Владимир Козлов - Советские вещи

Владимир Козлов

Советские вещи

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Советские вещи

Из-за всеобщего дефицита вещи в советское время часто становились объектом если не культа, то, по крайней мере, чрезмерного внимания. Но это не было нынешним, «потребительским» отношением к вещам, когда человеку вбивают в голову, что надо приобрести тот или иной «продукт». Наоборот, никто ничего не рекламировал, но дефицит придавал обычным вещам особый «статус», очень далекий от того, который они имеют сегодня.

На окраине Могилева, где я жил в восьмидесятые годы, был книжный магазин «Маяк» — на первом этаже трехэтажного дома послевоенной постройки, в двух шагах от троллейбусной остановки. Когда в магазине «выбрасывали» книги, там толпился народ, были очереди не меньше, чем в ГУМе. При этом район — «Рабочий поселок» — был пролетарский, заселенный рабочими завода искусственного волокна и более мелких окрестных заводов и фабрик. «Выбрасывали», конечно, «дефицитные» книги: обычные пылились на полках и были никому не нужны: белорусская литература, малоизвестные «соцреалисты», поэты второго эшелона. «Дефицитные» книги выкладывали на столах рядом с кассой. Среди них была не только массовая литература — Джеймс Фенимор Купер или Морис Дрюон. Расхватывали и Виктора Гюго, и Оноре де Бальзака. Книги стоили от двух до пяти рублей — не так уж и мало при тех зарплатах.

Книги в те годы были ценностью. Не обязательно «духовной», скорей просто вещью, предметом. Чем-то, что было принято покупать. Люди — конечно, более «интеллигентные», чем средний покупатель магазина «Маяк» — выстаивали в длинных очередях, чтобы выиграть подписку на собрание сочинений какого-нибудь классика. В магазине на проспекте Мира был отдел подписных изданий. Там на полках, за стеклом, стояли красивые тома с цифрами. Эти книги просто так не продавались — только по открытке, сообщающей, что поступил очередной том подписки. Я с завистью смотрел на корешки томов: у нас дома подписных изданий не было, родители этим не занимались, довольствуясь тем, что удавалось купить на работе через «Общество книголюбов». Через это общество распространялись «дефицитные» книги, но почти всегда с каким-то мусором «в нагрузку».

Году в девяносто третьем мне вдруг захотелось собрать свою библиотеку: благодаря «коммерческим поездкам» в Польшу у меня появились небольшие, но все же деньги. Я начал с собраний сочинений классиков — Толстого и Достоевского. Люди в те годы «дикого капитализма» избавлялись от «подписок», чтобы за вырученные деньги купить что-то более необходимое. Я уже не помню порядок цен, но стоили «подписки» недорого. За двадцатью двумя томами Толстого я приехал в двухэтажный дом в центре Могилева, чуть в стороне от главной улицы — Первомайской. Каждый том был упакован в прозрачную полиэтиленовую обложку для школьных учебников. Я видел, как пожилой женщине, продававшей книги, жалко с ними расставаться. Расстроенная, она говорила глупости: если девушка увидит у меня дома «подписку» Толстого, это сразу возвысит меня в ее глазах. Я внутренне усмехнулся: в то время девушкам было насрать на книги. Они любили «сникерсы», ликер «амаретто» и ментоловые сигареты. Я сложил книги в большую сумку, отдал женщине деньги и вышел.

С детства я знал что джинсы — это не просто штаны, а штаны «особые». Их, в отличие от остальной одежды, не покупали, а «доставали» через «базы» и ОРСы («отделы рабочего снабжения»): в магазинах их не было вообще. А после первого класса я понял разницу между джинсами «настоящими» и «ненастоящими». Мы с папой отдыхали в Гагре по «туристической» путевке — снимая комнату в частном секторе. Хозяйский сын, младше меня на год, «обсерал» мои болгарские штаны с нашивкой «Rila», понтуясь своими — «настоящими», привезенными тетей из загранпоездки. Правда, его джинсы были размера на два больше, чем надо, и он носил их на подтяжках и с заложенными снизу штанинами. Какой они были фирмы, я внимания не обратил. В восемь лет мне было не до «фирм».

