Рамазан Абдулатипов - Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени
Нельзя не признать: далеко не все у нас получалось. Но и то понять нужно: мы начинали практически на пустом месте. Традиции российского парламентаризма только создаются. Судя по историческим источникам, Государственная дума начала XX века мало чем отличалась в этом отношении от нашего Верховного Совета. Позади еще одни выборы. Как-то поведут себя новые депутаты? Могут ли они быть другими? Цивилизованный парламент создается на протяжении не десятилетий даже, а столетий. Касается это, впрочем, и демократии, и рыночной системы, и политической культуры в целом.
Оглядываясь назад, я иногда задаюсь вопросом: почему же меня избрали народным депутатом? Думается, в первую очередь это избрание объясняется переменами, которые принесла с собой перестройка. При всем критичном отношении к ней, точнее, к политике партийно-государственного руководства СССР, названной «перестройкой», она создала новую атмосферу в обществе. Впервые появилась возможность открыто выражать свои мысли, отстаивать многопартийность, выступать с критикой существующей системы. Это – величайшая победа. Но многие из нас, в том числе составившие явную оппозицию, оказались не готовыми к этому. Обретя возможность действовать свободно после десятилетий жестокого тоталитарного управления обществом, они выступали в роли рыцаря Ланселота, одержимого сведением счетов и разрушением. Ни у правых, ни у левых не нашлось запаса созидательных и позитивных идей. Не оказалась на высоте и значительная часть депутатов, получивших мандат благодаря активности структур КПСС. Они не продемонстрировали созидательно-реформаторских усилий, в которых так нуждалось и нуждается общество. Старые привычки, страхи, обязательства и многое другое довлели над этими людьми. Одни освободились от этого раньше, другие – позже. Такова жизнь. Она развивается согласно эволюционным, а не революционным законам.
Меня не привлекали обе крайности. Соответственно, насколько мог, я дистанцировался от них. В крайностях я всегда видел проявление невежества.
Анализируя отшумевшую еще в 1990 году предвыборную борьбу, я понимаю, что мои соперники (и не только они) считали, что мое положение работника ЦК КПСС дает мне определенное преимущество перед ними. Вообще, непосвященным казалось, будто эта должность обеспечивает массу выгод, большое материальное благополучие, автоматическую поддержку самой влиятельной политической силы. Это распространенный, стойкий и все-таки в чем-то ложный стереотип.
К моменту моего прихода в аппарат ЦК в июне 1988 года многие преимущества работы на Старой площади обернулись недостатками. Былых привилегий почти не осталось, во всяком случае на должность консультанта, которую я занимал, они не распространялись. А работать надо было в режиме рядового солдата. Но не это главное. Парадокс заключался в том, что на выборах против меня выступили как ярые враги партийной номенклатуры, так и сама эта номенклатура. Она не без оснований считала меня случайным человеком в своих сплоченных рядах, сумевшим «проскочить» в центральный аппарат без ее благословения. Как видно из архивов, при подведении итогов выборов на Политбюро А. Н. Яковлев говорит о том, что один работник отдела национальных отношений стал депутатом. Ни он, ни другие мою фамилию не смогли вспомнить или выговорить. Так вот, я и был этот «один работник». Такова примерно была и позиция Дагестанского областного комитета КПСС. Ведь в ЦК я пришел фактически без его ведома, без его рекомендации. Ни один из секретарей обкома меня лично до этого не знал. Будучи заведующим кафедрой, я жил с семьей в общежитии пединститута, где тараканов было больше, чем жильцов. Пригласили же меня в Москву как специалиста, доктора наук, заметив по публикациям в центральных журналах.
Все издержки такого моего положения я остро ощутил при выдвижении меня кандидатом в депутаты на выборах в Верховный Совет РСФСР. В конце 1989 года мне стало известно, что меня выдвинули в родном районе и включили мою кандидатуру в список претендентов. Я решил, как это тогда было принято, посоветоваться со своим непосредственным руководством. До этого у меня состоялся разговор с первым секретарем Дагестанского обкома партии М. Ю. Юсуповым, который без обиняков сказал о нежелательности выдвижения моей кандидатуры. Я объяснил, что совхоз «Цумилюхский» уже назвал меня кандидатом и обратился ко мне за согласием. Юсупов же начал говорить о каком-то социальном и национальном раскладе, которому я-де не соответствовал, сообщил, что моими соперниками будут доярка и чабан. Бороться с ними, в силу моего положения, было, по мнению этого партийного руководителя, неэтично и нежелательно, хотя самому Юсупову наличие чабанов и доярок не помешало стать народным депутатом СССР. К Юсупову отношусь хорошо, но таковы были тогда реалии.
