Илья Ветров - Перевал Бечо
2400 метров над уровнем моря…
Показался старый пастуший кош — из бревен и камней, с плоской крышей и растущей на ней травой. Но останавливаться нельзя, время не ждет. Надо спешить, чтобы до темноты попасть на ночевку в Приют. Пронизывающий ветер подгонял людей. Постепенно ущелье реки Юсеньги расширилось, а сама река разделилась на несколько рукавов.
И вот наконец…
— Мамочка, смотри — наш дом! — радостно закричала Аллочка.
В центре широкой поляны, у ручья, стоял знакомый альпинистам бревенчатый домик с антенной и флюгером. Это и был Северный Приют.
НА СЕВЕРНОМ ПРИЮТЕ
Высоко над Приютом громоздились горы. Справа — Когутай с короткими отрогами, слева — Юсеньги с крутыми уступами. Под самыми облаками — снежники и повисший между скалами взъерошенный ледник. А внизу — зеленая поляна.
Возле бревенчатого домика с нарами в два этажа, где разместились больные и женщины с грудными детьми, под навесами стояли походные кухни, доставленные в разобранном виде.
Людей было много, палаток не хватало. Вместо них использовали односкатные спортивные палатки, которые принесли с собой альпинисты и кое-кто из молодых шахтеров.
А вот где лучше выбрать место для ночлега? По этому поводу на Приюте ходило немало разговоров и шуток. Одни утверждали, что палатки следует ставить поближе к склону, другие — наоборот.
— Эй ты, сибирский цирюльник! — не без юмора окликнул бледнолицего паренька в теплом картузе начальник перехода. — Где ты мостишь? Разве не видно, что там старое русло ручья? Пойдет дождь, и не опомнишься, как забурлит вода.
Щеки Петруши, так звали молодого парикмахера-сибиряка, вспыхнули румянцем. Он едва слышно сказал:
— А я думал, так будет лучше.
— Тоже мне артист, — покачал головой Одноблюдов. Ему хотелось отчитать неумеху, но, увидев смущение паренька, только сказал:
— Слева видишь широкие уступы? Там и ставь палатку.
Юрий пошел к другим площадкам, где тоже копошились люди. Узнав темноволосого мужчину с фетровой шляпой в руке, он подошел к нему:
— Ну как самочувствие?
— Как будто ничего…
С Николаем Потоцким, литсотрудником газеты «Цветные металлы», Одноблюдов познакомился вечером, накануне эвакуации. Николая прикомандировали к нему связным, и молодой энергичный журналист сразу понравился ему. В Тегенекли, формируя первую партию, отправляемую через перевал, они познакомились поближе, и Юрий Васильевич решил назначить Потоцкого начальником Северного Приюта.
Потоцкий был моложе многих других участников похода, но и ему нелегко давался подъем. Согнувшись, Николай нес увесистый заплечный мешок с перкалевой скруткой, связкой карабинов и крючьев. Когда же кто-то из альпинистов предложил Потоцкому переложить часть снаряжения в рюкзаки товарищей, Николай решительно отказался:
— Что вы? Лучше разгрузите женщин.
Так и шел, обливаясь потом.
Кажется, никогда еще на поляне не было такого шума, такой суеты: люди спешили, перетаскивая свои пожитки, выбирая поудобней место для ночлега. Обстановка для большинства была непривычной и необычной. Часто сами того не замечая, люди бросали взор вверх, где под самым небом едва проглядывал снежный перевал…
— Ну и дорожка, сам черт голову сломит! — не удержался Потоцкий.
— А ты как думал? — подал голос Одноблюдов. — Это тебе не парковая аллея. И так просто туда не побежишь.
— Вижу, нелегко придется людям.
— А тебе особенно, — подчеркнул Одноблюдов.
— Почему же это?
— Почему? А ты смотри, сколько народу собралось, и все они твои. — Юрий замолчал, достал из кармана кисет, свернул цигарку и, прикурив от головешки, добавил: — Теперь ты хозяин Северного Приюта. Это только цветочки, ягодки впереди. Беженцы будут прибывать одни за другими, и всех надо устроить, дать возможность отдохнуть перед тем, как мы будем забирать их и партиями переводить через перевал. — Тебе, Николай, придется встречать людей и размещать их на Приюте.
— А как будет с продуктами, Юрий Васильевич?
— Подбросят снизу на ишаках. Только гляди, с умом расходуй. Сейчас время военное, народу много, а с доставкой трудно.
— Постараюсь…
День клонился к вечеру, а забот не убавлялось, хотя трудились все — от мала до велика. Особенно старались пионеры, школьники. Они расчищали площадки, покрывали их мелкими камнями и травой, носили воду из ручья, разводили костры, укладывали в палатки малышей.
