Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
Как это ни печально для самого Гитлера, но он оказался не только никудышным полководцем, но и крайне недальновидным политиком, что прежде всего выразилось в его отношении к оказавшемуся в оккупации населению. Мы уже писали о том, какую политику намеревались проводить нацисты на завоеванных территориях по отношению к местному населению. Уже 6 июня 1941 года германским войскам был отдан приказ вести себя с завоеванными людьми с особой жестокостью. Женевская конвенция не действовала, пленных русских не считали «военнопленными», а комиссары расстреливались на месте. Дополнение к Директиве № 33 информировало войска о том, что удержать огромную территорию можно, если только «проводить по отношению к населению такой террор, который подорвет всякую волю к сопротивлению». Из этого при любом раскладе ничего хорошего выйти не могло. Однако ослепленный своими расовыми теориями Гитлер так и не смог осознать, как надо было правильно использовать недовольных сталинским режимом, и вместо того чтобы всячески располагать население оккупированных районов к новой власти, он вместе с Гиммлером подписал 7 декабря 1941 года приказ «Мрак и туман», который предусматривал зачистку завоеванной территории. Что и делалось с великим знанием дела.
Так немцы развязали «коричневый террор», который по своему размаху превзошел все ужасы красного террора. Массовые казни осуществлялись четырьмя отрядами спецакций — А, В, С и Д. И больше всего страдали отнюдь не евреи и коммунисты, а те самые люди, которых принято называть простыми. А ведь уже тогда в немецком руководстве были трезвые головы, которые, убедившись, что в Советском Союзе достаточно оппозиционно настроенных к режиму людей, считали необходимым изменить проводимую в отношении славян политику. И далеко не случайно заместитель начальника политического департамента Остминистериума Отто Бройтингам писал в своем докладе осенью 1942 года:
«Вступив на территорию Советского Союза, мы встретили население, уставшее от большевизма и томительно ожидавшее новых лозунгов, обещавших лучшее будущее для него. И долгом Германии было выдвинуть эти лозунги, но это не было сделано. Население встречало нас с радостью, как освободителей, и отдавало себя в наше распоряжение…
Обладая присущим восточным народам инстинктом, простые люди вскоре обнаружили, что для Германии лозунг «Освобождение от большевизма» на деле был лишь предлогом для покорения восточных народов немецкими методами… Рабочие и крестьяне быстро поняли, что Германия не рассматривает их как равноправных партнеров, а считает лишь объектом своих политических и экономических целей…
С беспрецедентным высокомерием мы отказались от политического опыта и… обращаемся с народами оккупированных восточных территорий как с белыми «второго сорта», которым провидение отвело роль служения Германии в качестве ее рабов…
Не составляет отныне секрета ни для друзей, ни для врагов, что сотни тысяч русских военнопленных умерли от голода и холода в наших лагерях…
Сейчас сложилось парадоксальное положение, когда мы вынуждены набирать миллионы рабочих рук из оккупированных европейских стран после того, как позволили, чтобы военнопленные умирали от голода, словно мухи…
Продолжая обращаться со славянами с безграничной жестокостью, мы применили такие методы набора рабочей силы, которые, вероятно, зародились в самые мрачные периоды работорговли. Стала практиковаться настоящая охота на людей…
Наша политика вынудила как большевиков, так и националистов выступить против нас единым фронтом…»
Надо отдать должное и советской агентуре, которая постоянно распускала слухи о том, что после войны очень многое в стране изменится: распустят ненавистные колхозы и перестанут сажать в тюрьмы. Другое дело, что не все верили в эти сказки. Особенно те, кто вдоволь нахлебался сталинского демократизма.
Более того, очень многие работники НКВД оказались на работе в гестапо, куда их весьма охотно брали: спецслужбы всегда ценили профессионалов. А кто мог лучше бывших чекистов знать местные условия и людей? Облегчало немцам задачу и то, что у большинства этих людей, прошедших страшную школу сталинских застенков, где убивали без суда и следствия ни за что, никакой морали уже не было. Ну и, наконец, были среди тех, кто шел на работу к фашистам или добровольно сдавался в плен, люди, ненавидевшие Сталина. Именно из таких немцы и подыскивали человека, который смог бы встать во главе Русской освободительной армии.
