Сергей Некрасов - Власть как насилие в утопии Стругацких - опыт деконструкции

Некрасов Сергей

Власть как насилие в утопии Стругацких - опыт деконструкции

Сергей НЕКРАСОВ

ВЛАСТЬ КАК НАСИЛИЕ В УТОПИИ СТРУГАЦКИХ: ОПЫТ ДЕКОНСТРУКЦИИ

В качестве эпиграфа к докладу можно было бы

использовать цитату из "ВГВ": "Я сознаю, что

ценность этих глав для сотрудников группы "Людены"

невелика, но что делать, она велика для меня."

Однако я предпочел обойтись вовсе без эпиграфа.

Мой доклад будет посвящен попытке использовать для интерпретации творчества Стругацких отдельные положения постструктуралистских концепций французского философа Мишеля Фуко. Сегодня многие считают этого исследователя одним из классиков современной философии. Необходимость привлечения для анализа именно работ данного автора вряд ли можно строго обосновать, однако очевидно то, что исследование наследия таких выдающихся прозаиков, как братья Стругацкие, должно быть разносторонним и не может обойтись без сопоставления различных подходов, различных точек зрения. Очевидно и то, что исследование поэтики конкретного сочинителя, претендующее на правдоподобие, должно избегать зависимости от риторических фигур и идеологических клише исследуемых текстов и опираться на уже апробированные эстетические и философские построения. Хотя бы для того, чтобы на их основе попытаться дать ответ на следующие извечные вопросы: Что хотел сказать автор своим произведением? Насколько ему это удалось? Как он это сделал? Каков его вклад в развитие эстетики художественного творчества? Какова его позиция по отношению к современной ситуации в обществе и культуре? Отдавая себе отчет в условности такого упорядочивания и всех прочих очевидностей, мы тем не менее можем сопоставить творческую позицию Стругацких с идейно-теоретическими исканиями французского постструктурализма, претендующего если не на объяснение современной ситуации, то по крайней мере на заменяющую такое объяснение речь о создающих данную ситуацию механизмах власти. Следует оговорить, разумеется, что данный доклад не претендует на полноту анализа затронутых в нем вопросов, он носит ограниченный характер, это скорее план исследования, нежели готовый результат.

Корпус трудов Мишеля Фуко велик, его исследовательские интересы многосторонни. По необходимости нами будут затронуты лишь отдельные моменты его исследований. Предметом анализа многих его ранних работ является отношение общества к психически больным, измененную структуру личности которых Фуко рассматривает как особый вид познавательной деятельности, систематически оттесняемый современным обществом на задний план. Безумие как вид социального опыта ставит под сомнение целостность общепринятой рациональности, поэтому общество создает специальные репрессивные институты, осуществляющие изъятие "желающих странного" из жизни социума. По мнению Фуко, психическое расстройство, безумие представляет из себя лишь особый вид отношения к окружающему миру, противоречащий наиболее распространенному, а собственно психическая болезнь вызвана не только и не столько патогенными факторами, распадом личностной структурированности, сколько внешними, нормирующими психику больного воздействиями особого характера, исходящими от самой психиатрической науки. То есть, коротко говоря, болезненность отклонений в психике спровоцирована тоталитарными директивами общественной Нормы, и ничем иным. Радикальность взглядов исследователя вызываеть удивление и смущает. Но трудно не согласиться с его выводами о существовании в обществе специальных нормирующих практик, выравнивающих по шаблону мысли и поступки индивидов и устанавливающих социально проявленную речь в качестве единственного источника истины о мироздании. Применительно к девиантам, уклоняющимся от подчинения норме жизни, деятельность нормирующих практик заключается либо в полном вытеснении "уклонистов" за пределы социума, либо, что случается гораздо чаще, в заключении их в специальные резервации с особым режимом надзора, исключающим какие-либо противоречащие господствующей идеологии проявления социальной активности. Такой социум представляет из себя квазизамкнутую структуру, он может включать в себя внеположенное ему, лишь маркируя это внеположенное утвержденными знаками различия, ставя его под свой контроль и вытесняя на периферию.

