Филип Шенон - Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования
«Я закончил доклад, а председатель Верховного суда все молчал, – вспоминал Спектер. – Он развернулся на пятках и отошел в сторону, так ничего и не сказав». Молчание Уоррена начало раздражать его: мог бы хоть похвалить его доклад. Но потом Спектер решил, что это молчание означает: Уоррен целиком и полностью принял версию одной пули.
Со склада учебников всю группу повели через улицу в окружную тюрьму Далласа. Там, на кухне у шерифа, им предстояло выслушать показания Руби. Форду это помещение запомнилось как «спартанское» и довольно тесное, примерно три метра на пять с половиной3. Посреди кухни поставили стол размером метр на два с половиной и расставили вокруг стулья для Руби и тех, кто собирался его допрашивать.
Спектеру запомнилось, что Уоррен намеренно попросил предоставить для допроса небольшое помещение: он хотел свести к минимуму число присутствующих. «Слетелись крупные шишки из Вашингтона и Далласа» в надежде поучаствовать в историческом моменте, пояснял Спектер, и не все попали внутрь. Места было так мало, что Уоррену пришлось оставить за дверью и члена своей команды. «Председатель просмотрел список участников и обнаружил лишь одного человека, кого можно было исключить: меня, – рассказывал Спектер4. – Так что я сидел в офисе шерифа и смотрел по национальному телевидению бейсбольный матч команд Филадельфии и Сан-Франциско. В тот момент я не слишком огорчился. Задним числом понимаю, что зря»[18].
Примерно в 11.45 помощники шерифа привели Руби, одетого в белую тюремную робу. На ногах у него были сандалии-вьетнамки – такие выдают заключенным, склонным к самоубийству, вместо обуви со шнурками. Форду запомнилось, как Руби сел и принялся играть с клочком салфетки и резинкой. «Чисто выбритый, лысеющий, с орлиным носом и слишком крупными для невысокого худощавого человека руками и ногами», – вспоминал его Форд. Явился один из адвокатов Руби, Джо Тонахилл. Поначалу Руби казался «неожиданно разумным и совершенно спокойным, ничего похожего на то, о чем я читал перед поездкой в отчетах психиатров», рассказывал Форд. Но и проникнуть в мысли Руби было непросто. Он «имел обыкновение какое-то время смотреть прямо на тебя», а затем отворачиваться – «не поймешь, о чем он думает».
Перед тем как Уоррен привел Руби к присяге, тот задал мучивший его вопрос:
– Если вы не используете на допросе детектор лжи, как вы убедитесь, что я говорю правду?5
– Не беспокойтесь об этом, Джек, – перебил его Тонахилл.
Но Уоррен уже вступил в разговор:
– Вы хотели о чем-то попросить, мистер Руби?
Руби:
– Я бы хотел пройти детектор лжи или чтобы мне дали сыворотку правды, и тогда я расскажу, что побудило меня сделать то, что я сделал… Только я не знаю, мистер Уоррен, полагаетесь ли вы на детектор лжи, или сыворотку правды, или что-то в таком роде.
Позднее Уоррен признавал, что не успел вовремя сообразить и, не подумав, согласился на просьбу Руби:
– Если вы и ваш адвокат настаиваете на детекторе лжи, я это устрою. Готов вам в этом помочь.
Руби обрадовался:
– Да, я этого хочу.
Уоррен:
– Мы можем это организовать.
Уладив главный вопрос, Руби пожелал убедиться, что гости располагают достаточным запасом времени и могут выслушать его историю с начала до конца.
– У вас мало времени? – спросил он.
Уоррен:
– Нет, времени будет столько, сколько вам нужно.
Допрос только начался, но Руби уже забеспокоился:
– Я вам не надоел?
Уоррен:
– Все в порядке, мистер Руби. Расскажите нам свою историю.
Рассказ Руби о событиях двух дней начиная с 22 ноября, когда стало известно об убийстве Кеннеди, и до 24 ноября, когда сам Руби застрелил Освальда в отделении полиции, был долгим и путаным. Он сказал, что о выстрелах на Дили-Плаза узнал через несколько секунд после того, как они прозвучали: он находился всего в нескольких кварталах, в редакции The Dallas Morning News, размещал рекламу выходных в клубе «Карусель». Известие о смерти Кеннеди потрясло его, сказал Руби. «Я очень разволновался… Я плакал и не мог остановиться». Руби тут же решил закрыть клуб на выходные.
В тот вечер, воспользовавшись приятельскими отношениями со многими далласскими полицейскими, Руби проскользнул в полицейское управление и присутствовал на пресс-конференции, когда Освальда предъявили репортерам. Себя Руби в тот вечер выдавал за журналиста из Израиля: если бы кто-нибудь заинтересовался им, он мог бы сказать пару слов на идише, который знал с детства.