После этого у меня состоялся разговор с моим прямым руководителем – заведующим отделом национальных отношений ЦК КПСС В. А. Михайловым. Вячеслав Александрович объяснил позицию Юсупова как боязнь конкуренции: «Он боится, что ты можешь прийти в Дагестан. Нужно действовать». И обещал посоветоваться в «верхах». Так тогда было принято. Таковы были традиции казармы. Требовалось получить одобрение на участие в выборах у секретаря ЦК КПСС А. Гиренко. Он дал согласие. По тем временам это было большой редкостью, ибо депутатство считалось привилегией секретарей ЦК и, в исключительных случаях, заведующих отделами.
Но уж никак не полагалось оно консультантам, заведующим секторами, тем более работникам, которые в аппарате «без году неделя». Кроме того, уже начали поговаривать, что, мол, «берет на себя много».
То, что меня поддержали отдельные руководители аппарата ЦК КПСС, – показатель новых веяний, привнесенных перестройкой, результат прихода в аппарат новых, прогрессивно мыслящих людей. Однако масштабы этих перемен, как теперь очевидно, не следовало переоценивать. Да и тогда мне было ясно: работай я в каком-то другом отделе, позиция руководства была бы негативной.
Понимая, после разговора с Юсуповым, что на поддержку партийных органов мне рассчитывать не придется, я решил не терять времени и выехал в Дагестан, чтобы развернуть свою предвыборную кампанию. Первоочередной задачей было составление моей платформы на выборах. Я хорошо знал проблемы родного Дагестана, так что это дело оказалось для меня несложным. Когда меня на первой же встрече с избирателями попрекнули московской пропиской, я ответил: «Где бы я ни жил, моя родниковая родина – Дагестан. Наболевшие вопросы моего народа – это и мои вопросы. Знаю их не хуже, чем многие жители этого края с постоянной пропиской». И это была правда. Люди это знали, и меня многие из руководителей районов тогда поддержали.
Дагестан. Как родной матери, как собственному ребенку мы присягаем в меру своей совести Дагестану.
Тогда, в дни выборов 1990 года, в Дагестане были согласие и мир более прочный, чем в период выборов 1993 года, в которых мне тоже пришлось участвовать как кандидату в депутаты нового парламента России. Реформы, которые подаются как великое благо для страны, обернулись для дагестанцев нещадным ограблением. Темпы этого грабежа, как и в России в целом, достигли невиданных ранее размеров. Контроля за деятельностью разного рода начальников теперь уже нет ни сверху, ни снизу. Самые трудные для рядовых дагестанцев годы стали для некоторых из местных начальников самыми благоприятными.
«Сильные мира сего» начали дележ богатств страны. И к этому постыдному процессу добавился еще и дележ межнациональный. С болью в душе наблюдая за этой картиной, я обращался к землякам: поймите, нам нужно прежде всего освободить Дагестан из объятий мафиозных структур и номенклатурных кланов всех без исключения национальностей. Нужно прекратить склоки и драки, устраиваемые по науськиванию представителей этих кланов в Хасавюрте, Новолакском, Казбековском районах, в Дербенте, Махачкале. Откройте глаза и осмотритесь – представители этих кланов давно переженились, породнились. Относительный мир в Дагестане все же сохранен. Но весьма относительный. Это вместе с тем заслуга добросовестных руководителей, каковых немало в Дагестане, И прежде всего в этом мудрость народов Дагестана.
Мне не раз приходилось встречаться с лидерами национальных движений. Убедился, что во многом эти люди обеспокоены судьбой своих народов, равно как и судьбой Дагестана. Они ратуют за спокойствие в Дагестане. Но ратовать – еще не значит обеспечить. Важнейший вопрос сегодня – судьба дагестанских малоимущих семей. А их теперь ни много ни мало – более 50 процентов. Нужно найти работающий вариант программы возрождения гор. Пора определить конкретные пути проведения радикальных экономических реформ. Или надо, чтобы «дошла очередь» до обсуждения трагического состояния дагестанской культуры и нравственности? Но мало еще возрожденческого в национальных движениях. Да и рычагов влияния у них практически нет.
