Итоги Итоги - Итоги № 35 (2013)

Ельцинский призыв / Политика и экономика / Спецпроект

Ельцинский призыв

/  Политика и экономика /  Спецпроект

Дмитрий Аяцков — об экстремальном матче с «Анжи» и «племяннике» Кадырове, о шнурках Билла Клинтона и «большой восьмерке», о том, как попасть в преемники к Ельцину и не выпасть из обоймы, об особенностях президентской охоты и секретах губернаторской отставки, а также о том, в чем слабость нынешней российской номенклатуры

На визитке Дмитрия Аяцкова, одного из самых ярких губернаторов ельцинского призыва, значится: «Директор Поволжского института управления имени П. А. Столыпина Российской академии народного хозяйства и госслужбы при президенте РФ». Место расположения — Саратов. И то, что мы разговариваем с директором в бывшей губернаторской «столице», несколько выбивается из общей тенденции, следуя которой отставленный глава региона либо покидает его, либо ведет сугубо частную жизнь.

— Глава филиала академии — к такой ли власти стремились вы, Дмитрий Федорович?

— Я никогда не стремился во власть, хотя после окончания института меня направили в колхоз, где буквально спустя три месяца проходили выборы в сельсовет — это был 1977-й, мне, соответственно, 26 лет. Круг вопросов — бабушке дров привезти, водопроводную колонку установить. Собирали сессию, утверждали бюджет. В 90-м году, когда переехал в Саратов, оказался в большой политике. Был помощником депутата Верховного Совета РСФСР, чем очень гордился. Шли бурные дискуссии — быть или не быть Союзу. Я даже выходил с предложением, чтобы Россия первой вышла из состава СССР.

— Сепаратист!

— Отнюдь нет. Ведь СССР постоянно поддерживал свои окраины: Прибалтику, юг Союза — Узбекистан, Таджикистан… Центральная же Россия — Рязань, Саратов, Пенза — до последнего времени крышу только что соломой не крыла… Через какое-то время я был назначен вице-мэром Саратова — события все круче и круче замешивались: уже и Беловежские соглашения состоялись, и противостояние вокруг Белого дома разворачивалось. Осень 93-го года — двадцать лет назад дело было, а и сейчас помню, как власть попряталась от этих событий. Коммунистическая, демократическая — любая. Звонит сюда корреспондент «Интерфакса» в два ночи и пеняет мне: «Что ж у вас никакой власти по местам не сыщешь». Я ему: «Ну меня-то вы нашли».

— Что спросить-то хотел коллега?

— Обычный вопрос: как я оцениваю события в Москве. Получил ясный ответ: в этом конфликте я всецело на стороне Бориса Николаевича Ельцина, разделяю его позицию. Вскоре были объявлены выборы депутатов Госдумы, Совета Федерации (тогда еще был такой принцип комплектования сената) и референдум по Конституции РФ. Пошел в СФ самовыдвиженцем. Независимый, молодой, как тогда говорили, перспективный политик. В 94-м году я был делегирован на урегулирование конфликта между Северной Осетией и Ингушетией. До сих пор помню все горячие точки Пригородного района, который оспаривали республики. Постоянно контактировал с их лидерами — Галазовым, Аушевым, которые друг друга видеть не могли.

— Что такое посредник на Кавказе?

— Когда я уезжал туда, мне один мудрый человек сказал: «Прежде чем разговаривать с народом, нужно прийти на погост и поклониться ушедшим — молча постоять, сняв головной убор». Что я и сделал. Такие вещи на Кавказе становятся известны мгновенно; я и теперь там свой человек. И в Ингушетии, и в Осетии, и в Чечне, и в Дагестане. С 94-го я застрял на Кавказе аж по 2002 год. Был везде, в том числе и в Буденновске, когда туда вошли боевики Шамиля Басаева, захватив заложников.

— «Шамиль Басаев, говори громче». Виктор Черномырдин, в то время премьер-министр, правильно поступил, пойдя на прямые переговоры с террористами?

— Все верно сделал. На тот момент нельзя было дать конфликту разрастись. Наших спецназовских бойцов бросали на взятие буденновской больницы без патронов, чтобы вызвали огонь на себя. Рассчитывали на то, что у Басаева кончатся боеприпасы… Никто не знал, что противник тщательно подготовился к захвату этой больницы. Так вот, когда погибли первые бойцы «Альфы», мы пошли на переговоры. Мой хороший приятель попал в сопровождение автобусов с заложниками. Он пострадал, когда начал защищать права женщин — ударом приклада ему выбили все зубы…

— С тех пор беженцы из Чечни и начали появляться в вашей губернии?

