А Зеркалов - Письмо главному pедактору Нового миpа С П Залыгину по поводу статьи В Сеpбиненко о Стpугацких

Зеркалов А

Письмо главному pедактору 'Нового миpа' С П Залыгину по поводу статьи В Сеpбиненко о Стpугацких

Главному редактору журнала

"Новый мир" С.П.Залыгину

Уважаемый Сергей Павлович!

В 5 номере Вашего журнала за 1989 г. помещена статья

В.Сербиненко "Три века в мире утопии. Читая братьев Стругац

ких". Ялитературовед, давно занимаюсь творчеством Стругац

ких, и сознаю, что появление такой статьи в массовом и самом

престижном журнале траны - событие. Много лет наша пресса

избегала серьезного обсуждения Стругацких; работа В.Серби

ненко - одна из первых обзорный статей, ей предстоит форми

ровать общественное мнение, ибо за ней копирайт "Нового ми

ра". К великому сожалению она представляется мне предвзятой,

более идеологической, чем литературоведческой, и выполнен

ной, увы, в традициях нашей критики прошедших времен.

Статья открывается резонным утверждением: "Двадцатый век

скомпрометировал утопию, как, вероятно, никакой другой". Но

вслед за тем читателю дают понять, что вместе с утопией

скомпрометированы и Стругацкие. Это доказывается мягко, "эл

липтически", но вывод моно сделать однозначный - скомпроме

тированы, и неподготовленный читатель его, несомненно, сде

лает.

Проводя свою идею, критик, прибегает к приему Нишце: сое

динение несводимых идей через метафору и авторский пафос, то

есть взамен логического эмоциональным путем. Так ставится

знак равенства между утопией как частью идеологии и утопией

как литературным жанром. Но если первая действительно скомп

рометирована, то в этом есть заслуга, и немалая, утопической

литературы - вспомним Оруэлла, Замятина, Хаксли. Смею ут

верждать, что из советских писателей самую заметную лепту

внесли Стругацкие.

Другая существенная деталь: писатели-фантасты чаще всего

атакуют утопическую идеологию средствами "антиутопии", раз

новидности политического памфлета. Антиутопии создавали упо

мянутые только что писатели, в том числе Стругацкие. Но ли

тература - ради Бога, извените за трюизм - сложная штука. Ее

мастера ухитряются ввести горечь и сарказм даже в картины

прямой утопии, и Стругацким это свойственно в высокой степе

ни.

В.Сербиненко, разумеется, известны эти общие соображения,

он вскользь о них упоминает: "Скрытая ирония, пронизывающая

знаменитое произведение... Т.Мора" ; "... Сопутствующая уто

пическим идиллиям... и корректирующая их негативная утопи".

Вскользь, и с эмоциональным сдвигом, говорящим читателю, что

к творчеству Стругацких сказанное не относится. Ибо задача

В.Сербиненко - показать, что они не утописты, а идеологи,

что их книги есть "предназначенные к исполнению идеологичес

кие инструкции". Дела не меняет характеристика, данная Стру

гацким в преамбуле статьи: писатели "с поразительным упорс

твом и изобретательностью подвергали испытанию "на

прочность" утопические идеи". Слова-то верные, но в основном

тексте работы доказывается обратное:Стругацкие пропагандиру

ют один, при том одиозный с точки зрения критика, пакет уто

пических идей. Этот комплекс идей В.Сербиненко определяет,

опираясь на понятие, данное Вл.Соловьевым: "внешний общест

венный идеал" /внешний по отношению к личности/. Затем он

выводит формулу обвинения: "Превращение утопической мечты во

"внешний общественный идеал", требующий "переделки" мира и

человека, в сущности, ознвчает отрицание самой мечты. Рожда

ется идеологическая схема, под покровом научности программи

рующая и расчерчиваюшая "светлое бущее".

С этим обвинением нам и придется разбираться, но прежде

несколько слов об отсылке к Вл.Соловьеву. Не совсем коррект

но прибегать к авторитету философа, фундаментальный труд ко

торого незнаком читателям - разумеется, не по их вине. Я

имею в виду работу "Оправдание добра. Нравственная филосо

фия", в которой Вл.Соловьев выступает как утопист, предлага

ющий идеальную модель будущего российского общества - мо

дель, во многом опиравшуюся на современные ему социальные

науки и, что для нас существенней, по нескольким важным со

циологическим положениям совпадающую с этикой Стругацких.

Дальше мы к этому вернемся.

