Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками
Мы пришли первыми. Военные корабли стали прибывать группами уже вслед за нами. Всего их было 33, включая два линкора – «Генерал Алексеев» и «Георгий Победоносец», крейсеры «Генерал Корнилов» и «Алмаз», десять эскадренных миноносцев, – среди них был и миноносец «Жаркий» под командованием моего отца, – а также канонерские и подводные лодки, ледоколы, буксиры, тральщик, посыльное и учебное суда.
Мы приветствовали появление каждого нового корабля. Праздником стал день, когда за волнорезом появились огромные башни линкора «Генерал Алексеев». Он доставил в Бизерту, как казалось всем тогда, сохраненное будущее Императорского флота – 235 гардемаринов и 110 кадетов Севастопольского морского корпуса.
Всего же на кораблях, ушедших из Константинополя, было перевезено в Тунис 6 400 беженцев. В это число входят 1000 офицеров и кадетов, 4000 матросов, 1000 женщин и детей, 90 докторов и фельдшеров, а еще – 13 священников. Не правда ли, вполне достаточно, чтобы на земле Туниса, под синим небом, жарким солнцем, среди пальм и минаретов, могла возникнуть небольшая русская колония!
Но на землю эту мы вступили не сразу. Вначале был долгий карантин, а потом началось еще более долгое проживание на кораблях. Все они стали на якоря у южного берега Бизертского канала или в бухте Каруба. Наши офицеры и матросы сдали свое оружие сразу же по прибытию в Бизерту; и теперь длинные ряды кораблей на рейде охранялись стоящими на своих постах, у самой кромки воды, чернокожими часовыми. Как добросовестные покровители, они не спускали глаз с нашего плавучего города…
Я не помню, сколько месяцев пробыли мы в бухте Каруба. Наверное, до конца 1921 года… Как раз тогда в плавучий город для семей военных был превращен старый броненосец, ветеран Черноморского флота «Георгий Победоносец». Его предварительно подготовили для нормальной жизни нескольких сот человек.
Впоследствии мне часто снился наш старый броненосец – странные картины запутанных металлических помещений, таинственных коридоров, просторных и пустынных машинных отделений. Мы, дети, знали «Георгий» от глубоких трюмов до верхушек мачт. Мы устраивались на марсах, чтобы «царить над миром». И нам казалось, что мы понимаем скрытую душу корабля. Надстройки его верхней палубы походили на маленькие домики, в которых обитали целые семьи, в том числе адмиралов Тихменева, Остелецкого, Николя. Мы жили у самого трапа на церковной палубе.
Местные французские власти не могли оставить без помощи огромное количество людей, среди которых были больные, раненые, не способные работать старики… А между тем распоряжения из Парижа постоянно предписывали «сокращать расходы на содержание Русского флота». С весны 1921 года эмигранты начали поиски работы на тунисской земле. Найти работу было непросто; каждый раз, когда кто-то получал ее, в семьях счастливчиков просыпалась надежда на лучшее.
– Но при этом, наверное, теплилась всегда и общая для всей эскадры надежда вернуться в Россию, как это говорится… «на белом коне»?
– Да, она не покидала нас. В России, судя по газетам, постоянно вспыхивало сопротивление большевикам; борьба еще продолжалась в Сибири, на Дальнем Востоке. Сердца моряков прислушивались к этим сообщениям. В них таился жизненный стимул. Но радужные надежды сменялись самым глубоким отчаяньем. Особенно часто это случалось у молодых, одиноких офицеров. В 21‑м на эскадре было несколько самоубийств…
И все-таки больше помнится не это, а те редкие праздники, которые отмечались на кораблях. Прежде всего – 6 ноября, день основания Петербургского Морского корпуса, выпускниками которого были большинство офицеров эскадры. Его отмечали по традиции гусем с яблоками. А в день Успенья, 15 августа, всегда выступал корабельный хор. Стоило зазвучать «Коль славен», и дивная красота русского православного пения зачаровывала всех.
«Флаг и гюйс спустить!»
– Анастасия Александровна, когда именно эскадра прекратила свое существование?
– Такой даты не существует. Видимо, этим днем можно считать 28 октября 1924 года, когда Франция официально признала Советский Союз. О возможной передаче Советам кораблей эскадры сообщил адмиралу Михаилу Беренсу, командующему эскадрой, морской префект в Бизерте вице-адмирал Эксельманс. Флот, покровителем которого в свое время объявила себя Франция, становился в одночасье для нее и реальным российским залогом, при возвращении которого можно устроить выгодный для себя торг.
