Борис Прянишников - Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции
Ввиду тягостного положения РОВСа, почтенный и всеми уважаемый генерал не счел для себя возможным отказаться от предложения. 22 ноября генерал Гулевич послал Абрамову телеграмму о своем согласии и просил его немедленно известить телеграммой о назначении на должность председателя РОВСа. Одновременно он ясно дал понять Абрамову, что, по вступлении в должность, первым своим делом считает немедленное и действительное уничтожение «Внутренней линии».
Вопреки своему заверению, быть ревностным помощником Гулевичу во всех его начинаниях Абрамов отнюдь не собирался. Телеграмму Гулевича он обошел молчанием и сразу же приступил к поискам более удобного для «Линии» главы РОВСа. Вновь он обратился к генералу Драгомирову. На сей раз Драгомиров согласился, но сообщил, что для переноса центра РОВСа в Белград необходимо разрешение югославского правительства. В течение трех месяцев правительство Югославии изучало этот вопрос 18 марта оно известило Драгомирова о своем отказе. Похищение генералов Кутепова и Миллера, дело Линицкого-Коморовского, наличие в РОВСе «Внутренней линии» продиктовали югославским властям мудрое решение.
Узнав о закулисных ходах Абрамова, Гулевич написал ему 28 декабря письмо, частично опубликованное в газете «Возрождение» от 31 декабря 1937 года. Молчание Абрамова Гулевич оценил по достоинству:
«Не входя в рассмотрение причин, вызывающих столь вредное для дела промедление, я признаю своевременным заявить, что считаю себя освобожденным от принятых 15 ноября обязательств по отношению ко мне, как вас лично, так и начальников отделов РОВС…»
Угодный «Внутренней линии» начальник РОВСа был найден в лице проживавшего в Брюсселе Генерального штаба генерал-лейтенанта Алексея Петровича Архангельского. Во время Первой мировой войны Архангельский ведал в Главном штабе отделом командного состава. Временное правительство назначило его начальником Главного штаба. После большевистского переворота Архангельский оставался на своем посту, а затем был назначен начальником управления, ведавшего командным составом Всероссийского Главного штаба Красной армии. На этом посту он оставался до 15 сентября 1918 года. Посланный народным комиссаром по военным делам Львом Троцким на Южный фронт, он оказался в стане белых. К службе на верхах Красной армии генерал А. И. Деникин отнесся весьма неодобрительно и назначил расследование, окончившееся для Архангельского благоприятным постановлением комиссии. Тем не менее никакой видной роли в белой армии на юге России Архангельский не играл, и его имя ничего не говорило большинству чинов РОВСа. Известно было, что у него были приятельские отношения с генералом Кусонским. 20 марта 1938 года Абрамов отдал приказ о назначении Архангельского с переносом центра РОВСа в Бельгию. В циркуляре начальникам отделов РОВСа от 20 марта, помеченном «Не для печати», Абрамов ни одним словом не обмолвился о несостоявшемся назначении генерала Гулевича…
И всё осталось в РОВСе по-прежнему, с той лишь разницей, что некому было больше заниматься темными делами «Внутренней линии».
* * *Покидая Россию, генерал Абрамов оставил в Новочеркасске на попечении родственников десятилетнего сына Николая. Как мог генерал Генерального штаба, безупречной репутации и редкой честности, занимавший в стане белых высокие должности, совершить такую чреватую последствиями оплошность?
* * *Маленький Николай жил в семье тетки и воспитывался в советской среде. Учился в советской школе, состоял в комсомоле, прошел разностороннюю подготовку в Осоавиахиме. Был умелым шофером-механиком, хорошим фотографом, бойко стучал на пишущей машинке, любил спорт и вообще отличался недюжинными способностями. Советская школа привила ему атеистические взгляды на жизнь, преклонение перед сильной советской властью, ненависть к фашизму, презрение к демократии и белогвардейцам.
Осенью 1931 года матрос советского торгового флота Николай Абрамов сошел с корабля в Гамбурге, сел в поезд и прибыл в Берлин. Берлинский полицайпрезидиум направил Николая к генералу фон Лампе для проверки личности и отправки к отцу в Болгарию. Фон Лампе списался с Абрамовым, срочно выславшим Николаю болгарскую визу и деньги на дорогу. Подведомственный фон Лампе полковник фон Гоерц заверил, что никаких подозрений против Николая не было.