А когда вихрастому Лене Кубаткину инструктор предложил оставить тяжеленный камень, который мальчишка тащил для палаточного городка, Леня насупился и с обидой мотнул головой:
— Ни за что.
— Ну ладно, — махнул рукой инструктор, — только бери полегче, не надорвись!
Круглая уморительная рожица Лени радостно сияла, хотя ему не так уж и легко было совладать с тяжелой ношей.
Продолжая обход лагеря, Одноблюдов увидел лежавшую на траве девочку. В ней трудно было узнать веселую Маринку, ту самую проказницу, которая поминутно сбегала с тропы и, обдирая до крови ноги, рвала колокольчики.
Положив руки под щеку, она неподвижно лежала, бледная, осунувшаяся. Ее светлые брови сдвинулись к переносице, а мягкие золотистые волосы спадали на горячий лоб.
— Что с тобой, Маринка? — поправляя сползшее с плеч одеяло, тревожно спросил Одноблюдов.
— Тошнит…
— И головка, наверное, болит?..
— Болит…
— Ничего, скоро станет легче, — сдерживая волнение, Юрий Васильевич погладил девочку по голове. — Горная болезнь быстро проходит. Только нужно привыкнуть к высоте.
А когда Маринка успокоилась, отошел в сторону и спросил растерянную мать:
— Почему больной ребенок на улице? Почему на ночлег не устраиваетесь?
Женщина растерянно молчала. Одноблюдов позвал к себе дежурного инструктора:
— Помогите Петровой устроиться в домике и побыстрее!
Трудно с маленькими детьми: им не до дисциплины и требований инструкторов. Многие из тех, кто уже устроился, так и не дождавшись ужина, засыпали. Других, наоборот, нельзя было утихомирить. Дети капризничали, просили воды и плакали, если взрослые отходили от них.
…— Спи, доченька! — доносился шепот из одной палатки.
— Сказочку! — требовал капризный детский голосок.
Юрий прислушался.
— …Встретилась птичка-пеструшка с серым козликом и говорит ему: «Ты хочешь водички попить?» И птичка рассказала бедному козлику, как до ручейка добраться, до того, который течет за нашей палаткой… Спи, доченька, спи, а утром встретим с тобой серого козлика…
Девочка заснула только тогда, когда устроилась так, чтобы видеть, как придет к ручейку серый козлик.
Постепенно все стихло. В густой траве за палаткой, где только-только прошуршала длиннохвостая ящерица, кто-то осторожно засвистел. Юрий Васильевич оглянулся и заприметил костлявого паренька без рубашки. Возле него стояла седая женщина и что-то шила. Услышав за спиной шаги, она повернулась. Одноблюдов узнал в ней мать рудничного геолога Митрофанова.
— Товарищ начальник, — нерешительно обратилась женщина и, не закончив фразы, умолкла.
— Чем могу быть полезен? Спрашивайте, не стесняйтесь.
— Скажи, сынок, они уже там? — И нерешительно показала вниз.
А там внизу был Баксан и ущелье, по которому всего несколько часов назад они выбирались вверх. Ночные тени медленно расползались по широкой долине. И только снежная шапка двуглавого великана Эльбруса еще отсвечивала нежным фиолетовым цветом.
Одноблюдов закурил и долго, так что старушка начала беспокоиться, мысленно разговаривал с собой: «Эльбрус… Аш-Гамахо… «Гора, приносящая счастье». Счастье… И какое же оно, это счастье, если там фашисты…»
Юрий Васильевич не хотел огорчить старую женщину.
— Положение тяжелое. Наша армия пока отступает, да и немцы близко. Сегодня вы видели, как над ущельем кружился самолет-разведчик? — Его пальцы вздрогнули. Нелегко было смотреть на седую женщину, которая напомнила ему мать. Он тяжело вздохнул и, подбирая нужные слова, сказал: — Одного Эльбруса им мало. Фашисты попытаются выйти и к перевалам…
— И что же с нами будет? — не дослушав объяснения начальника перехода, вмешался в разговор подошедший фельдшер с торчащими усами.
Он был полный, не по летам подвижный. Даже на привалах, когда люди падали от усталости, он все время был в бегах: то в одном, то в другом конце лагеря. То послушает у ребенка пульс, то перебинтует кому-то ушибленную руку, а если выкроится минутка-другая, сбегает за земляникой. Но когда заходила речь о фашистах, не пропускал случая, чтобы не вставить и свое слово. Так было и на этот раз. Услышав разговоры Юрия Васильевича со старушкой, он тотчас же спросил:
— Неужели фашисты раньше нас окажутся на перевале?