Но еще до того как этот торг начался, по требованию французского правительства 29 октября в 17 часов 45 минут на «Георгии Победоносце» прошла церемония последнего подъема и спуска Андреевского флага. Собрались все, кто еще оставался на кораблях эскадры, – офицеры, гардемарины, кадеты; были участники Первой мировой, были и моряки, пережившие Цусиму. Прозвучала команда: «На флаг и гюйс!» и спустя минуту: «Флаг и гюйс спустить!» У многих на глазах были слезы…
Мы еще продолжали жить на «Георгии», когда в Бизерту прибыла советская комиссия по приемке кораблей Русской эскадры. Возглавлял комиссию известный флотский ученый академик Крылов. Был среди ее членов и бывший главнокомандующий Красным Флотом адмирал Евгений Беренс, старший брат адмирала Михаила Беренса, последнего командующего Белой Врангелевской эскадры.
Этот договор послужил драмой для Беренсов. Не видевшись и не переписываясь многие годы, они так и не встретились. В день осмотра кораблей советскими экспертами Михаил Андреевич внезапно уехал в город Тунис. Может быть, просто пощадил брата, избавив от встречи, о которой потом наверняка бы допытывались большевики…
Комиссия так ни до чего и не договорилась с французами. После ее отъезда переговоры продолжались между двумя правительствами. Франция соглашалась передать военные корабли только в том случае, если Советский Союз признает дореволюционные долги России. Советы долги не признавали; переговоры длились годами, и призрачные силуэты русских кораблей еще в начале 30‑х можно было наблюдать с пустынной набережной Сиди-Абдаля.
Поскольку советское правительство отказалось платить за содержание и охрану кораблей, Франция в счет погашения нового долга продавала их один за другим на металлолом…
– А какова судьба тех, кто служил на этих кораблях?
– Все матросы и офицеры вынуждены были покинуть корабли. После спуска Андреевского флага это уже не была территория бывшей России. Бывшей России больше не существовало. Мы становились просто беженцами, людьми, лишенными Родины (с паспортом беженца, так и не сменив российского гражданства, я прожила десятки лет).
За прошедшие в изгнании первые четыре года число русских в Тунисе сильно сократилось. Уехали в Европу, Америку, Австралию многие из тех, кто непосредственно не был связан с эскадрой и Морским корпусом. А когда вскоре после спуска Андреевского флага «морякам эскадры Врангеля, которые желали бы ехать во Францию», поступило из Парижа обещание обеспечить туда бесплатный проезд, – сильно поредели и ряды тех, кто еще недавно нес службу на кораблях. В 1925 году в Тунисе оставалось только 700 русских, из которых 149 жили в Бизерте.
В середине 30‑х зародилась мысль построить храм в память о Русской эскадре. Был создан комитет под председательством контрадмирала Ворожейкина, и комитет обратился ко всем русским в изгнании, призывая помочь поставить храм – памятник «последним кораблям Российского Императорского флота».
Его строительство закончилось в 1939 году. Завесой на Царских вратах храма стал сшитый вдовами и женами моряков Андреевский флаг. Иконы и утварь были взяты из корабельных церквей, подсвечниками служили снарядные гильзы, а на доске из белого мрамора были названы поименно все 33 корабля, которые ушли на исходе Гражданской войны из Севастополя.
Пятиглавая крошечная церковь носит имя святого князя Александра Невского. Она «отпела» корабли эскадры… Отпевали здесь, прежде чем проводить на кладбище, и последних узников Бизерты.
В этом храме я прощалась в феврале 1964 года со своим отцом, старшим лейтенантом Александром Манштейном. Его гроб был покрыт старым, некогда развевавшимся над кораблем Андреевским флагом. Когда в 1985 году скончался Иван Иловайский и его жена уехала к дочери во Францию, я принесла домой картонку с церковными бумагами. Эта небольшая картонка – все, что осталось от нашего прошлого, и это прошлое было поручено мне. Из нескольких тысяч русских людей, лишившихся Родины и прибывших в 1920‑м в Бизерту, осталась теперь в Тунисе я одна – последний свидетель!..
Последний свидетель
– А почему Вы, Анастасия Александровна, не покинули Бизерту? Ведь в Европе у Вас – дети, внуки…
