Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века
Впрочем, ухудшение нравственной атмосферы «в самом интеллигентном клубе Москвы» отмечали и другие журналисты. Так, М. Любимов с искренним негодованием писал: «В игровых комнатах кружка теснится теперь такой народ, что только диву даешься, как мог он проникнуть в клуб, вход в который обставлен довольно строгими формальностями.
Большинство аборигенов закрытых игорных притонов прочно обосновалось в кружке. Среди играющих дам много таких, которых выдает «беспокойная ласковость взгляда». Как ни странно, но дамы эти записываются некоторыми членами в книгу «дам моего семейства»».
Что же касается карточной игры, то она процветала во всех клубах. Законы Российской империи по этому поводу гласили: «Клубы предназначены для препровождения свободного времени и с удобством, приятностью и пользой; с этой целью уставами сих учреждений разрешаются в них для развлечения членов и гостей разные игры, и, между прочим, игра в карты».
Как и полагалось в бюрократическом государстве, разрешение на карточную игру было обусловлено рядом строгих ограничений. Прежде всего, монопольное право на изготовление и продажу игральных карт принадлежало ведомству Императрицы Марии – государственному органу, занимавшемуся благотворительностью. По сути, порок был поставлен на службу добродетели: деньги, вырученные от продажи карт, шли на содержание детских приютов.
Чтобы денежный поток не иссякал и не уходил на сторону, царским указом от 1868 года на территории России была запрещена продажа «карт иностранных, сделанных на тайной фабрике, имеющей поддельные штемпели, с разорванными бандеролями и наклейками», а также «продажа игранных карт членам клубов без наклейки специальной марки». Последнее означало, что колоду, побывавшую в игре, можно было опять пустить в дело. Надо было лишь запечатать ее обертку маркой стоимостью в 30 коп., купленной в магазине Опекунского совета. Поскольку Опекунские советы действовали в каждой губернии, в клубах запрещалось пускать в игру карты со штампами из других регионов.
Любое лицо, частное или должностное, сообщившее о нарушениях «карточного» законодательства, получало премию – 15 руб. за каждую выявленную дюжину нелегальных колод. В свою очередь, владельцы клубов поощрялись тем, что, представив в магазин игранные колоды, получали 10%-ную скидку при покупке такого же числа новых.
Приказами обер-полицмейстера в 80—90 годы XIX века для московских клубов были установлены запреты на азартные игры: «макао», «баккара», «стрекоза», «ухра», «железная дорога», «коробочка» («двадцатка»). В начале XX века эти приказы сохраняли силу, поэтому руководство клубов могло лишь надеяться, что полиция будет смотреть сквозь пальцы на то, что в клубе процветает объявленная вне закона «железка».
Иногда игрок, спустивший все деньги, шел прямиком в полицию, мотивируя свое обращение тем, что в клубе его втянули в запрещенную игру. Так, в августе 1910 года надворный советник Зверев явился в участок и заявил, что в Немецком клубе идет азартная игра в «двадцатку».
– А вы сами играли? – спросил его дежурный пристав.
– Играл.
– Выиграли или проиграли?
– Проиграл около тысячи рублей, – со слезой в голосе ответил Зверев.
– Все ясно, – вздохнул офицер и приступил к составлению протокола.
Если жалоб на тот или иной клуб накапливалось слишком много, полиция могла его закрыть «за допущение азартных игр». Такая судьба, например, постигла клубы «Театральный» и велосипедистов. Правда, они относились к так называемым антрепренерским клубам, множество которых открылось в Москве во время послаблений со стороны правительства, вызванных революцией 1905 года. В действительности, за их громкими названиями скрывались самые обычные игорные притоны. Вот что писал в то время об истинной сущности этих заведений и их влиянии на общественные нравы В. А. Гиляровский:
«В первые годы текущего столетия преступность возрастала пропорционально росту игры и в 1906—1907 годах достигла апогея. Правительство, думая удержать публику от увлечения революцией, допустило открытие антрепренерских клубов, куда шли безвозвратно „воин, купец и пастух!“. Хлынула улица.
Артельщик, которому даны деньги уплатить по векселю, околоточный, собравший казенные недоимки, лавочник с денной выручкой, актер, офицер – вся Москва хлынула в филипповский и другие притоны, где за десятками круглых столов лилось рекой золото...
Экспроприаторы, сахалинские каторжники, какие-то восточные люди, ограбившие почту под Ташкентом, и другие, которые потом были казнены – были в этих клубах самыми почетными гостями, потому что они проигрывали награбленные тысячи. Какова там была публика, можно заключить из следующей сценки с натуры:
– Рубль у меня украли! – раздается голос из-за круглого стола.
