Дмитрий Калюжный - Другая история Российской империи. От Петра до Павла [= Забытая история Российской империи. От Петра I до Павла I]

Дмитрий Калюжный и Ярослав Кеслер

ДРУГАЯ ИСТОРИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ. ОТ ПЕТРА ДО ПАВЛА

[= Забытая история Российской империи. От Петра I до Павла I]

Поймите…, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история её требует другой мысли, другой формулы…[1]

Вместо предисловия

Люди зачастую берутся слишком смело судить своих предков. Они называют их традиционное, естественное общество «отсталым», а деятельность вождей и прочей элиты оценивают, основываются на сегодняшних представлениях о мире, на современных понятиях «о добре и зле». Но в каждый период своей истории общество не было ни «отсталым», ни «продвинутым», а властители не были ни великими провидцами, ни гнусными злодеями: общество просто эволюционировало как система, при соответствующем развитии различных своих структур, в том числе властных, церковных и научных.

Умственное взросление человечества было долгим и постепенным, оно шло через научные прорывы, реформы церкви и организацию образования. Сначала наука, церковь и образование, — впрочем, как и власть, — были достаточно примитивными. Затем они прошли свой путь, разный, хоть и во многом сходный, изобилующий совместными «оплодотворениями», в Византии, Западной Европе, Индии, России…

Всего лишь тридцать лет назад о «персональном компьютере» не было ни слова. Сто лет назад никто подумать не мог ни о радио, ни о телевидении. Двести лет назад химические элементы для большинства были просто кучей минералов. Триста лет назад люди не понимали природы света. Четыреста лет назад великий астроном Тихо Браге никак не мог представить себе движение Земли! Пятьсот лет назад за любую погрешность против Аристотеля с учёных брали штраф. Шестьсот лет назад не было механических часов, и длительность ночных и дневных часов была разной.

То же самое можно сказать и о социальной эволюции. Идея о дворянстве, как благородном сословии, утвердилась во Франции только в конце XVI — начале XVII века; до этого твёрдой социальной систематизации общества не было. Тогда же строгое социальное деление появилось и в Англии — отнюдь не в незапамятной древности, и даже не в «мрачном Средневековье», а в елизаветинскую эпоху. В России до этого же времени дворян звали «холопами», они были слугами высшей знати, бояр и удельных князей; современная наука, чтобы не допускать двусмысленности, называет их «служебными дворянами».

Свой громадный путь прошли образование и литература. Когда впервые появились сказки, взрослые люди относились к ним так же, как теперь относятся дети, а ведь для детей мифические или сказочные персонажи не отличаются от реальных. Позже сказки целиком перешли в разряд детского чтения; ещё позже взрослые приключенческие романы типа «Трёх мушкетёров» перешли к подросткам. Так представьте же себе, что в XVII веке даже самые «продвинутые» люди по умственному и эмоциональному своему развитию были сходны с современными пятнадцати-семнадцатилетними подростками!

Итак, время шло, и эволюция одной какой-то общественной структуры подгоняла другую. Государству нужна была военная сила, армия требовала вооружений, производство — развития науки и подготовки специалистов, образование вело к научному прогрессу и обогащало культуру народа, частью которой само всегда и было. Понятно, что в каждый конкретный момент задачу образованию ставит государство, и таким образом через образование поддерживается связь общества (народа) и государства. К примеру, Пётр I учреждал учебные заведения для подготовки, прежде всего, мичманов и канониров, а необразованным дворянам запрещал жениться.

Собственно, сходным образом — когда что-то одно подгоняет другое, при наличии направляющей силы, — идёт эволюция любых живых, динамических систем. Отличие человеческих сообществ только в том, что события их эволюции осуществляются через деятельность людей, а люди соглашаются на те или иные перемены, руководствуясь разумом или эмоциями. Даже не желая перемен, они идут на них вынужденно, соображая в уме, что противодействие может принести ещё худшие последствия.