Через призму вышеназванной концепции очень удобно рассматривать отсталые миры из "Попытки к бегству", "Трудно быть богом" или "Обитаемого острова". Однако будет уместно применить ее и для анализа собственно утопических построений в творчестве Стругацких. В самом деле, редкое произведение о жизни XXII века обходится без упоминаний о службе социальной адаптации, послестрессового кондиционирования, назначение которой - привести психику девианта в соответствие с принятой в обществе нормой. Стругацкие признают, что деятельность этих служб носит откровенно дисциплинарный характер: уничтожение аномалий и девиаций должно означать возврат субъекта к полноценной общественной жизни, а именно ответственной, кропотливой работе на благо общества. Это не вступает в противоречие с догматом о свободе личности, потому что, как писатели неоднократно подчеркивают, в Утопии главным и единственным мотивом труда должен стать энтузиазм. Разумеется, такая установка провоцирует отсутствие у героев Стругацких психологической глубины: они не мыслят себя _в_н_е любимого дела, _в_н_е_ сферы личностных интересов, квалифицированных обществом в качестве приемлемых и общественно полезных. Но отсутствие психологического измерения Стругацкие зато компенсируют щедрым и точным, избыточно театрализованным описанием конкретных фиксированных состояний психики героев, соответствующих выбранной для них авторами речевой практике. Она, в свою очередь, определяется отношением героя к описанному социуму. Хотелось бы проиллюстрировать это на примере повести "Жук в муравейнике". Позиция ее героев представлена читателю через прямую речь, и у каждого из них своя специфика: Айзек Бромберг увлечен поиском и коллекционированием оригинальных ментальных конструкций и громоздит слова и вымыслы один на другой, не особенно заботясь о последствиях; Рудольф Сикорски, напротив, озабочен проблемами контроля, и в каждой его фразе сквозит причастность к совершенно секретным секретам, к "группе лиц с наивысщим уровнем социальной ответственности"; секретный агент Максим Каммерер описывает пространство в терминах расстояний, конфигурации объектов и их тактико-технических характеристик, особенно выделяя расположение и передвижения групп людей и отдельных лиц; Лев Абалкин видит в окружающем мире прежде всего растения, животных, биологические циклы, людей же он замечает чуть ли не в последнюю очередь. "Антисоциальность" Абалкина уникальна, это едва ли не единственный герой у Стругацких, который бежит от "нормирующей тотальности" и опирается в своих поступках не на навязанные ему социальную роль, мораль и идеалы, а на собственное Я, которое не спровоцировано жизнью социума и никак с ней не связано. Но для Утопии Стругацких даже само наличие у индивидуума сферы психического аномально, поэтому Абалкин постоянно подвергается нормирующему воздействию со стороны различных социальных институтов. КОМКОН-2 яявляется крайним звеном в этой цепочке, но отнюдь не единственным: очень большое значение, как и всегда у Стругацких, придается педагогическим учреждениям. Вспомните эпизод с червяками: после проливного дождя Абалкин ходит по дорожкам интернатского парка, собирает червяков-выползков и возвращает их в траву. Он упивается властью над ними, дарует им жизнь, он для них царь и бог. И в этот момент к нему подкатывает учитель и начинает заниматься тем же самым, всем своим видом как бы говоря: какие хорошие червячки! жалко червячков! давай-ка, дружок, будем жалеть их _в_м_е_с_т_е_! Что ж, учителя можно понять: его работа в том и заключается, чтобы обеспечить социализацию ребенка, "привязать" его к жизни в обществе, с ранних лет включить в круговорот "авторитарности утверждения и стадности повторения" (Р.Барт). Как известно, воспитание по Стругацким заключается в раскрытии у человека какого-нибудь таланта, выработке устойчивых интересов, которые должны прочно привязать его к жизни. "Рациональное" объяснение педагогической деятельности исключает для героев Стругацких понимание управляющих этой деятельностью структур, т.к. они лежат в области подсознательного. Эта область вытесняется рациональностью утопического социума из пространства общественной жизни, которое понимается (в данном случае) как совокупность с_о_з_н_а_т_е_л_ь_н_ы_х_ процессов. Кстати, говоря о нормирующей деятельности педагогических учреждений, уместно вспомнить, какое огромное значение Стругацкие придают профессии педагога: в их Утопии даже Мировой Совет состоит большей частью не из профессиональных политиков, а из врачей и педагогов.