качества той информации, которую преподносят московские власти москвичам и гостям столицы в печатном и устном слове. Лганье — вот термин, примененный когда-то Салтыковым-Щедриным. Московские власти пробавляются именно лганьем, ежечасно жизнедействуют в этом лганье. Это их способ существования.
В конце 1994 года мэрия Москвы совместно и объединением “Интурреклама” выпустила тиражом 30.000 экземпляров рекламный буклет о работе московской администрации. Это тупое лганье-вранье на великолепных глянцевых страницах, идентичное “творчеству” застойных брежневских лет.
Предваряя парад рапортов, Ю.Лужков обратился к читателям на страницах своей рекламной брошюры. Он заявил вот что: “Новые власти столицы во главу угла поставили интересы человека. Прежде всего надо было приблизить органы управления к людям, организовать действенный и постоянный контроль за выполнением принятых решений”.
Сегодня мы с полной уверенностью можем сказать, что во главу угла мэр и его приспешники поставили интересы стяжателя, мздоимца, коррупционера — больше никого. Органы управления были несколькими разорительным реформами полностью оторваны от гражданина, органы местного самоуправления уничтожены, Городская Дума превращена в отдел при мэре, городское хозяйство — в рассадник коррупции, должности в администрации — в источник наживы, властная иерархия — в систему круговой поруки.
Лужков представляет дело так, что практически полная приватизация торговли и сферы услуг, а также 50 % приватизация промышленности, принесли городу большую пользу. Жители столицы могут оценить приватизационное безобразие именно как “пользу”. Им кажется, что уровень их благосостояния остался вполне приемлемым, особенно в условиях кризиса. Но в действительности, распродав более половины имущества, мы почувствовали только необходимость туже затянуть пояса, а кое-кто вообще по миру пошел. Что от Москвы осталось нашим детям? Не общая собственность, рачительно наращиваемая отцами города, а неимущее существование, ожидание подачек от власти и милостыни от спонсоров.
Успех Лужкова и его номенклатурной компании будто бы состоит в том, что в столице сосредоточилось более трети из 2000 коммерческих банков. Но вспомним, сколько обмануто ими, сколько еще будет обмануто?.. Сколько криминальных денег отмыто ими, сколько еще будет отмыто?.. В том числе с помощью правительства Москвы, с помощью его уполномоченных банков.
Лужков пишет, что московское правительство поддерживает промышленных предпринимателей, занятых производством. Как бы не так! Взять к примеру строительный бизнес. Здесь происходила не только монополизация рынка полукриминальными монополистами, но и удушение любого конкурирующего с ними предприятия. Власти Москвы не только не осуществляли поддержки независимого предпринимательства, но всячески угнетали его. Кто не верит — пусть попробует открыть свое предприятие и прочувствовать это на собственной шкуре. Или спросить пытавшихся это сделать.
Главное, чем беззастенчиво козыряет Лужков в своей глянцевой брошюре:
— спад промышленного производства в столице менее глубокий, чем в целом по стране;
— кризисные явления практически не получили заметного развития в строительстве, торговле, городском хозяйстве, пищевой промышленности, на рынке труда;
— темпы роста доходов населения и потребительских цен практически совпадают.
Мы опять сошлемся на то, что половина промышленного потенциала Москвы распродана. Может быть именно отсюда создается иллюзия относительного благополучия? Может быть у других дела идут хуже только оттого, что им нечего продать или оттого, что они не торопятся продавать?