Итак, каким же образом Стругацкие создают "идеологическую

схему, программирующую и расчерчивающую"? Ответ: "Они риск

нули рискнули предложить свой вариант реализации советской

утопии образца 60-х годов, дав доостаточно широкую и связную

картину жизни при развитом коммунизме - в ХХI и ХХII веках".

Все верно, однако у Стругацких картину эту создают несколько

книг, а В.Сербиненко на деле ограничивается сардоническим

разбором детской повести "Стажеры", посвятив ей огромный

по масштабам статьи - раздел.

Позволю себе отвлечься для риторического вопроса: как бы

Вы отнеслись к автору, предложившему статью о социальной

прозе А.Рыбакова, и уделившему основное внимание "Кортику",

поменьше - "Водителям", и совсем по чуть-чуть "Тяжелому пес

ку" и "Детям Арбата"? Или другой вопрос: допустимо ли, раз

бирая прозу советских писателей за 30-тилетний период, не

соображаться с их бесчисленными конфликтами с издательства

ми, цензурой, с необходимостью зарабатывать себе на хлеб, в

конце концов?... Но это делает Ваш автор. Он безоглядно гро

мит единственную "хлебную" книгу Стругацких - одну из 25-ти

/для меня под вопросом еще "Отель у погибшего альпиниста"/.

Писатели, действительно, согласились на требования издателей

- дать "настоящую" коммунистическую утопию, пропаганду и

контрпропаганду. И хотя это все равно добрая книга, как-то

неудобно читать об идеализированных советских людях, о гнус

ных и пьяных узниках капитала и прочем. Разумеется, что на

писано пером, не вырубишь топором, но мне было бы неловко

так расписывать грехопадение серьезных социальных писателей,

как это делает критик. И, чтобы ударить больней, именно

"Стажеров" сравнивать с городскими повестями Ю.Трифонова.

Но таким образом он обходится без минимального серьезного

обсуждения "широкой и связной картины" утопии Стругацких. Он

вообще не затрагивает единствкенную полностью утопическую

вещь "Полдень. ХХII век" и утопические фрагменты в вещах

"укосмического цикла": "Трудно быть богом", " Обитаемом ост

рове", "Парне из преисподней", "Жуке в муравейнике" - то,

что он, очевидно, имел в виду, говоря об "особом мире" Стру

гацких. Так вот, я опасаюсь, что этот мир оставлен за бортом

намеренно, ибо он - ав противоположность отколовшимся от не

го "Стажерам"- не снабжен никаким "внешним общественным иде

алом". Он раскрывается не через показ общественных институ

тов, но только через межчеловеческие отношения, как бы

"изнутри" людей. Стругацкие видят человека будущего удиви

тельно доброжелательным, творческим и, в общем-то, мало ин

тересующимся идеями, выходящими за круг нравственных и твор

ческих проблем. Ему никто ничего не навязывает; в этом мире

есть лишь один абсолютный ОБЩЕСТВЕННЫЙ императив: "не убий".

Этого императива как бы не замечает В.Сербиненко, когда

пишет о "Трудно быть богом" и "Жуке в муравейнике" /этим фи

лософским книгам, вместе взятым, уделено меньше места, чем

"Стажерам"/. Он походя отмечает, рекомендуя героев "Трудно

быть богом" : "Им очень хочется не нарушать гуманистические

табу, что так просто в идеальном мире Утопии и так сложно за

ее пределами". Странно это читать, очень странно... Суть

всей вещи и трагедия ее героя, Антона-Руматы в преступном

хотя и понятном по-человечески - НАРУШЕНИИ АБСОЛЮТНОГО МО

РАЛЬНОГО ЗАКОНА. Ироническое словосочетание "гуманистическое

табу" применительно к запрету на убийство пускает в ход че

ловек, обьявивший себя последователем великого гуманиста Вл.

Соловьева.

Вот очень короткий конспект "Трудно быть богом". Под ви

дом фантастической средневековой страны Стругацкие дают гро

тексное изображение нашей страны сталинского периода. В мо

мент действия там правит временщик, которому дано

многозначительное имя "Рэба" /в оригинале было "Рэбия", ре

дакторы попросили сделать намек менее явным/. Он свирепо и

планомерно уничтожает ученых и поэтов, учреждает собственную

"серую гвардию", превращает обсерваторию в пыточную тюрьму;

душит остатки свободы, сохранившиеся в средневековом коро

левстве.

В этот ад земной внедрен резидент Утопии, историк Румата

/он же Антон/. В его распоряжении огромное могущество XXII

века, но здесь оно бесполезно. "Утопийцы" Стругацких реши

тельно отвергают любое вмешательство в исторический процесс: