Михаэль Дорфман - Некашерный Тевье и еврейская Бетти Буп

Михаэль Дорфман

Некашерный Тевье и еврейская Бетти Буп

Является ли пьеса некашерной?

Автор пьесы «Скрипач на крыше» Джозеф Стейн отвечает на вопросы.

Новая постановка «Скрипача на крыше» на Бродвее вызвала потоки негативной критики. Нью–йоркская пресса отмечала, что «пьеса» нееврейская. Маститая «Нью–Йорк Таймс» посвятила пьесе несколько статей, полных ностальгии по старым временам, по легендарной постановке 1964 г. с Зеро Мостелем в главной роли, побившей все рекорды американского музыкального театра. Рут Френкель в «Нью–Йорк Таймс» громит постановку, а заодно и пьесу, отражающую, по ее мнению,«болезненные видения Марка Шагала больше, чем идишистскую литературу» и обвиняет режиссера в неверном следовании текстам «Алейхема». Автор рецензии и редакторы самой респектабельной американской газеты очевидно не подозревают, что речь идет не о фамилии, а о псевдониме великого еврейского писателя, означающее «мир вам». Тини Розенбаум в «Лос–Анжелос Таймс» сокрушается, что имена еврейские, одежда еврейская, а ничего еврейского нет, и даже главную роль играет не еврей, а родившийся в Америке актер испанского происхождения Альфред Молина. «Сенсация в том, что вы пробуете что–то на вкус хорошее, выглядит по–еврейски, но совершенно некашерно», — пишет она в своей рецензии. Блайк Грин в либеральной «Ньюсдей» сокрушается, что режиссер Дэйвид Лево порывает с шагаловской традицией и украшает сцену березками. В рецензии Линды Вайнер в той же газете отмечается, что березки на сцене больше подходят чеховской постановке, чем Шолом–Алейхему. Консервативная «Нью–Йорк пост» выражает общее мнение критиков глубокомысленным восклицанием «Но это же Бродвей!». Мол, что с него возьмешь? Скажем сразу, что публика не согласилась с критиками. И спектакль идет с аншлагом.

Что правда, «Скрипач на крыше» — это, конечно, не Шолом–Алейхем, а классика американской музыкальной комедии. Написанная в 1964 г. Джозефом Стейном (музыка Джерри Бука и текст песен Шелдона Гарника) пьеса сразу же завоевала любовь всей американской публики, собрала все мыслимые театральные, литературные и кинематографические награды и премии. Спектакль побил все рекорды, шел без перерыва восемь лет, а потом постоянно возобновлялся. Права на постановку спектакля продавались провинциальным театрам по всей Америке. «Скрипача на крыше» ставили многочисленные самодеятельные коллективы. Особой популярностью пользовался спектакль среди американских евреев. Песни из «Скрипача на крыше» неизменно сопровождают любую еврейскую свадьбу, бар–мицву, да и вообще любую еврейскую тусовку. Появление «Скрипача на крыше» совпало с процессом поиска корней (60–е годы) американского еврейства. Под влиянием израильской победы в Шестидневной войне американское еврейство искало свою идентификацию. Многие темы «Скрипача на крыше» — погромы, эмиграция, ассимиляция были близки американским евреям. Для многих пьеса, а затем и вышедший в 1971 г. фильм режиссера Нормана Джевисона (сценарий Джозефа Стейна), символизировали другой важный аспект консолидации американского еврейства – борьбу за выезд советских евреев в 70–е гг.

В СССР, где под гнетом государственного антисемитизма подавлялось любое упоминание еврейской темы, спектакль был под запретом и, насколько нам известно, первое исполнение на Центральном ТВ всемирно–знаменитого шлягера «Если б я был Ротшильдом» позволил себе Владимир Спиваков на праздновании 75–летнего юбилея Аркадия Райкина в 1986 г. Тогда же, после долгих лет замалчивания еврейской темы, в роли Тевье на российскую сцену вышел Михаил Ульянов, символизируя надежду на перемены.

Первым исполнителем роли Тевье Молочника на Бродвее стал знаменитый Зеро Мостель, надолго определивший традицию исполнения этой роли. Преемником Мостеля стал еврейский актер и исполнитель еврейских песен Теодор Бикель. В фильме, как и на Бродвее, роль Тевье исполнял израильский актер Хаим Тополь, для которого эта роль стала главной в жизни. Нам удалось посмотреть в роли Тевье Майка Бурстина, сына замечательных еврейских актеров Песаха Бурстина и Лилиан Люкс, выступавших на еврейской сцене на Второй авеню, чудом уехавших из Европы в первый день Второй мировой войны последним рейсом флагмана польского флота «Маршал Пилсудский». Тогда же, в грозном 1939 г., в Америке на еврейском языке вышел фильм «Тевье Молочник», где главную роль сыграл замечательный еврейский актер и режиссер Моррис Шворц. Жизнеутверждающий фильм символизировал надежду и оптимизм еврейского искусства перед лицом нацистских зверств.