— Нужно было отрывать детей от войны. Мы шефствовали над Грозненским сельским районом, он считался нашим, 42-м муниципальным образованием Саратовской области. Оттуда мы вывезли почти всех детей-школьников в наши лагеря труда и отдыха, а ветеранов — в наши госпитали. Помогали чеченскому народу как могли.

— В силу чего и получили события в городе Пугачеве Саратовской области?

— Мне сейчас ставят это в упрек: Аяцков, мол, пригрел здесь чеченцев, а они… Дело, однако, не в национальности, и я абсолютно согласен с теми, кто утверждает, что у преступника национальности нет: преступник — он и в Африке преступник…

Думали, что за два года мы решим все вопросы. Оказалось, что и до сегодняшнего дня многие проблемы не отрегулированы. Самая напряженная точка на Кавказе — Дагестан, и этого никто не отрицает. В свое время Абдулатипов был сенатором от Саратовской области, и я могу сказать, что с нынешним назначением Рамазана Гаджимурадовича мы опоздали минимум на 15 лет. Ему досталась очень тяжелая ситуация. Разрешит ли он ее? Наверняка разрешит, коль пошли такие серьезные подвижки, как арест мэра Махачкалы Амирова.

— Общались с ним?

— Конечно. Помню, саратовский «Сокол» играл в высшем дивизионе, и мы поехали в Махачкалу — играть с «Анжи» на их поле. Когда наши ребята забили первый гол, около поля появились автоматчики с собаками. Пришлось вмешаться. Я говорю: «Это же спорт!» Амиров мне: «Вы должны проиграть». В результате мы выиграли, но улетали из Махачкалы очень трудно. Тогда уже было понятно, что и спорт, и бизнес, и коррупция там замешаны в одно целое. Несъедобная вышла каша…

Что греха таить: координации на Кавказе долгое время не было. Спецвойска делали свою работу, МВД — свою, армейцы — свою. И только в нулевых этими вопросами стал заниматься Путин — человек, которому в детстве ампутировали страх…

— Каким образом?

— Не знаю, но страха у него нет. А может быть, и не было никогда. Кто бы из неподготовленных людей мог сесть в истребитель и улететь на Кавказ?

— Вы тоже летали туда.

— Да, летал. Но там была другая ситуация. Никто не разрешал лететь на похороны старшего Кадырова в мае 2004 года, а я сел на самолет и полетел. Приземлился в Махачкале и целый час уговаривал Магомедали Магомедовича Магомедова, главу Дагестана, поехать со мной в Чечню и проводить Ахмата-хаджи в последний путь. Он мне: «Да нет, там опасно! Там опасно!» В результате все же поехали в Грозный — я, краснодарский губернатор Ткачев и Магомедали Магомедович после длительных уговоров. Приехали в Хасавюртовский район на границу с Чечней — разрушенный мост через реку, прочая живопись. Нас встречает делегация: «Вот только что здесь обезвредили фугас». При слове «фугас» Магомедали Магомедович быстро сел в свой бронированный мерседес.

Когда в Грозном впервые шел парад в честь Дня защитника Отечества в начале 2000-х, я тоже вылетел туда, и не один — с Любовью Слиской и нашим омбудсменом Александром Ландо.

— Но для чеченцев 23 февраля — день депортации 1944 года…

— Все продумали и парад провели на два дня раньше. Прилетели на базу в Ханкале и выяснили, что опоздали — парад проходит в грозненском аэропорту Северный, все здешнее начальство уже там. Садимся в обычный уазик и через весь разбитый Грозный, через площадь Минутка приезжаем в Северный. Парад уже закончился, все сидят по шатрам-палаткам, обедают. Мы заходим. Николай Павлович Кошман застыл с бокалом в руках: «А что это я бетономешалку не слышал? Вы как сюда попали?» Бетономешалками там называли вертолеты — ну действительно, грохот очень похож. Когда мы рассказали, что приехали на обычном уазике, он присел.

Про Чечню много могу рассказать. До сих пор туда езжу. Недавно был на десятилетии принятия конституции республики, поразился тому, как меняется Чечня — и Грозный, и вся республика. Рамзан Кадыров — достойный ученик Кадырова-старшего, зовет меня дядей, потому что мы с его отцом друг друга называли братьями. Вот это — точка роста и стабильности на всем Кавказе. Раньше у Валерия Кокова такой точкой была Кабардино-Балкария, теперь это Кадыров и Чечня. Сказать, что на Кавказе мир, еще рано…