– Рубль! Рубль... Отдай... Украли! – кричат. Подходит солидный директор клуба и обращается к заявителю:
– Кто украл? У вас украли или вы украли?
Но это, сравнительно, была еще публика чистая...
Игорные дома, «мельницы» расплодились по всей Москве и даже в дачных местностях. Держали их шулера.
Играющая публика вербовалась на ипподромах и по бильярдным, где содержатели бильярдов – маркеры – имели связь с «мельницами» и доставляли тоже клиентов. Разбойники, воры, громилы, беглые каторжники наполнили Москву, ютясь только около тех мест, где идет открытая игра.
Разбои, кражи и разгромы усилились. Проигравшись на ипподроме и на «мельницах», разбойники и громилы шли на самые смелые дела, чтобы только добыть денег для игры – единственной их страсти.
Число преступлений росло и, вместе с тем, росло число новых преступников из проигравших москвичей, которые сталкивались с преступным миром в тех или других игорных притонах и постепенно делались сами преступниками.
Позакрывали антрепренерские клубы...
Но многие успели пробраться в Немецкий клуб, где шулерство свило себе прочное гнездо, и для баккара даже были приглашены из-за границы крупье, помогавшие шулерам и с необычайной ловкостью умевшие воровать деньги со стола посредством своей лопатки, предназначавшейся для сбора ставок.
Здесь, между прочим, был наверняка обыгран богатый помещик с Волги, молодой человек А-в, который, проиграв последнее, вернулся из клуба в свой номер и застрелился. Тогда громко называли имена шулеров, обыгравших его в баккара посредством подмены колод и подбора карт...
Много разорилось москвичей в Немецком клубе, куда доступ был всем, вплоть до лиц, не имеющих права жительства в Москве, проводивших ночи за карточными столами до утра. Закрыли, а потом упорядочили Немецкий клуб, насколько это возможно».
Борясь с последствиями, вызванными широким распространением азартных игр, власти стали вводить всяческие ограничения. Так, в апреле 1908 года московский градоначальник издал приказ, который запрещал руководителям клубов допускать женщин в помещения, где велась игра. Кроме того, предписывалось вести строгий учет всех гостей – дежурные распорядители должны были обязательно вносить их фамилии в книги. Сама же игра могла происходить лишь с 8 часов вечера до 6 утра. Играть в дневное время было категорически запрещено.
Но настоящий удар по карточным играм, а следовательно и по благосостоянию клубов, был нанесен осенью 1910 года. Тогда всех владельцев и руководителей обязали дать подписку, что у них в клубах никаких «азартных» игр не будет – только разрешенные «коммерческие».
«Клубы должны служить местом интеллигентных развлечений и собрания для бесед, – мотивировало начальство свою позицию. – А отнюдь не для притонов профессиональных игроков и шулеров. Наконец, может быть, некоторые семьи теперь вздохнут свободнее, успокоившись за судьбу своих отцов и братьев. Паллиативы в деле борьбы с азартом, мы убедились, не приносят никакой пользы. Сегодня мы запретим „железку“, – завтра появляется „двадцатка“. Ее затем сменяют „онеры“, потом – „дуплет“. И т.д. и т.д. – без конца. И вот, мы решили положить конец этой вакханалии. Слишком много горя и слез стоят „очки“ девяток и восьмерок...»
Правда, отмечался и положительный эффект – театры ломились от публики.
Исполнение драконовского закона поставило клубы в тяжелое положение. Два новых готовились к открытию, но оно не состоялось. Для одного из них на Б. Дмитровке было снято громадное помещение, приобретена полная обстановка и нанят большой штат служителей. По сообщениям газет, количество игроков сразу уменьшилось на три четверти. В Купеческом собрании оказалось занято столов 25, в остальных залах даже было погашено освещение.
«– Нам теперь – мат! – передавал мнение членов Купеческого собрания корреспондент „Раннего утра“. – Начать с того, что категорическое запрещение азартных игр сильно понизит продажу карт – главного источника доходов всех клубов. Ведь для „винта“, например, по уставу можно пользоваться всего двумя колодами на 6 робберов. Еще „безик“ – туда-сюда. Для этой игры необходимы 20 колод. Параллельно с этим совершенно аннулируется доход от штрафов. Ведь никому не станет охоты платить крупную „контрибуцию“ за удовольствие сыграть лишний роббер, могущий окончиться 2—3 рублями. Тяжело придется и клубным буфетам. Число игроков, конечно, сразу страшно уменьшится. Некому будет уже справлять свой выигрыш или заливать горе проигрыша. Еще у нас туда-сюда.