Но уже классе в пятом я услышал в школе разговоры про то, что «самые лучшие джинсы — это «levi’s» и «super perry’s»», и начал обращать внимания на «бирки», пришитые сзади к джинсам могилевских парней и девушек, купленным на барахолке или на «базе». У меня тогда уже был джинсовый костюм, но из «невытирающейся» ткани, то есть, по тем понятиям, «ненастоящий». Двое из моих одноклассников носили ушитые «фирменные» джинсы старших братьев/сестер. Еще у одного были советские, какой-то белорусской фабрики, с железкой «Немига» на заднем кармане. Это название минской реки никто в моем классе не знал, и оно было выбито таким причудливым шрифтом, что некоторые принимали слово за «нерусское». И, соответственно, джинсы. Но, «наши» или импортные, они хотя бы «вытирались» — не то, что мои. Я пробовал намазать их мелом, но мел быстро стерся. Одноклассники говорили, что есть специальная жидкость — «джинсы красить, чтобы смотрелись, как вытерсоны». Ее, вроде бы, можно было купить за пять рублей, но в нашей школе никто не продавал. Чтобы не отстать от других, я тоже попросил, чтобы мне перешили старые джинсы брата. Фирма называлась «New Step». Я больше никогда про нее не слышал.

Первыми джинсами, которые появились в Могилеве в «свободной» продаже, были итальянские «Rifle». Шло лето 1984-го года, народ слушал «итальянцев», и парни колхозного вида таскали по улицам кассетники «Электроника» и «Весна», из которых звучали Челентано и Кутуньо. «Rifle» продавали в магазине «Товары для мужчин» на улице Космонавтов по цене сто рублей — месячная зарплата молодого инженера или учителя. Цены на барахолке были еще выше: от ста двадцати до ста восьмидесяти. Фасон тех джинсов называли «банан». К ним прилагался «фирменный» белый ремень с металлической пряжкой, на которой было выбито название «Rifle». Скоро в городе появилось много людей в таких джинсах, выделявшихся, прежде всего, болтавшимся концом ремня.

А через два — три года джинсы стали постоянно продаваться в могилевских магазинах. Когда после восьмого класса родители сами предложили купить мне новые джинсы, выбирать нужно было из трех-четырех «брэндов» — совершенно мне не известных, «Rifle» к тому времени исчез. Я выбрал марку «F.U.’S». Джинсы были какого-то непривычно светлого цвета и продавались в комплекте с ремнем, который был еще круче, чем «райфловский»: не однотонный, а полосатый, сине-красно-белый. В какой стране были сделаны джинсы, я не помню. Носил их без особого кайфа: джинсы у нас «на районе» уже выходили из моды, а входили в нее «клеши» — ширина внизу от 26 сантиметров.

Трехколесного велосипеда у меня не было. Первый, который мне купили — с прикручивающимися к заднему колесу колесиками — чтобы не упасть. Научился ездить я быстро, и скоро катался уже без колесиков. Это было еще задолго до школы.

Тогда в советской «возрастной» иерархии было целых пять штук велосипедов: трехколесный, детский двухколесный, «школьник», «орленок» и «взрослик». Я не знал никого, у кого последовательно были бы все пять. Сам я «проскочил» трехколесный и «школьник». А вот «орленок» у меня был, правда, назывался по-другому: у него, выпущенного в Литве, было какое-то «нерусское» название. Появился он у меня классе в первом, когда иностранных букв я еще не знал и поэтому название прочесть не мог. Велосипед купили зимой, и папа повесил его, еще новый, на стену в туалете. От велосипеда пахло краской, маслом и резиной. Я кайфовал от этого запаха. Но «орленок» мне быстро надоел. Как и всем пацанам-одноклассникам, мне хотелось «взрослик». Или «раскладушку» — такой раскладной велосипед выпускали на нескольких заводах СССР, в Могилеве, естественно, продавались «раскладушки» минского мотовелозавода. Такая была у Сани, пацана на год младше меня, соседа моей бабушки. Мы катались с ним наперегонки по улице Жбанкова — он на «раскладушке», я — на своем «орленке». Недостатком «раскладушки» для подобных гонок были маленькие колеса: он физически ехал медленнее, и я всегда легко обгонял Саню. Но он (кстати, будущий рэкетир), мухлевал: проезжал на несколько метров дальше, чем мы договаривались, и кричал потом, что выиграл.

Может, из-за маленьких колес я предпочел «раскладушке» «взрослик». А, может, родители мне выбора и не предложили. Велосипед — светло-зеленый, с круглыми «катафотами» спереди и сзади, которые тогда только начали устанавливать — купили в конце зимы 82-го года. Я учился в третьем классе. Несколько следующих лет я всячески «украшал» велосипед по тогдашней местной моде: резиновые брызговики на оба крыла, побольше катафотов на спицы, переводные картинки на «кобуру», пластмассовая фигурка индейца или солдата на крыло спереди. В украшательстве я зашел так далеко, что мой «велик» стал выделяться среди других во всем районе. Несколько раз на меня наезжали пацаны постарше, хотели снять «катафоты», говоря, что я их «попиздил» у их друзей. Я как-то отмазывался или сбегал.