Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Таким образом, вопрос сводится к следующему: содержал ли документ, полученный Гальдером в начале апреля 1940 года, подобное положение. Если да, то оно могло быть включено в документ лишь незадолго до того, как его увидел Гальдер, поскольку его не было ни в изначальном варианте доклада, ни в том варианте, который был зачитан Хасселю 16 марта 1940 года. Столь опытный и искушенный дипломат, как Хассель, никогда не пропустил бы мимо ушей столь важный тезис и сразу отразил бы услышанное в своем дневнике. Все оставшиеся в живых люди, видевшие доклад до Гальдера, – Кристина фон Донаньи, Лидиг, Эцдорф и Гизевиус – сходятся во мнении, что они обратили бы внимание на подобный пункт, будь он включен в документ. Таким образом, остаются два варианта разгадки: а) либо в доклад, перед тем как он попал в Гальдеру, был включен посторонний пункт, которого там изначально не было; и б) Гальдер ошибся в своих воспоминаниях как по этому пункту доклада, так и по другим, где его свидетельства резко расходятся со свидетельствами других очевидцев.
В ходе начавшейся дискуссии по этому вопросу возникли попытки «перевести стрелки» на Остера и/или Донаньи. Было ли это умышленным допущением, чтобы «усилить» доклад и, соответственно, его воздействие на генералов? Сам Гальдер был в этом полностью уверен. Отец Ляйбер, который не был знаком с Остером, но не испытывал особых симпатий к Донаньи, также склонялся к подобной точке зрения[182].
Те исследователи, которые сочли необходимым принять заявления Гальдера на веру, вынуждены были прийти к заключению, что доклад был, скорее всего, «доработан» на Тирпиц–Уфер[183].
Имеются убедительные доказательства того, что этот тезис неверен и что именно Гальдер ошибочно излагает содержание «доклада Х». Хотя вполне можно предположить, что в доклад вносились какие–то изменения, однако на основе имеющейся информации приходишь к твердому заключению о том, что в тексте доклада, попавшем к Гальдеру, не было принципиальных расхождений с тем вариантом, который Донаньи за много недель до этого диктовал своей жене. Вполне возможно, что Остер и Донаньи, оказавшись в ситуации «все или ничего», могли прийти к выводу, что цель, к которой они стремились, может быть оправдана внесением в документ некоторых изменений. Однако они бы никогда не стали делать это столь неуклюже, как это предполагает Гальдер, к тому же, действительно, не было никакой необходимости пытаться переплюнуть Гитлера по части выдвижения экстравагантных требований и выдвигать подобные требования от имени Германии.
Заслуживает внимания тот факт, что, когда Гальдер и Мюллер впервые встретились в концлагере Дахау в 1945 году, генерал, объясняя, почему «доклад Х» не возымел необходимого воздействия на ОКХ, ничего не сказал о том, что доклад не был воспринят всерьез из–за упоминания в нем вопроса об Эльзас–Лотарингии; к подобному аргументу Гальдер стал прибегать лишь спустя несколько лет.
Если брать во внимание свидетельства в пользу «доклада Х», то следует отметить, что копия документа, принесенная Гальдеру в 1940 году, была обнаружена в Цоссене агентами СД в 1944 году. На этом документе имеются исправления и добавления, сделанные рукой Донаньи, а в самом верху его, о чем прекрасно помнит непредвзятый свидетель этих событий Хаппенкотен, было напечатано, что документ был доставлен Гальдеру Томасом 3 апреля 1940 года. В нижней части документа, опять же рукой Донаньи, была сделана краткая запись о реакции на документ со стороны Гальдера и Браухича. В этом документе не было никакого упоминания ни об Эльзас–Лотарингии, ни о восстановлении восточных границ 1914 года.
Свидетельство Хаппенкотена – это свидетельство человека, который по долгу службы в 1944—1945 годах буквально построчно изучил «доклад Х», причем предельно объективно. Поэтому его показаниям вполне можно доверять. С другой стороны, Гальдер находился под психологическим давлением сложившихся обстоятельств, что подталкивало его к попытке принизить значение как самого доклада, так и всего, что с ним было связано[184].
Мы не ставим под сомнение честность и порядочность Гальдера, но имеющиеся свидетельства говорят о том, что в данном вопросе на его память полагаться не приходится.
Несомненно, споры относительно «доклада Х» и перечня английских условий, записанных отцом Ляйбером, на которых частично был основан этот доклад, будут продолжаться. Однако все видевшие доклад – как представители оппозиции, так и следователи СД – сходятся в одном важнейшем пункте: в этом докладе были сформулированы самые благоприятные условия мира для Германии. Как отметил Хассель, «папа зашел поразительно далеко в понимании германских интересов».
