М Позднев - Театр Плавта, Традиции и своеобразие

Позднев М

Театр Плавта, Традиции и своеобразие

М.Позднев

Театр Плавта. Традиции и своеобразие

Авл Геллий, латинский автор II в. н. э., в одной из главок своих "Аттических ночей", содержащих помимо бесед с современными ему философами множество извлечений из старинных римских писателей, сообщает нам отрывочные сведения о работе древних филологов над текстами Плавта, чье творческое наследие, осознанное латинской культурой как национальная гордость, весьма рано стало предметом долгих кропотливых исследований и вызвало немало споров чисто научного характера. Любопытно, что всего через полстолетия после смерти комедиографа в целом довольно грубый и непритязательный по отношению к изящной словесности архаический Рим начинает в лице своих лучших представителей, соревнующихся с греческими филологами, пытаться выделить из огромного числа "плавтовских" пьес - видимо их было несколько сотен подлинные творения великого комедиографа. Мы знаем, что некоторые шаги в деле установления канонических плавтовских текстов сделал уже Луций Акций трагический поэт II в. до н. э. Первый крупный специалист по Плавту, известный философ и грамматик Луций Элий Стилон Преконин, продолжил попытки Акция и, очевидно, составил первый каталог комедий, включавший 130 наименований. Эти штудии унаследовал ученик Стилона - Марк Теренций Варрон (116-27 до н. э.), о методе которого мы уже можем судить по некоторым его работам, сохранившимся полностью или в отрывках. Варрон, ученый, в котором блестящее сочетание эрудиции и остроумия привело к завидной отточенности стиля филологической критики, пишет сочинение "О комедиях Плавта" в нескольких книгах. Два списка комедий считает нужным составить скрупулезный исследователь: первый - 21 произведение, подлинность которых признается всеми, и второй - те, которые считает подлинными сам Варрон. Большая часть комедий не вошла ни в тот, ни в другой каталог и была безжалостно забыта последующей традицией. Первый список стал каноном. Авторитет древнего исследователя был подтвержден тем, что все издания Плавта со времен выхода в свет данного трактата включали в себя как раз эти комедии. Однако второй каталог, насчитывавший по крайней мере еще 38 названий, был Утерян, как и вся работа, о которой нам известно только благодаря любопытству изящного компилятора Авла Геллия.

Во времена поздней республики (I в. до н. э.) интерес к Плавту не ослабевает, хотя и ограничивается областью театральной культуры - постановки ставших классическими комедий возобновляются. Мы можем судить об этом прежде всего по самим текстам пьес. Так, пролог к "Касине" явным образом переработан для позднейшей аудитории:

"Она, впервые данная, затмила все

Комедии. В ту пору цвет поэтов был,

Отшедших ныне к общему пристанищу;

Живят живых, однако те, умершие".

Августовский золотой век с его гордостью собственными достижениями и невольной подозрительностью к архаике не уделяет внимания нашему драматургу. Лишь позднее архаизирующая традиция снова поднимает плавтовскую комедию на литературный пьедестал. Первое издание Плавта, о котором нам достоверно известно, было подготовлено грамматиком конца I в. н. э. Валерием Пробом, и все, что мы знаем о работе этого ученого над другими авторами - Вергилием, Горацием, Персией, - позволяет предполагать высокий научный уровень этого труда. Из более поздних исследователей называют грамматика Теренция Скавра, интересовавшегося плавтовским стихом и пытавшегося подражать ему. Наконец, в IV в. начинается позднеантичный этап изучения Плавта, не менее важный для нас, чем варроновские занятия. Тогда комедиограф, отождествлявшийся уже с глубочайшей древностью, с истоками великой литературы, представляет главным образом интереснейший объект комментирования и обрастает подчас довольно бесполезными схолиями - межстрочными и маргинальными пометками античных толкователей. И главное, это время дает основной источник изучения Плавта Амброзианскую рукопись - плохо сохранившийся палимпсест, в котором тем не менее читаются отдельные комедии первого варроновского списка. В этом манускрипте впервые встречается трехчастное имя в том виде, в котором вы прочтете его на обложке этой книги - "Тит Макций Плавт написал комедию "Касина"", а специальный хронологический перечень, т. н. дидаскалии, сообщает нам некоторые даты премьер.