Ну и, наконец, в отличие от всех прочих живых сообществ (стад, стай, прайдов, лесов) люди оставляют письменные свидетельства эпохи, и даже делают записи о происходящем, которые составляют, разумеется, в меру своего понимания событий. А само это понимание проходит свой путь эволюции, и когда столетия спустя учёные начинают разбираться с прошлым, то, основываясь на совершенно иных представлениях о мире, неизбежно приходят к неверным выводам.

Так пишется история.

Прошлое и его толкования

«…И все его знакомые, чьё поведение и поступки хоть немного выходили за рамки изученных им теорий, начинали раздражать его, а некоторых он даже потихонечку переряживал во врагов…»

Вступление

Представьте, что у вас есть чулан, и вы долгими годами складывали в него всё, что представляет для вас ценность. Собранные предметы вы распихивали, исходя из их габаритов и имеющегося места, и в результате они расположились пусть причудливо, но зато надёжно; к тому же вы примерно знаете, где что лежит. Приходят к вам доброжелатели, или наоборот, недоброжелатели, смотрят, и говорят: эй, эй, у тебя там большая коробка стоит на маленькой… А одна вообще торчком… Вам это известно и без них, но вы также знаете, что если вытащить хоть одну коробку, всё рухнет. А потому доброжелателя вы благодарите, а остальных, возможно, обругиваете. И оставляете свою коллекцию, как она есть.

Такова же ситуация с историей. Конечно, в этом «чулане» за последние лет двести навели кое-какой порядок, — но чтобы крепче держалось, немало добавили чепухи и выдумок. Современные же историки-профессионалы не проявляют понимания, что та конструкция фактов, которую собирали и толковали поколения предшествующих, скажем прямо, любителей, принципиально не может быть абсолютно адекватной той эволюции человечества или отдельных его частей, которая реально имела быть в прошлом.

Эволюция происходит с генерирование колоссального количества исходной информации, — но история, оперируя письменными источниками и разрозненными археологическими и прочими артефактами, неизбежно вынуждена пользоваться лишь её крохами. Что-то от прошлого осталось, а чего-то уже нет. И никогда не будет. Затем студенты заучивают мнения учёных историков предшествующих десятилетий, и сами становятся учёными, и преподают новым студентам, руководят кафедрами, пишут статьи в научные журналы. Как оно принято от веку, молодая поросль учёных осваивает принятый в этой среде способ мышления и фразеологию, отступать от которых никак нельзя, потому что иначе прокатят при защите диссертации или не примут статью в журнал. Понятно, что отношение к тем, кто высказывает сомнения в верности ставших традиционными толкований, становится просто враждебным.

Если вдруг появляются факты, противоречащие догмам, профессионалы от истории обязательно пытаются встроить их в традиционную схему, то есть впихнуть их всё в тот же «чулан», в какое-то место среди старых коробок. А если они туда «не лезут», то тем хуже для фактов: их объявляют фальшивкой, или просто замалчивают. В лучшем случае подобные факты начинают бродить по страницам околонаучных популярных журналов, иллюстрируя мифы о пришельцах из космоса или атлантах.

Но при таком подходе к делу сам предмет науки истории становится химерой, если не весь, то во многих частностях!

Конечно, консерватизм характерен не только для историков: он совершенно естественно проявлялся почти в каждой из современных наук, пока научная революция не производила в них основательную перетряску. Профессор Евгений Габович показал это явление на примере теории дрейфа материков.

Эту теорию немецкий учёный Артур Вегенер, известный полярный исследователь, выдвинул за двадцать лет до своей смерти (он умер в 1930-м году в Гренландии). И все эти двадцать лет его теория единодушно отвергалась всеми специалистами по геологической истории Земли, хотя одного взгляда на глобус достаточно, чтобы увидеть линию разлома между Африкой и Южной Америкой!

Замалчивание теории продолжалось ещё 35 лет после смерти Вегенера, а иногда её и «опровергали», пока в конце 1960-х не выяснилось, что только она способна объяснить результаты измерения магнетизма геологических пород на разных континентах, после чего эту теорию приняли безоговорочно. И сразу нашлось множество её подтверждений, зоологических и вообще естественнонаучных, в том числе и палеонтологических, — например, кости древних животных разбросаны по континентам и островам в зависимости от отдрейфовывания последних друг от друга. Это была научная революция.