С этого момента повествование сделалось вдруг столь отрывистым, что Уоррен едва мог за ним проследить. Руби перечислял имена родных и друзей, стриптизерш и других работников своего клуба, числа и даты, которые ничего не говорили председателю Верховного суда и его спутникам. В редкие моменты, когда Руби говорил более внятно, он продолжал отрицать причастность к какому-либо заговору, целью которого было заткнуть Освальду рот. Он настаивал, что не был ранее знаком с Освальдом и не помышлял об убийстве, пока не прочел в воскресенье статью, из которой следовало, что миссис Кеннеди, скорее всего, придется снова приехать в Даллас для дачи показаний. «Я очень разволновался, переживал за миссис Кеннеди, ей столько пришлось страдать, – рассказывал Руби. – Ради нашего любимого президента кто-то должен был сделать так, чтобы ей не понадобилось возвращаться на этот кошмарный суд».
Убийство Освальда было импульсивным поступком, утверждал Руби. Он знал, что ходят слухи, будто на преступление его подвиг кто-то из знакомых в кругах организованной преступности, но заявил, что его никто ни о чем не просил… «Я никогда ни с кем не говорил о том, чтобы попытаться что-то сделать. Никакие подрывные организации не внушали мне эту идею. Никто из преступного мира даже не пытался связаться со мной».
Форд рассказывал, что все шло достаточно гладко примерно три четверти часа, а потом Руби и его адвокат о чем-то заспорили – причину спора Форд так и не понял, – и стенографист перестал записывать. Возникла «страшная напряженность», вспоминал Форд. «Все висело на волоске» – сможет ли Руби продолжить? Уоррен, по словам Форда, «постарался ободрить Руби и был очень с ним терпелив».
Элмер Мур, агент Секретной службы, охранявший председателя Верховного суда в этой поездке, отыскал Спектера в офисе шерифа – тот преспокойно смотрел бейсбольный матч. Мур попросил Спектера поскорее прийти в кухню: «Вы нужны там, – сообщил он. – Руби хочет, чтобы там был еврей»6. Спектеру было достаточно известно о Руби, в том числе и то, какое значение Руби придает своему еврейскому происхождению и как он одержим идеей, будто евреев преследуют по его вине.
Вместе с Муром Спектер прошел по коридору и вернулся в кухню. Войдя, он увидел, что Руби пристально изучает его. «Глядя прямо мне в глаза, он одними губами задавал вопрос: “Ты еврей?”»
Спектер не отвечал. Руби повторил, только губами: «Еврей?» И снова, в третий раз.
Спектер, по его словам, старался не выдать себя ни мимикой, ни движением головы. Он не хотел, чтобы стенографист зафиксировал его реакцию. «Я не дергался и никак не реагировал».
Как раз в этот момент, запомнилось Спектеру, у стенографиста закончилась бумага, а Руби вскочил и увлек Уоррена за собой в угол, подав знак Спектеру следовать за ними. Джо Болл, тоже сотрудник комиссии, поднялся и хотел принять участие в их разговоре.
– Ты еврей? – спросил его Руби.
– Нет, – ответил Болл.
– Тогда отойди, – велел Руби.
Обращаясь к Уоррену, Руби взмолился:
– Начальник, отвезите меня в Вашингтон. В Альбукерке и Эль-Пасо рубят руки и ноги еврейским детям.
– Этого я сделать не могу, – сказал председатель Верховного суда.
Руби умолял Уоррена поговорить с Эйбом Фортасом, известным вашингтонским юристом, который был близок к президенту Джонсону и ожидал назначения в Верховный суд. Эйб был еврей.
– Обратитесь к Фортасу, – настаивал Руби, – он все устроит.
Форд увидел, как Руби успокоился, получив подтверждение – правда, непонятно от кого, – что Спектер в самом деле еврей. «Ему это дало силы продолжать»7.
Стенографист снова приготовился записывать, Руби, Уоррен и Спектер вернулись на свои места. Руби заметил, как его адвокат передал записку Форду, и потребовал, чтобы ему дали ее прочесть. Разговор прервался: записку вручили Руби, а тот из-за своей дальнозоркости с трудом разбирал слова на бумаге. Уоррен предложил ему свои очки.
«Видите, я же предупреждал вас: он сумасшедший», – писал Тонахилл8.
Руби отложил записку, вроде бы нисколько не обидевшись на оскорбительное замечание своего адвоката, и вновь обратился к председателю Верховного суда. Он просил Уоррена еще раз подтвердить, что ему позволят пройти тест на детекторе лжи или сделают укол сывороткой правды – «пентотал», сказал он, подразумевая пентотал натрия, депрессант, который часто называли «сывороткой правды». И он настаивал, чтобы его отвезли в Вашингтон.