К счастью, мы имеем возможность сопоставлять текст Амброзианской рукописи с другой группой рукописей. В средние века, когда Плавта знали вообще весьма плохо (в Италии, где впоследствии родилась и процветала духовно близкая Плавту комедия del'arte, было известно только 8 пьес), безвестные переписчики создали рукописи Палатинской семьи, названные так по одноименной библиотеке в Гейдельберге, где они хранились до того времени, когда большая часть этой библиотеки была подарена папе первым баварским императором Максимилианом. Палатинские рукописи Плавта, восходящие к другому античному изданию, нежели Амброзианский палимпсест, и дающие таким образом возможность устанавливать путем сравнения оригинальный древнейший текст, содержат все комедии, которые Варрон счел безоговорочно подлинными, большинство - целиком и несколько - в больших отрывках, позволяющих судить о всей пьесе. Эти кодексы сотни лет пролежали в недрах библиотеки и были в конце концов найдены в 1429 году выдающимся немецким гуманистом Николаем Кузанским и переданы кардиналу Орсини, который сделал их достоянием общественности. С этого момента начинается новая история Плавта, обработка его текстов филологической и литературной традицией нового времени, продолжающаяся и по сей день. Плавт послужил образцом для Мольера и Шекспира; Германия и Англия гордятся своими школами плавтинистов; о Плавте существует необозримая литература; он переведен и продолжает переводиться на самые разные языки и его пьесы до сих пор выдерживают театральные постановки. В России Плавтом занимались лучшие филологи-классики: статьи Ф.Ф. Зелинского и работа Я.М. Боровского над текстами Плавта относятся к вершинам нашей науки.

Мы предвидим, что такой впечатляющий интерес европейской науки и культуры к плавтовскому наследию может вызвать у современного читателя некоторое недоумение. Действительно, перед неискушенным взглядом, пытающимся охватить весь театр Плавта, начнет в стремительном темпе проноситься бесконечная вереница удручающе однообразных фигур: Харин ("Купец"), Агорастокл ("Пуниец"), Филолахет ("Привидение"), Калидор ("Псевдол"), Плесидипп ("Канат"), Плевсикл ("Хвастливый воин") и т. п. - все эти молодые влюбленные с труднозапоминающимися именами (римлянам, недавно столкнувшимся с греческой цивилизацией было тоже трудно их запомнить, и наш автор частенько переводит для своих зрителей интересные значимые имена), счастье которых является предметом и целью драматической интриги, могут своей безликостью поспорить только с плавтовскими же девицами. Индивидуальность этих персонажей сведена к нулю, и тем, кто пытается определить хронологию пьес по развитию заданных ролей, по динамике образа, остается только развести руками.

С другой стороны, предваряющая комедии экспозиция поражает своей подчас необычайной замысловатостью. _Из двух двоюродных братьев - карфагенян, родовитых и богатых, один умер. Похищение семилетнего сына привело отца к тяжелой болезни и смерти через шесть лет после этого события. Наследником был назначен двоюродный брат умершего. Похититель увез мальчика в город Калидон и продал его там богатому старику, охочему до юнцов. Тот, будучи другом отцу ребенка, не знал, кого купил, но усыновил мальчишку и сделал его наследником. У другого старика-карфагенянина было две дочери. Они также были похищены вместе с кормилицей и проданы своднику в город Анакторий. Сводник приехал в Калидон повыгоднее поместить свой "капитал". Юноша влюбился в одну из девиц, старшую, но сводник водит его за нос и хочет заодно продать младшую наложницей какому-то приезжему солдату. Тут в Калидон прибывает старик-карфагенянин, объезжающий все страны в поисках дочерей_ ("Пуниец").

Даже изложенный последовательно неспешной прозой, этот сюжет, прозрачно предваряющий счастливую развязку, нелегко ухватить, а в балагурно-быстрых стихах плавтовского пролога, да еще в самом начале представления, когда кругом рассаживаются и толпятся зрители, понять всю подоплеку с первого раза почти невозможно, и поэтому вопрос Плавта к публике: "Ну что, ухватили суть?!" выглядит почти издевательским.

Начинается комедия "Купец": раб Аканфион бежит исполнять поручение хозяина, ловко врет, и мы уже ждем забавных результатов этого вранья, как вдруг слуга исчезает со сцены и оказывается, что дальнейшее развитие определяется действиями отца и сына, перекупающих и переманивающих друг у друга девицу. Следить за ходом пьесы мешают постоянные диалогические ретардации, разговоры старика с девицей, поваром, перебранка мужа и жены и пр. Видимо, автора совершенно не заботит соразмерность частей, стройность композиции; да и сама интрига, призванная держать публику в постоянном напряжении (тем более что антрактов плавтовский театр не знал), далеко не всегда волнует нас неожиданными ходами. В целом ряде комедий действие идет вяло, а в пьесе "Стих" вообще отсутствует фабула.