Иван Аксаков - Записка о бессарабских раскольниках

Иван Сергеевич Аксаков

Записка о бессарабских раскольниках

Во исполнение возложенного на меня поручения собрать сведения о настоящем положении раскольничьих дел в Бессарабии, я объездил почти всю эту область, и представляя здесь все свои замечания в совокупности, считаю нужным для большей ясности начать с географического описания местности тамошнего раскольничьего народонаселения и потом уже перейти к изложению способов его пограничных сообщений, политического оных значения, ожиданий и надежд раскольников и, что всего важнее, отношений их к новой лжеиерархии.

Бессарабия – пестрый край, населенный молдаванами, русскими, евреями, греками, армянами, русняками, хохлами и цыганами, – край, прилегающий к Турции, Молдавии и Австрии, служит издавна приютом бродягам всякого рода и местом постоянных сообщений наших русских раскольников поповщинского толка с их заграничными единоверцами.

Эти последние сообщения примыкают к трем главным пунктам, из которых Прут и так называемая «сухая австрийская граница» могут быть отнесены к одному разряду, а Дунай с Турцией составляет отдельный самостоятельный пункт с совершенно особенным значением. За Австрийской межой, в Буковине, находится знаменитый раскольничий монастырь, Белая Криница, главное местопребывание новой лжеиерархии; за Дунаем, в селении Журиловке, проживает свой раскольничий архиерей; в Молдавии же, сколько известно, в настоящее время нет чинов их высшего духовенства, кроме простых иереев.

В этом смысле следует необходимо отличать Верхнюю Бессарабию от Нижней, или собственно от Буджака, страны придунайской. Раскольники, живущие в первой (знаменитое между ними село Грубно, Хотинского уезда), губернии западные и московское Рогожское кладбище преимущественно избирают для своих сношений Прут и речку Ракитну[1]. Буджак с некрасовцами, с турецкими выходцами, с беглыми из России, Херсонская губерния, вообще весь южный Новороссийский край и Дон направляют свое движение к Дунаю.

В последнее время, по случаю воспрещения свободных сношений с чужими краями, затруднений в получении заграничных паспортов, прекращения торговли скотом с Австрией, возобновления действий карантинов и расположения наших войск вдоль Границы, раскольники не могли иметь открытых сообщений со своими единоверцами; но тайные продолжаются и доселе. Спрашивается теперь: есть ли возможность возбранить эти тайные переходы за границу мерами полицейскими?.. Вопрос этот разрешается при одном взгляде на страну, где дух жителей, отвыкших от всякой письменности и формальностей под турецким владычеством, до сих пор не может подчиниться паспортному благоустройству и где сама природа, так сказать, дала у себя приют всем элементам бродяжничества. В самом деле, относительно жителей эти слова подтверждаются несомненными фактами. Царане, после положения 1834 года, воспользовавшись объявленным им официально правом перехода, не исполняя никаких предписанных формальностей, без перечисления Казенною Палатою, без билетов, до сих пор кочуют с места на место. Нормальный контракт 1846 года с величайшим трудом вводится между ними, и они продолжают отыскивать между немногими помещиками и многочисленными посессорами более снисходительных, таких, которые согласились бы на выгоднейшие для них условия. С другой стороны, евреи, которых льготы, дарованные Бессарабии, заставляли приписываться туда в огромном количестве, из которых немалая часть существует под именами давно умерших и множество проживает неизвестно где, без всяких письменных видов, замедляют успех составления им переписи и чрезвычайно затрудняют надзор местной полиции. Из причисленных к одному Кишиневскому еврейскому обществу 362 семейства пребывают вне города, в местах неизвестных, без паспортов и без уплаты податей, падающих огромною недоимкою на их оседлых сообщественников. Наконец, поселившиеся здесь русские беглецы, сохранившие свой вольнолюбивый характер, множество разноплеменных бродяг и рыболовство в устьях Дуная делают Бессарабию вполне удобною для тайных пограничных сношений. К тому же большое число русских и иностранных колоний и пестрота вероисповеданий всякого рода производят как в православных жителях, так и в местных властях совершенное равнодушие к проявлениям тех или других религиозных мнений. Русские раскольники, какого бы ни были толка, называются здесь общим именем липован и даже иногда молокан, а невежество полицейских чиновников относительно значения каждой секты делает их еще более неспособными к особенному скрытому надзору за действиями старообрядцев.

При такой неблагонадежности полицейского благоустройства, рядом с ним существует крепко организованное в своих частях общество, тесно сплоченное возбужденными извне преследованиями в одно твердое целое, проникнутое ложным, но сильным убеждением и фанатизмом, ежечасно разгорающимся, дружное, не дремлющее и бодро стерегущее каждый удобный для себя случай. Огромные капиталы состоят в его распоряжении, и пожертвования присылаются из самых отдаленных краев России, чему имеется много доказательств в делах Министерства и чему я приведу только два свежих примера. Недавно одна казачка в Уральске, умирая, завещала в пользу кишиневской старообрядческой часовни свое имущество, и деньги, пропутешествовав целый год, достигли наконец верно своего назначения. В прошлом году кишиневская купчиха Пелагея Федорова Пучница, продав все свое имение, с вырученною суммою удалилась за австрийскую границу. У раскольников свой маршрут, своя почта, свой энигматический язык[2], свои шпионы, своя стража; но все действия их сопровождаются глубочайшею скрытностью, между тем как внешнее их поведение большею частию тихо, смирно, и они редко попадаются в полицейских проступках.