И что же теперь? Чеховский спектакль с березками, где нет ни одного еврея, и даже режиссер Дэйвид Лево — британец, прославившийся шекспировскими постановками, как писали критики? На наш взгляд шекспировские постановки никак не противоречат еврейскому. «Король Лир» на идише и в постановке великого еврейского актера Соломона Михоэлса по праву считается одной из вех в мировой театральной истории. Да и американская культура, особенно бродвейский театр, тоже никак не входят в противоречие с еврейской культурой. Березки на сцене тоже на месте. Спектакль состоит из чередования массовок с интимными диалогами мужа и жены, отца с дочерью. Березки, да еще необычное для Бродвея режиссерское решение посадить на сцену оркестр, позволяют заполнить пустоту и избежать перестройки огромной сцены театра Минкофф, рассчитанного на полторы тысячи зрителей.

Да и нет никакого противоречия между Чеховым и Шолом Алейхемом. Они были современниками, несомненно знакомыми с творчеством друг друга. Впрочем, западный театр имеет свою почти вековую традицию прочтения чеховских пьес, очень отличающуюся от классических постановок МХАТа. Недавно пришлось смотреть переделку чеховской «Чайки» в театре «Билтмор», где афро–американские актеры из Манхеттенского театрального клуба говорили о своем — о судьбах рэп–музыки. На Западе Чехова рассматривают как рэпдвестника сюрреалистического театра. Ведь в его пьесах герои лишь рассуждают, а ничего не происходит. Наверное, поэтому никому на Бродвее, где сейчас идут римэйки всего чего угодно — и древнеримские пьесы Плавта и английского драматурга XVI в. Бена Джонсона —- никому в голову не пришло переделывать Чехова. Невозможно представить себе переделку в мюзикл «Дяди Вани». Хотя… сегодня поют оперы Вагнера на фоне завода, а «Травиату» ставят как трагедию больной спидом.

Впрочем, шолом–алейхемовский Тевье — как раз персонаж очень чеховский. Герои «Вишневого сада» лишь сидят и беседуют: «в народ!», «дело делать?», «в Москву, в Москву!», бессильные перед лицом новых порядков, сокрушающих их обжитый старый мир. Подобно им, Тевье–молочник тоже лишь смеется сквозь слезы под ударами жестокого нового времени. Повесть Шолом–Алейхема тоже о неспособности традиционного местечкового уклада еврейской жизни дать адекватный ответ новым жестоким временам.

Тевье сыплет своими прибаутками, встречает удары судьбы, страдает и волнуется, но… практически ничего не совершает. За него, как и многих еврейских мужчин до и после него, все решает жизнь, а точней окружающие его женщины — жена, дочери и даже местечковая сваха Ента. В пьесе Тевье говорит: «Без нашей традиции жизнь становится зыбкой, как скрипач на крыше».

В чем–то все же критики правы. Это, действительно, Бродвей. И на сцене идет не еврейская пьеса, а написанный Джозефом Стейном американский мюзикл. И место — не пригород Киева Боярка, а условная Атановка, сборный образ русской жизни в коллективном сознании американцев. Да и главная коллизия пьесы, хоть и классическая, но уже другая — Тевье разрывается между отцовской любовью к дочерям и верностью к древней традиции отцов. Сегодня, когда символом американского еврея стал Джерри Сейнфилд, стоит вспомнить старого Тевье–молочника.

Странно лишь, что американское и еврейское в искусстве пытаются противопоставить, вычисляя происхождения авторов и актеров. В определенных кругах евреев ищут во всем. В вышедшей в начале года книге Андреа Мост «Сделаться американцем: Евреи и мюзикл на Бродвее» все, сделанное евреями на Бродвее с 1925 до 1951 г., от «Вуппи» до «Король и я», «являются нарративом отчаянного еврейского желания с помощью театральности сопротивляться их выделению в обществе». Мост разбирает классику Бродвея, среди них многое — плод творчества евреев Оскара Хаммерстейн, Ирвинга Берлина, Дороти Филдс, Ричарда Робертса, Лоренца Харта и еще огромного списка. Автор трактует их творчество, ища через светские плетни и фрейдистские модели мрачные и глубинные смыслы золотого фонда американской классики. «Фундаментальный смысл еврейского бытия в Америке, лучше всего выражен, — по мнению Андреа Мост, — в форме американского музыкального театра». «Бродвейская сцена, — пишет она, — является местом, где евреи рисовали в своем воображении идеальную американскую жизнь, вписывая себя в ее контекст». Многие пьесы, хоть и созданные евреями, но не имеющие ничего общего с еврейской темой, по мнению автора, «отражают извечную еврейскую мечту поиска дома…, тревогу и еврейские ассимиляционные стремления».