Эти условия, хотя и не были представлены англичанами оппозиции в виде письменного официального послания, все же были гарантированы высоким авторитетом личного имени понтифика. Это были наилучшие условия, на которые Германия могла рассчитывать в сложившихся обстоятельствах. Если «доклад Х» и не достиг поставленных целей, то это не вина ватиканских контактов как таковых, которые, наоборот, помогли пройти половину пути навстречу достижению соглашения с Англией.
Последняя осада ОКХ
Самой большой загадкой второго периода деятельности оппозиции является значительная временная пауза между триумфальным возвращением Мюллера из Рима 1 февраля 1940 года и попыткой использовать для воздействия на ОКХ результаты, достигнутые в ходе его миссии, которая была предпринята лишь в начале апреля 1940 года. По причинам, которые станут понятными позже, последние две недели этой восьминедельной паузы можно вывести за пределы рассмотрения. Объяснения требует вопрос: почему прошло столь много времени, когда наконец решили обратиться к Хасселю 16 марта 1940 года с просьбой донести содержание «доклада Х» и сопутствующих документов до Гальдера. Вот как описывает это в своем дневнике сам Хассель.
«Около полудня встретился с Ностицем. По его сведениям, подготовка к наступлению как в направлении Бельгии и Голландии, так и в направлении Дании и Норвегии идет полным ходом. По поручению Остера и Донаньи он попросил меня съездить сегодня днем к Шнабелю (Беку) (Schnabel по–немецки означает «клюв». Возможно, Бека так называли по ассоциации с орлом, чтобы подчеркнуть его безусловное лидерство в оппозиции, остроту ума и проницательность взгляда, умение видеть проблему насквозь. – Примеч. пер.). Я эту просьбу выполнил; застал его одного и обсудил с ним сложившуюся ситуацию. Затем прибыли Остер и Донаньи; они прочитали мне исключительно интересные бумаги, в которых говорилось о переговорах между выполняющим секретное поручение агентом–католиком и папой, который, со своей стороны, установил контакты с Галифаксом через Осборна. В соответствии с этими бумагами можно сделать вывод, что папа зашел поразительно далеко в понимании германских интересов. Галифакс, выступающий от имени английского правительства, значительно более осторожен в формулировках, которые весьма общи и обтекаемы. В подобных формулировках он затрагивает такие вопросы, как «децентрализация Германии» и «плебисцит в Австрии». В целом видно явное стремление к заключению достойного мира, и папа ясно дал понять выполняющему секретное поручение агенту, что такие вещи, как «децентрализация» и «плебисцит», никоим образом не могут служить препятствием к заключению мира, если удастся прийти к согласию по другим вопросам. В целом исходя из естественной посылки о смене режима и приверженности христианской морали. Цель консультаций со мной заключалась в следующем: 1) узнать мое мнение с точки зрения внешней политики; 2) попросить меня довести этот вопрос до сведения Гальдера, поскольку другие кандидатуры для передачи ему этой информации являются менее подходящими».
Если, как свидетельствуют доступные нам факты, изначальный вариант «доклада Х» был продиктован в начале февраля 1940 года и в течение нескольких дней обсуждался и, возможно, был несколько доработан на Тирпиц–Уфер, то получается, что оппозиция обратилась к Хасселю с просьбой довести содержание доклада до главных адресатов с месячной задержкой. Как никогда, теперь пригодились бы дневники уже отсутствовавшего тогда Гроскурта; работай он по–прежнему в Цоссене, он, безусловно, отразил бы происходящее в своих дневниках, и мы смогли бы увидеть ситуацию изнутри. С учетом отсутствия иных свидетельств со стороны современников этих событий нам остается исходить из того, что объяснение этой задержки кроется в двух факторах.
Одним из таких факторов был уже упоминавшийся визит в Европу Уэллса, который, если его трактовать как готовность западных стран иметь дело с Гитлером, давал генералам надежное обоснование своего бездействия. Необходимо было сделать все, чтобы подобное впечатление не возникало, а также проинформировать Уэллса о том, что в Германии активно действуют серьезные оппозиционные силы, которые выступают против военной политики Гитлера. Встреча Уэллса с Шахтом отчасти этому способствовала, хотя именно лишь отчасти, поскольку финансист был вынужденно сдержан и осторожен после того, как Гитлер предупредил его насчет того, как следует себя вести с американским госсекретарем. Позднее Шахт сказал Хасселю, что он, по крайней мере, дал понять Уэллсу, что, «если другая сторона не желает иметь дело с этим режимом, она должна ясно заявить об этом».