Надо отдать Лукину должное: если он и заблуждался насчет «похода за освобождение», то недолго. Уже зимой 1942 года он понял, что ни о какой дружбе с нацистами не может быть и речи, и от какого бы то ни было сотрудничества с ними отказался.
«В Смоленск, — пишет В. Шамбаров в книге «Государство и революция», — в адрес несуществующего Русского комитета посыпались письма граждан, пошли ходоки, чтобы установить с ним контакт. Приезжали добровольцы, разыскивая, где можно записаться во власовскую армию. И солдаты — «хиви», бойцы разных «Остгруппен» оживились: теперь вроде было за что воевать… Без согласования с руководством рейха, по прямым договоренностям с военным командованием на местах были предприняты поездки Власова по оккупированным территориям… Встречали его восторженно. Залы, где он выступал, были переполнены, толпа прорывала полицейские кордоны, подхватывала генерала и несла его на руках. Власов говорил о цели своей борьбы — создании независимого национального государства. Отвечая на вопросы, часто вынужден был выдавать желаемое за действительное, например, что немцы «в союзе с русскими» помогут сбросить диктатуру Сталина, так же как русские помогли Европе освободиться от Наполеона. Дипломатично лавировал, отмечая, что пока русские антикоммунисты вынуждены быть «гостями немцев», но после победы немцы в России будут лишь гостями. Однако на вопросы, не превратит ли Германия страну в свою колонию, отвечал однозначно — иностранного господства Россия не потерпит ни в какой форме».
Подобные речи не нравились, и взбешенный фюрер устроил Кейтелю выволочку.
— Мы, — заявил он, — никогда не создадим русской армии, это химера…
Недовольный вольнодумием Власова Кейтель тут же издал приказ: «Ввиду неквалифицированных бесстыдных высказываний военнопленного генерала Власова во время поездки в Северную группу войск, происходившей без ведома фюрера и моего, перевести его немедленно в лагерь для военнопленных».
Сторонникам Власова с большим трудом удалось защитить генерала, который после заявления Гитлера сам попросился в лагерь, и он ограничился лишь домашним арестом. А вот на планах создания в СССР антисталинского сопротивления с помощью немцев был поставлен жирный крест. И тогда генерал нашел союзников в продолжавшем подпольную деятельность в Советском Союзе Народном трудовом союзе (НТС), который создал к тому времени более 120 групп и организаций, действовавших в 54 населенных пунктах. Лозунгом движения стал призыв «За Россию без немцев и большевиков!»
НТС использовал неудачи немцев на фронтах, для того чтобы война перешла в национальную революцию. От скрытых форм агитации энтээсовцы перешли к открытым формам борьбы под лозунгами «Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина!» и «Завершим Отечественную войну свержением Сталина!»
Как это часто бывает в истории, повторялась ситуация Первой мировой войны. Как и тогда Ленин, а вслед за ним и сам Сталин стремились использовать войну для захвата власти, точно так же теперь видевшие главное зло в Сталине пытались избавиться от него с помощью тех же немцев.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
И все же наибольшее впечатление победа под Сталинградом, надо полагать, произвела на самого Сталина. Давно он не испытывал такой эйфории, как в февральские дни 1943 года. Оно и понятно: его отказ признать угрозу германского вторжения, временная потеря самообладания, когда это случилось, его требование стоять насмерть и «атаковать, атаковать, атаковать», опора на старых дружков вроде Ворошилова и Буденного, политиков без всякого военного опыта вроде Жданова или карьеристов типа Мехлиса и Кулика — все это было по сути не чем иным, как выражением недоверия к боеспособности Красной Армии, чьи лучшие кадры он уничтожил. Но теперь, когда забитая до полусмерти армия начала сокрушать непобедимые немецкие полчища, он мог смело говорить, что был трижды прав, когда покончил со всеми этими немецкими шпионами Тухачевскими и Блюхерами. Армия стала только сильней.
На успехе сталинградского наступления сказались и новые отношения между Сталиным и руководством армии, которые стали постепенно складываться во второй половине 1942 года, когда Сталин начал понимать, что, продолжая планировать военные операции, он погубит и армию, и страну. Появились в его окружении и новые люди. Но в то же время он, никогда не видевший современных сражений, так никогда и не смог понять нужд полевых командиров, потому что, по свидетельству того же Жукова, действия воинских единиц меньше, чем армия, оставались для него «темным лесом».