Николай приехал в Софию, поселился у отца и три года жил на его иждивении. Суровому, воспитанному царской Россией генералу не по душе были советские взгляды Николая. Он как-то старался перевоспитать сына. Николай поддался уговорам отца и вскоре предложил свои услуги белым. Капитан Фосс привлек его к работе «Внутренней линии», и Николай сразу же проявил себя способным конспиратором. Как сыну видного белого генерала, Николаю открылись двери нескольких национальных организаций. Наибольшее внимание он уделял НСНП. Став членом Софийского отделения Союза, он интересовался буквально всем происходившим в лоне этой организации. Уже в 1933 году члены НСНП были обеспокоены его чрезмерным любопытством и стремлением проникнуть в его тайны.
Неоднократно он советовал создать внутри НСНП тайную организацию, но каждый раз его настойчивые предложения отклонялись. Возникшие против Николая подозрения превратились в уверенность во время его поездки в Белград. Тут он пытался в беседах с руководителями НСНП выведать интересовавшие его сведения и толкнуть деятельность Союза по пути, подсказанному его настоящими хозяевами. Его попытки изменить тактику НСНП натолкнулись на решительный отпор. Подозревая в нем советского агента и невзирая на его родство с видным белым генералом, М. А. Георгиевский настоял на его исключении из Союза. Генерал Абрамов и чины РОВСа были возмущены решением НСНП, и отношения между двумя организациями, уже омраченные исключением «линейцев», стали еще более неприязненными.
В отместку за свое исключение, с ведома Фосса, Николай начал сеять рознь в среде Софийского отделения. Он открыто прославлял политические таланты исключенных в 1934 году «линейцев», проникших в НСНП в годы его становления, и ратовал за их возвращение в ряды Союза.
Летом 1934 года СССР и Болгария договорились об установлении дипломатических отношений. 23 ноября 1934 года советский полпред Ф. Ф. Раскольников вручил царю Борису верительные грамоты. Прошло немного дней после этого события, и Раскольников заявил протест болгарскому правительству, обвинив некоторых членов НСНП в подготовке покушения на его жизнь. Болгарские власти приняли меры против НСНП. Позже выяснилось, что Николай представил Фоссу такой же список «заговорщиков», какой Раскольников передал болгарским властям.
Провокационная деятельность Николая привлекла к себе внимание болгарской тайной полиции. За ним было установлено наблюдение. К середине 1936 года полиция выявила его связи с резидентом НКВД на Балканах. В дальнейшем она проследила его тайные встречи с проживавшими в Софии чекистами.
В октябре 1938 года Николай Абрамов был арестован. Ему были предъявлены обвинения в связях с советской агентурой. Николай пытался отрицать, но безуспешно. Власти предоставили Николаю недельный срок для размышлений. Осознав, что оправдаться ему не удастся, Николай предпочел покинуть Болгарию. Об отъезде сына хлопотал и отец. Он старался облечь высылку сына в мягкую форму и устроить ее, по возможности, без шума. Получив визу на трехмесячное пребывание во Франции, Николай и его жена уехали из Софии 13 ноября 1938 года. После прибытия Николая во Францию следы его потерялись.
* * *РОВС, сам генерал Абрамов и люди «Внутренней линии» всячески старались замять скандал. Даже Архангельскому о деле сына Абрамов сообщил с трехмесячным опозданием — 25 февраля 1939 года. Доверительные, «не для печати», бумаги РОВСа свидетельствовали, что сам Фосс в конце 1936 или в начале 1937 года якобы первым обнаружил неблагополучие и начал принимать меры предосторожности, отдаляя Николая от управления III Отдела.
Но шила в мешке не утаишь. Дело Николая Абрамова всплыло на поверхность и произвело на эмиграцию удручающее впечатление. Эмигрантские газеты удивлялись и возмущались поведением генерала Абрамова. В статье «Опять», помещенной в № 50 газеты «Сигнал», ближайший помощник генерала Туркула полковник Н. В. Пятницкий писал:
«…нам решительно непонятно, как генерал Абрамов сам может оставаться в занимаемой должности. Требовать его отставки — не наше дело. Это — дело РОВСа. Но мы высказываем лишь удивление, что генерал Абрамов сам допускает возможным ожидать таких требований…»
В № 18 «Нашей Газеты» ее редактор-издатель Иван Солоневич писал:
«Самым страшным симптомом является всё-таки не факт провокации, а попытки ее замазать и замять».