Вот что замечено мною в Верхней Бессарабии.

Проезжая от пограничного на Пруте местечка Скулян до местечка на австрийской границе, Новоселицы, я убедился лично, что почти в каждом пограничном селении[3] живет по одному или по два липованских семейства, составляющих таким образом целый ряд пикетов своего рода. От Новоселицы, где нет раскольников, далее по сухой границе на самой меже, в Колинкоуцах, проживает по паспортам целая раскольничья семья, братья Пешехоновы, между которыми должен находиться и Денис, имя коего уже замечено Министерством внутренних дел. В пограничной с Австриею волости Грозенцах, в 18 верстах от Новоселицы, лет 13 сряду имел пребывание известный между раскольниками богатый купец Гур Ильич Велиженко, или просто Гурка. Уроженец другой губернии, он еще в детстве был приписан к Грубну, куда приписываются почти все беглые раскольники, и в Грозенцах управлял имением генерала Недобы, со смертию которого был устранен от должности наследником Недобы, с год тому назад, и ныне уже держит сам посессии около Хотина. Во время своего проживания на границе он, по общему отзыву, держал постоянный приют своим единоверцам, производил сношения с австрийско-подданными раскольниками и нередко езжал сам в Белую Криницу. Впрочем, несмотря на то, имя его пользуется всеобщим уважением даже между православными. В Червленах, верстах в 18 от Новоселицы, проживают по паспортам два австрийско-подданные старообрядца Лазаревы. Поэтому побеги чрез австрийскую границу совершаются очень легко и часто: брат Груки, заподозренный в переводе военных дезертиров в Австрию, был предан суду и, хотя следствием обстоятельство это и не было раскрыто, однако он бежал за границу. То же самое сделал закоренелый раскольник Лакеев, житель Грубна, один из важнейших между ними. Обвиненный в совращении в раскол православной девушки и в переводе ее за границу, он был заключен в острог, потом выпущен на поруки и оправдан первою инстанциею, но тем не менее оставил Россию[4]. При этом кстати заметить, что раскольники всех сект, которые вообще ведут себя чрезвычайно скромно и осторожно, если попадаются в каком-либо преступлении, немедленно удаляются за границу, и строгие приговоры судов часто остаются без исполнения. Примером могут служить молоканы: Шлехин, осужденный к переселению за Кавказ, и зять его Николай Колетин, который ошибочно в делах Министерства признается поповщинцем. В прошлом году также бежал к липованам в Криницу со всем семейством письмоводитель Хотинской градской думы, православного вероисповедания, похитивший наперед часть денег, принадлежавших Думе.

Невольно рождается вопрос: каким образом избегают они преследований пограничной стражи? Но надо знать, что по Пруту, который во многих местах очень мелок и узок, кордоны отстоят на одну и на две версты друг от друга, а по сухой границе на пять и более, и в темную ночь или в густые туманы невозможно усмотреть отчаянных беглецов и самой верной страже. А между тем известно, что когда цепь пикетов содержали донские казаки, то, будучи сами ревностными старообрядцами, они не только не препятствовали, но содействовали побегам. Теперь же, когда место казаков заняли солдаты русские и православные, они делают то же, но из других побуждений. Вот что передал мне перевозчик контрабандистов и раскольников в Молдавию еврей Гершко, предлагавший доказать это на деле. Они отправляются прямо к начальнику местной стражи, договариваются с ним за известную цену, берут от него солдата, с которым и переправляются за границу. Солдата этого держат там до тех пор, пока не перевезут всего транспорта, а иногда, если они намерены скоро возвратиться, до тех пор, пока не перейдут обратно и не удалятся на известное расстояние от берега. Если же пограничный начальник не согласится на договор, то они, хотя и с большим риском, умеют обходиться и без его содействия. К тому же были примеры, что часовые и целые караулы оставляли свои посты и сами уходили за границу. Поэтому не надо удивляться, отчего сообщения раскольников между собою так легко производятся, несмотря на все, по-видимому, благонадежные меры, и почему кишиневские купцы Пискаревы еженедельно сносятся с братом своим, проживающим за границею, и привозят оттуда контрабанду, которую сохраняют у себя на дворе в стогах сена. Хотя это последнее обстоятельство было мне достоверно известно, однако я не решился давать о том знать полиции и вообще разрушать этот путь сообщения: я полагал, что при всяком подобном действии с моей стороны раскольники сделались бы еще скрытнее и непременно проложили бы новую дорогу, о которой правительство могло бы еще долго оставаться в неизвестности. Теперь же наблюдение за характером сообщений и качеством лиц перевозимых несколько удобнее. Я поручил еврею Гершко продолжать свое ремесло, давая только знать о том каждый раз назначенному мною агенту, который уже будет посылать свои донесения Министерству, таким образом, еще при бытности моей в Бессарабии, он уведомил меня, что подрядился перевезть в Белую Криницу двух старообрядческих черниц, прибывших для этого из Москвы, и что многие договаривались с ним о переправе их за границу, в случае, если не приедет поп из России.